Метро 2034 - Глуховский Дмитрий Алексеевич - Страница 32
- Предыдущая
- 32/70
- Следующая
Дрезина вкатилась на станцию почти неслышно и медленно-медленно. Или это время застыло для Саши, чтобы она успела за несколько коротких мгновений все увидеть и все вспомнить?
В тот день отец оставил ее на своего ординарца, велев спрятать, пока все не разрешится. Тот увел ее глубоко в станционное подбрюшье, в одно из служебных помещений. Но даже оттуда было слышно, как одновременно взревела сотня глоток, и он бросился обратно, чтобы быть рядом со своим командиром. Саша метнулась по пустым коридорам следом за ним, выскочила в зал…
Они плыли вдоль платформы, и Саша смотрела на просторные семейные палатки и оборудованные под конторы вагоны, гоняющих в салки ребятишек и судачащих стариков, угрюмых мужчин, чистящих оружие…
А видела своего отца, стоящего во главе тонкой цепочки злых и напуганных мужчин, пытающейся охватить и удержать необъятную, выкипающую толпу. Она подбежала к отцу, прижалась к его спине. Он ошалело обернулся, стряхнул ее и влепил затрещину подоспевшему адъютанту. Но что-то уже успело с ним произойти. Строй, замерший со вскинутыми автоматами в ожидании команды открыть огонь, получил отбой. Единственным выстрелом стал выстрел в воздух: ее отец начинал переговоры о мирной передаче станции революционерам.
Ее отец верил: человеку даются знаки.
Надо только уметь видеть и правильно читать их.
Нет, время замедлилось не только для того, чтобы позволить ей еще раз побывать в последнем дне детства. Вооруженных людей, поднимающихся навстречу дрезине, она заметила раньше всех остальных. Видела, как обритый неуловимым перетекающим движением оказался за гашеткой, как начал поворачиваться в сторону удивленных дозорных толстый вороненый ствол.
Раньше старика услышала шипящий приказ остановить дрезину. И поняла: здесь сейчас погибнет столько народа, что ей до конца жизни будет казаться, будто она дышит чужим воздухом. Но Саша еще могла помешать расправе, уберечь от чего-то невыразимо страшного и их, и себя, и еще одного человека.
Дозорные уже снимали автоматы с предохранителей, но возились с ними слишком долго, отставая от обритого на несколько ходов.
Она сделала первое, что пришло ей в голову.
Вскочила и приникла к его бугристой железной спине, обняв его сзади и сомкнув руки на неподвижной, будто не дышащей, груди. Он вздрогнул, как если бы она ужалила его плеткой, замешкался… Опешили и изготовившиеся к стрельбе автоматчики.
Старик понял ее без слов.
Дрезина рванулась с места, изрыгая черные горькие облака, и станция Автозаводская унеслась прочь. В прошлое.
До самой Павелецкой никто больше не обмолвился ни словом. Хантер высвободился из нежданных объятий, разжав руки девушки так, будто гнул мешавший ему дышать стальной обруч. Мимо единственного блокпоста проскочили на полной скорости, посланные с него веером пули впились в потолок над их головами. Бригадир успел выхватить свой пистолет и ответил тремя беззвучными вспышками. Одного, кажется, свалил, остальные слились со стенами, вжались в неглубокие выступы тюбингов и так уцелели.
«Однако», — думал Гомер, посматривая на сникшую девчонку. Он предполагал, что любовная линия завяжется вскоре после появления героини, но все развивалось уж слишком стремительно. Быстрее, чем он поспевал не только записывать, но и понимать.
Выехав на Павелецкую, встали.
Старику случалось уже бывать на этой станции, перенесшейся сюда из неких готических легенд. Вместо незамысловатых колонн, которые держали своды на всех окраинных новостройках московского метро, Павелецкая опиралась на вереницу воздушных округлых арок, слишком высоких для обычных людей. Как часто случалось в таких легендах, Павелецкая была поражена необычным проклятием. Ровно в восемь вечера только что бурлившая станция вымирала, преображаясь в собственный призрак. Из всего ее деятельного и пройдошливого населения на платформе оставались лишь несколько смельчаков. Все прочие — вместе со своими детьми, со скарбом, с набитыми товаром баулами, со скамейками и лежанками — исчезали.
Забивались в убежище — чуть не километровой длины переход на Кольцевую линию — и там тряслись всю долгую ночь, пока на поверхности у Павелецкого вокзала рыскали пробудившиеся от сна чудовищные создания. Знающие люди говорили, что вокзал и прилегающие земли были их безраздельной вотчиной, и даже когда они дремали, туда не отваживались забредать никакие другие твари. Жители Павелецкой были перед ними беззащитны: заслоны, отсекавшие на других станциях эскалаторы, тут попросту отсутствовали, и выход на поверхность всегда оставался открытым.
По Гомеру, трудно было найти менее подходящее место для привала и ночлега. Но Хантер считал иначе: достигнув дальнего конца зала, дрезина встала.
— До утра будем здесь. Располагайтесь, — стащив противогаз, он обвел рукой станцию.
И покинул их. Девчонка проводила его взглядом, потом свернулась на жестком полу. Старик устроился поудобнее и прикрыл глаза, пробуя задремать. Тщетно: мысли о чуме, которой он обносит еще здоровые станции, снова обступили его. Девушке тоже не спалось.
— Спасибо тебе. Я думала, ты такой же, как он, — подала она голос.
— Не думаю, что есть еще такие люди, — откликнулся старик.
— Вы с ним друзья?
— Как рыба-прилипала с акулой, — невесело улыбнулся он, думая про себя, что так оно и есть: людей пожирает Хантер, но кровавые шматы человечины перепадают и Гомеру.
— Как это? — Она приподнялась.
— Куда он, туда и я. Я думаю, что без него не обойдусь, а он… Может быть, он думает, что я его очищу. Хотя на самом деле никто не знает, что он думает.
— А почему ты без него не можешь? — девушка подсела поближе к старику.
— Мне кажется, что пока я рядом с ним, вдохновение… меня не оставит… — попытался объяснить Гомер.
— Вдохновение — от слова «вдох», — сказала Александра, и неясно было, спрашивает она или утверждает. — Зачем тебе вдыхать такое? Что это тебе даст?
Гомер пожал плечами.
— Это не то, что вдыхаем мы. Это то, что вдыхают в нас, — ответил он.
— Я думаю, пока ты дышишь смертью, к твоим губам больше никто не прикоснется. Испугаются трупного запаха, — она что-то чертила пальцем на грязном полу.
— Когда видишь смерть, о многом задумываешься, — обронил Гомер.
— Ты не имеешь права вызывать ее каждый раз, когда тебе нужно подумать, — возразила она.
— Я не вызываю ее, я просто стою рядом, и потом, дело совсем не в смерти… Не только в ней, — сопротивлялся старик. — Я хотел, чтобы со мной случилась история, которая все переменит. Хотел, чтобы начался новый виток. Чтобы в моей жизни что-нибудь произошло. Чтобы меня встряхнуло… И в голове прочистилось.
— У тебя была плохая жизнь? — участливо спросила девушка.
— Скучная. Знаешь, когда один день похож на другой, они летят так быстро, что кажется — последний из них уже совсем недалеко, — попытался объяснить Гомер. — Боишься ничего не успеть. И каждый из этих дней наполнен тысячей мелких дел, выполнил одно, передохнул — пора браться за другое. Ни сил, ни времени на что-то действительно важное не остается. Думаешь — ничего, начну завтра. А завтра не наступает, всегда только одно бесконечное сегодня.
— Ты много станций видел? — она, кажется, совсем не следила за тем, что ей рассказывал старик.
— Не знаю, — озадаченно ответил тот. — Наверное, все.
— А я — две, — вздохнула девушка. — Сначала мы с отцом жили на Автозаводской, потом нас выгнали на Коломенскую. Я всегда хотела еще хотя бы одну увидеть. Здесь так странно, — она обвела глазами череду арок. — Как будто тысяча входов, и даже стен между ними нет. И вот все они открыты для меня, а мне уже туда не хочется. И страшно.
— Так это был твой отец? Тот, второй… — Гомер замялся. — Его убили?
Девчонка спряталась обратно в свою раковину и долго молчала, прежде чем отозваться.
— Да.
— Оставайся с нами, — набрался решимости старик. — Я поговорю с Хантером, думаю, он согласится. Скажу ему, что ты нужна мне, чтобы… — он развел руками, не зная, как объяснить девушке, что теперь вдохновлять его должна она.
- Предыдущая
- 32/70
- Следующая
