Умоляй меня (ЛП) - Джессинжер Джей Ти - Страница 14

— Хорошо, дай мне знать, когда ознакомишься с информацией, и мы снова свяжемся.

— Будет сделано. Я перезвоню тебе позже.

— Ага.

Он отключается, не дожидаясь, пока я попрощаюсь, и теперь я снова раздражена. Почему мы не можем жить как нормальная семья? Почему все наши взаимодействия сводятся к тому, что мы тыкаем друг в друга палками?

Я напоминаю себе, что и так все хорошо. Нет смысла желать невозможного.

Несколько минут я беспокойно расхаживаю по кабинету, затем делаю то, что нужно. Готовясь к очередному неприятному разговору, я набираю номер Картер.

Он мгновенно берет трубку.

— О, боже мой. Это ты.

— Почему у тебя такой удивленный голос?

— Я буквально только что подумал, что могу умереть от тоски перед нашим сегодняшним свиданием, и ты позвонила.

— Умереть от тоски? Ты вычитал эти строки из книги.

— Клянусь, это не так. Кроме того, это означало бы, что мне действительно пришлось бы прочитать книгу, а я думаю, мы оба знаем, что этого не произойдет.

Я невольно смеюсь.

— Ты даже Playboy не читаешь, да?

— А в Playboy есть такие слова? Я не заметил.

— Готова поспорить, что есть.

— Хотя картинки неплохие.

— Черт.

Картер невинно спрашивает: — Подожди, мы говорим об одном и том же журнале? Это тот, в котором много фотографий природы, верно?

— Фотографии природы. Ха.

— Грудь выглядит очень естественно, как вроде дана от природы.

— Не такая, как в журналах для девочек.

— Хорошая мысль. Но я все равно думаю, что мы говорим о двух разных вещах. А что это за журнал со всей этой дикой природой, подводным миром и снимками Земли с Луны?

Я задумываюсь на мгновение, игнорируя тот факт, что улыбаюсь в пустоту.

— Ты говоришь о National Geographic?

— Да, именно так!

— В National Geographic нет фотографий грудей.

— Готов поспорить на миллион долларов, что есть.

— Извини, но у меня нет таких денег, чтобы разбрасываться ими.

— Я одолжу их тебе. А потом, когда выиграешь пари, ты сможешь их вернуть.

— Хм. Заманчивое предложение, но я не из тех, кто заключает пари.

— Ты просто знаешь, что я прав, а ты, большая трусиха.

— Я не трусиха.

— Конечно, ты трусиха.

— Нет!

— Тогда заключаем пари.

Качая головой и опускаясь в кресло, я снова смеюсь.

— Почему я думаю, что мы могли бы так ходить кругами несколько дней подряд? Нет, не отвечай. Это был риторический вопрос.

— Я заметил, что ты в этом разбираешься. Хочешь знать, в чем разбираюсь я?

Намек в его голосе заставляет меня закатить глаза.

— Боже милостивый, нет. Могу я сказать тебе, почему я позвонила именно сейчас?

Когда Картер не отвечает, я подсказываю: — Алло?

— Извини, я не был уверен, что это не еще один риторический вопрос.

— О, понятно. Ты такой умник.

— Только потому, что я надеюсь, что ты разозлишься и пригрозишь снова наказать меня, как прошлой ночью.

Его голос понизился на октаву, когда он это сказал.

В комнате стало нечем дышать.

Решив сохранять спокойствие, я делаю медленный вдох и облизываю губы, прежде чем заговорить снова.

— Я не припоминаю, чтобы угрожала наказать тебя.

— Ты сказала, что заставишь меня встать на колени и молить тебя о прощении за мои ужасные манеры.

Ах, да. Это.

Я скрещиваю ноги, затем раздвигаю их, его слова эхом отдаются в моих ушах. Не только слова, но и хриплый тон, которым они были произнесены, полный горячего, непримиримого желания.

Стараясь говорить беззаботно, я поддразниваю: — Почему это звучит так, будто тебе бы этого хотелось?

Картер рычит: — Потому что это так и есть. Я бы встал на колени и умолял тебя обо всем, о чем бы ты ни попросила. О чем угодно, София. Только назови это.

Мое сердце переворачивается, пульс учащается, а улыбка исчезает.

По его тону я понимаю, что это не просто игра, в которую он играет. Он действительно так думает.

Проблема в том, что я нахожу это невероятно захватывающим.

Я прочищаю горло.

— Может быть, я расскажу тебе, почему позвонила тебе.

— Я знаю, почему ты позвонила. Чтобы поблагодарить меня за цветы и отменить наше свидание. Но на самом деле ты не хочешь его отменять. Ты просто слишком много думаешь об этом.

— Твоя уверенность в себе, должно быть, действительно пригодилась.

— Это не уверенность в себе. На самом деле я очень неуверенный в себе человек. Но ты не можешь подделать химию межу нами, и как бы тебе ни хотелось, чтобы мы не делали, она у нас есть. — Картер на мгновение задумывается над этим, а затем мягко говорит: — Пожалуйста, не отменяй. Пожалуйста.

О боже. Только не умоляй. Умолять – значит погубить себя.

— Дай мне подумать об этом.

— Нет, это последнее, что тебе нужно делать. Доверься своей интуиции.

— Моя интуиция подсказывает мне бежать от тебя как можно дальше.

— Дерьмо. Ладно, прислушивайся к своему сердцу.

Когда я не отвечаю, он настойчиво шепчет: — Я должен поцеловать тебя еще раз.

Я стону.

— Картер.

— Я не могу думать ни о чем другом. Я не могу сосредоточиться. Я сижу здесь, как зверь в клетке. Моя секретарь, вероятно, думает, что я под кайфом. Я могу умереть, если не получится поцеловать тебя снова. Ты хочешь быть ответственной за смерть главного операционного директора McCord Media, София? Ты хочешь, чтобы моя кровь была на твоих руках?

Он ведет себя так нелепо, что я прыскаю со смеху.

— А, вот оно, — говорит он, посмеиваясь. — Я знал, что смогу тебя уговорить с помощью театральности.

— Как же. Тебе следовало пойти в актеры.

— Это не приносит денег. Увидимся в шесть. Если ты все еще хочешь отменить встречу, тебе придется сказать мне об этом в лицо.

Он отключается, оставляя меня недоверчиво качать головой.

К сожалению, я все еще улыбаюсь.

8

СОФИЯ

Я так рассеяна во время обеда, что моему боссу приходится повторять три раза подряд. Когда он спрашивает меня, хорошо ли я себя чувствую, я говорю правду и отвечаю, что нет.

Я плохо себя чувствую. У меня такое чувство, будто кто-то засунул мне в задницу зажженную петарду.

Я не была так взволнована, не нервничала и не была уверена, что совершаю ужасную ошибку с тех пор, как…

Никогда.

К тому времени, когда Картер подъезжает к моей подъездной дорожке ровно в шесть часов, меня захлестывают волны паники, достаточно сильные, чтобы заставить более слабую женщину рыдать, уткнувшись лицом в ковер. Я превращаю это в игру, наблюдая издалека за вспышками истерии, как ученый, наблюдающий за чужой и враждебной планетой в телескоп в безопасной лаборатории.

Кажется, это называется диссоциацией. Полезный трюк, если у вас получается.

Картер стучит в дверь. Я открываю и молча стою, уставившись на него. Он оглядывает меня с ног до головы и морщится.

— Ой.

— Что не так?

— Ты до боли красива. Моим глазам буквально больно смотреть на тебя.

— Это худшая фраза, которую я когда-либо слышала.

— Знаю. Я надеялся, что это отвлечет тебя от переживаний, которые ты, похоже, испытываешь.

Мы смотрим друг на друга, разделенные лишь порогом и огромным количеством раскаленного пространства.

— Картер?

— Да?

— Что мы делаем?

Он серьезно обдумывает это, его волчьи голубые глаза пристально смотрят на меня. Весь в черном, воротник рубашки расстегнут, манжеты закатаны, золотистые волосы искусно взъерошены, он выглядит так, словно только что сошел с подиума от Armani.

Помолчав, он тихо говорит: — Ничего такого, чего бы тебе не хотелось сделать. Попроси меня уйти, и я уйду. Но, к твоему сведению, я буду в отчаянии. — Картер делает паузу, а затем размышляет: — К тому же, мне нужно будет найти хорошее место для удаления татуировок. Интересно, сколько времени потребуется, чтобы стереть твой портрет, который я нарисовал чернилами у себя на спине? По крайней мере, четыре или пять сеансов, я думаю.