Вперед в СССР! Том 2 (СИ) - Глебов Виктор - Страница 10

— А вот и моё любимое место, — показала вперёд сквозь лобовое стекло Кристина. — Как тебе?

Глава 5

Я посмотрел вдаль, но не сразу понял, что вижу здание в стиле модерн, двухэтажное и совершенно белое, лишь внизу облицованное мозаикой. Когда мы подъехали, стало ясно, что панно изображает ретроспективу развития СССР — в этой реальности, само собой. Охватить все сюжеты было невозможно, ибо тянулась мозаика вдоль всего фасада, и на это просто не хватало глаз. Нужно было пройти мимо здания, чтобы осмотреть изображение полностью.

— Что здесь находится? — спросил я.

— Филиал музея истории СССР, — ответила Кристина, паркуясь справа от входа.

Машин было немного. Не похоже, чтобы выставка пользовалась большой популярностью.

— Прихожу сюда иногда, чтобы подумать, — сказала девушка, заглушив мотор. — Надеюсь, тебе понравится.

Понравится или нет, то точно будет интересно. Соцарт никогда не оставлял меня равнодушным. Было в этом направлении что-то монументальное и величественное, прославляющее как человеческий разум, так и человеческое тело. Чем-то напоминало искусство Древней Греции, только без изнеженности и манерности. Чистая брутальность.

Выйдя из машины, мы быстро поднялись по ступенькам и вошли через стеклянные двери в просторный холл.

Музей оказался бесплатным. Охранник сидел в прозрачной будке и только приветственно кивнул нам. Перед ним были разложены аудиогиды, но он не стал их предлагать. Видимо, Кристина была здесь уже несколько раз, и он запомнил, что девушка предпочитает просто созерцать.

Моя спутница заметила, как я смотрю на аудиогиды, и потянула меня за руку.

— Тебе это не нужно, — сказала она. — Тут и так всё понятно.

Я и не собирался затыкать себе уши динамиками. Как ни крути, у нас свидание, и я бы предпочёл слушать Кристину.

Мы двинулись через фойе, уставленное величественными скульптурами рабочих, колхозников и колхозниц. Все они были в энергичных позах и держали кто молот, кто огромный гаечный ключ, а кто серп. Что-то подобное я видел и в родном мире, хотя и не такого размера. Ну, если только на улицах.

— Разбираешься в соцреализме? — спросила Кристина.

— Да не особо, — честно ответил я.

— Ну, тогда проведу тебе краткий ликбез. Моя мама была искусствоведом, работала в Московском музее, так что я успела от неё кое-чего нахвататься.

— Давай, — кивнул я. — Даже любопытно.

— Ещё бы! Это ведь главное направление нашей страны. Слушай внимательно. Соцреализм был официально одобрен на партийном съезде в тысяча девятьсот тридцать втором году. Так что, как сам понимаешь, искусство со стажем. И до сих пор вдохновляет. Конечно, он считается, в первую очередь, инструментом укрепления авторитета партии и продвижения социалистических идей. Часть пропаганды, в общем. Тебе это должно быть близко.

— Мне? Почему?

— Видела твоё выступление по телевизору. Сам речь писал? Только честно!

— Нет, — признался я. — Выучил по бумажке.

— Так я и думала, — улыбнулась Кристина. — Но говорил искренне. Веришь во всё это?

— В то, что СССР может стать примером для остальных стран, и каждый должен стремиться стать лучше? Конечно. Всем сердцем.

— Хорошо, — девушка взяла меня за руку и слегка пожала. — Я тебе тогда поверила. Удивилась, когда увидела, но… — она замолчала, словно думала, что ещё сказать.

— Да?

— Знаешь, для меня не имеет значения, кто твой отец. В смысле — ты прав в том, что живёшь своей жизнью.

— Спасибо.

— Не за что. Ты молодец. Думаю, станешь примером для многих… Но вернёмся к экскурсии. Соцреализм предполагает доступность широким массам. Элитарность капиталистического искусства ему чужда. Поэтому сложные метафоры, абстракции и символы не приветствуются. Наши произведения должны быть понятны человеку любого уровня образования или возраста. В идеале — национальности тоже.

— А расы? — вставил я. — В смысле — как насчёт, например, орков?

Моя спутница кивнула.

— Да, им тоже. Но не называй их так.

— Извини.

— Соцреализм воспевает трудовой и духовный подвиг советского человека или любого иного существа. Это гимн нашей общей борьбы. Поэтому предметом изображения становятся рабочие, колхозники, пионеры, люди на субботниках, доблестные воины и, конечно, вожди пролетариата. Сюжеты очевидны — люди за работой. Ну, и, само собой, воспевается чудо инженерной мысли. Так что на фоне часто можно увидеть комбайны, атомоходы, станки и так далее. Сейчас мы с тобой посмотрим произведения первопроходцев соцреализма, — добавила она, когда мы вошли в первый выставочный зал, увешанный картинами, некоторые из которых показались знакомыми. В центре стояла копия скульптуры Веры Мухиной «Рабочий и колхозница». — Здесь представлены работы Александра Герасимова, Исаака Бродского, Александра Дейнеки и прочих.

— Здорово, — отозвался я, вертя головой. — Как и то, что ты в этом так хорошо разбираешься. Это гораздо лучше аудиогида.

Кристина махнула рукой.

— Да ладно! Если честно, в первый день я его взяла и почти всё запомнила. Так что не слишком-то и разбираюсь.

Её слова заставили меня улыбнуться.

— Ну и ладно. Что вот это такое? — я указал на большое полотно, представлявшее собой нечто очень пёстрое и абстрактное.

Картина явно не тянула на простоту выражения. Она выглядела в зале соцреализма настоящей белой вороной.

Состояла работа из геометрических фигур, напоминавших части человеческого тела, выложенных мозаикой. В центре располагались вертикальные линии, вытягивающие картину вверх. Из-за них возникало впечатление вихревого столба, затягивающего в себя дома и людей. По краям же виднелись напоминающие бурление круги, а слева небольшие фрагменты складывались в призрачную женскую фигуру.

— Ты прав, — кивнула Кристина. — Это одно из немногочисленных исключений. Очень старая картина, ещё начала двадцатого века. Художник — Павел Филонов. Называется «Формула петроградского пролетариата». На ней показано, как люди втягиваются в бурю революции. Те фигуры, которые вовлечены лишь частично, символизируют людей, не до конца понимающих, что происходит. А вот эти руки в верхнем углу считаются указанием на сотворение нового мира. В общем, художник изобразил переходный момент. Если честно, это одна из моих любимых картин.

— Да, здорово, — произнёс я неуверенно. — Хотя мне, если по правде, ближе прямая подача. Ну, знаешь, когда и так всё ясно, без вот этих вот заумных объяснений.

Кристина улыбнулась.

— Ничего. Каждому своё. Идём дальше.

В музее мы провели чуть меньше часа. Экспозиция была большой, хотя большинство работ представляли собой копии. Девушка старалась рассказать обо всём, что помнила и знала, но я всё чаще отвлекался от того, что именно она говорила, просто любуясь ею или прислушиваясь к звучанию её голоса. Наконец, она это, кажется, заметила.

— Ладно, — сказала она, беря меня за руку. — Пожалуй, хватит на сегодня, да? Не всё сразу.

— Ага, — согласился я с облегчением. — И так слишком большая доза искусства для меня. Может, перекусим где-нибудь?

— С удовольствием. Я знаю одну кафешку неподалёку. Заходила в неё пару раз.

— Ну, тогда веди, Беатриче, — улыбнулся я.

— Кто? — не поняла девушка.

— Да неважно, — спохватился я, сообразив, что цитаты из образчиков буржуазного искусства, пусть и мирового значения, сейчас и здесь не совсем уместны. — Была такая героиня в одной книге. Забей. Пойдём искать твоё кафе.

— Да его не нужно искать, — рассмеялась Кристина. — Я отлично помню, где оно находится.

И правда, плутать не пришлось. Девушка вела машину уверенно и минуты через две припарковалась возле небольшого и очень милого на вид заведения с полосатыми полотняными навесами над пластиковыми столиками.

— Предлагаю сесть снаружи, — сказала она, как только мы вышли из автомобиля. — Погода хорошая, так зачем мариноваться в помещении?

— Согласен, — отозвался я. — Как насчёт вот этого?