Магнат (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 9

Значит, следили за мной по другой причине.

Версия третья… Ну, тут нечего и гадать, французы! Месье Рекамье, барон д’Онкло и их невидимые, но всемогущие покровители в петербургских кабинетах. Они играли по-крупному, ставки в этой игре — миллионы рублей и контроль над стратегической отраслью гигантской империи. Очевидно, прознав про ревизию, они поняли, что я вместе с Кокоревым и сенатором Глебовым затеял интригу, что грозит им не просто потерей денег, а полным крахом, судом и позором. Почувствовав реальную угрозу, они начали действовать и нанесли ответный удар.

Не через суд, не через газетный скандал — ударили своим главным оружием: неформальным влиянием, связями в высших эшелонах власти. Просто пришли к кому-то очень высокопоставленному в Третьем отделении и нашептали на ухо нужную историю. «Некий австрийский авантюрист с сомнительным прошлым, возможно, шпион враждебной державы, вступил в сговор с группой жадных московских купцов. Их цель — дискредитировать важное государственное предприятие, строительство железной дороги, сорвать его, подорвать доверие к иностранным специалистам и нанести ущерб интересам России. Он мутит воду, подкупает чиновников, фабрикует фальшивки…»

Эта версия, подкрепленная нужными доносами и связями в министерствах, должна была прозвучать для жандармских генералов куда убедительнее, чем туманные обвинения в воровстве, выдвинутые против респектабельных европейских джентльменов, которым благоволит сам государь. Что ж, браво, господа! Это, мать вашу, сильный ход.

Вдруг раздумья мои прервал звонкий, как выстрел, лязг ключа в замке камеры. Дверь отворилась, и на пороге появились двое жандармов и человек в офицерском жандармском мундире. Он был невысок, полноват, с одутловатым, усталым лицом, но с умными, внимательными и привыкшими видеть людей насквозь глазами. Войдя в камеру непринужденно, словно в свой собственный кабинет, он тут же уселся за стол, а жандармы остались снаружи, как пара борзых у входа в нору.

— Подполковник Липранди, — представился он буднично. — Третье отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Присаживайтесь, господин Тарановский. Ноги-то не казенные!

— Благодарю, но я постою, — ответил я, скрестив руки на груди. — В этих апартаментах слишком мало возможностей для моциона.

Он усмехнулся, оценив мою дерзость.

— Как вам будет угодно. Итак, господин Тарановский… Ваша, скажем так, бурная деятельность в пределах Российской империи вызвала у нас некоторые вопросы. Даже, можно сказать, очень много вопросов! Вы появляетесь из ниоткуда в Сибири, ворочаете крупными делами, вступаете в конфликт с весьма уважаемыми и влиятельными господами… Слишком много шума для простого коммерсанта!

Он выжидающе посмотрел на меня. Я молчал, пытаясь разгадать его игру.

— Ну что ж, начнем с простого, — продолжил он, не дождавшись ответа. — С вашей личности. У вас прекрасный паспорт, выданный консульством Австрийской империи. Все печати на месте, орел двуглавый, как живой. Но есть одна неувязочка. Согласно сему документу, пану Владиславу Антоновичу Тарановскому должно быть тридцать четыре года от роду.

Он снова впился в меня своим изучающим взглядом.

— А вы, позвольте заметить, выглядите так, словно только вчера перестали дергать за косы гимназисток. На мой взгляд, а я, господин Тарановский, очень редко ошибаюсь, вы как минимум на десять лет моложе. Уж не эликсир ли вечной молодости вы отыскали где-то в сибирских рудниках?

— Хороший климат и отвращение к дурным привычкам, господин капитан, — холодно парировал я. — И чудодейственные средства — панты марала и корень женьшеня. Рекомендую!

— Непременно воспользуюсь вашим советом, — не меняя тона, кивнул Липранди. — Однако вернемся к вопросам. Где именно вы имели честь проживать в Австрийской империи до того, как осчастливили нас своим визитом?

— В Кракове.

— Краков… Чудесный город, — мечтательно произнес следователь. — Мы, знаете ли, можем отправить туда депешу. Попросить местную полицию подтвердить вашу личность. А вдруг у вас там остались родственники? Родители, братья, сестры? Представляете, какая была бы трогательная сцена, если бы кто-то из них приехал сюда и воскликнул: «Владислав, родненький, это ты!» Это бы разом сняло с вас все нелепые подозрения!

Он смотрел на меня с невинным видом деревенского пастора, но я видел, как он расставляет капканы.

— Увы, ничего не выйдет. Перед вами сирота, — мрачно ответил я. — Родители давно почили, других близких родственников не имею. Так что трогательной сцены не получится.

— Какая жалость, — без тени сочувствия произнес Липранди. — Это несколько усложняет дело. Видите ли, в наших архивах, весьма обширных, я вам доложу, числится некий Тарановский. Тоже Владислав. Поляк. Весьма беспокойный господин: в частности, он имел неосторожность воевать на Кавказе в пятьдесят четвертом году в составе так называемого Польского легиона. На стороне турок. Против России.

В моей памяти всплыл подобный вопрос. Значит, ниточка тянется оттуда. Они копают.

— Должно быть, мой однофамилец, — пожал я плечами. — Фамилия не самая редкая. А я, господин капитан, на Кавказе никогда не был. Предпочитаю климат поспокойнее. И уж точно не имею привычки воевать против страны, в которой собираюсь делать деньги. Это было бы крайне некоммерческим предприятием.

— Весьма разумно, — легко согласился Липранди. — Ошибки случаются. Мы во всем разберемся. Отправим запросы. В Вену, в Краков, на Кавказ… Подождем ответов. Время у нас теперь есть. И у вас, и у нас.

Он встал, поправив сюртук.

— Отдыхайте, господин Тарановский. Набирайтесь сил. Они вам понадобятся. Я скоро вернусь.

— Не забудьте еще сообщить консулу о моем аресте. Думается, в таком случае времени у нас станет меньше, — не удержался я от шпильки.

И лицо подполковника тут же скривилось.

Дверь за ним снова захлопнулась, погрузив меня в тишину и полумрак. Но теперь эта тишина была иной. Она была наполнена тиканьем часового механизма бомбы.

Я усмехнулся. Запросы. В Краков, на Кавказ… Нашел чем запугать. Собственно, вот для чего ему все это? Ведь Тарановский, чьим паспортом я сейчас беззастенчиво пользуюсь, никогда не был русским подданным, а значит, никаких претензий к нему по поводу участия в войне быть не может. Ну, воевал и воевал. Имел полное право. Нет, черт побери, дело совсем не в том, что у кого-то вдруг возникли непонятные вопросы о моей личности. Мало ли разных дельцов шарахается по просторам моей Родины? И никому до них, заметьте, нет никакого дела.

Что-то здесь не так. Следователь Липранди определенно чего-то недоговаривает.

Прошло еще несколько дней, похожих друг на друга как капли воды, сочащейся по стенам моей одиночки. За это время я уже замучился обдумывать ситуацию, прокручивая в голове сотни вариантов и сценариев, и теперь, кажется, был готов ко всему: к допросам с пристрастием, к очным ставкам, к долгому, изматывающему ожиданию.

И вот однажды лязг ключа снова нарушил тишину. В камеру вошел тот же следователь Липранди. Но сегодня в его глазах не было исследовательской холодности. В них было что-то новое — то ли любопытство, то ли даже тень сочувствия.

— Доброго дня, господин Тарановский, — сказал он, присаживаясь на единственный табурет. Я по своей привычке остался стоять.

— У меня для вас новость. Весьма неожиданная и, полагаю, приятная!

Я молчал, ожидая очередного подвоха.

— К нам в управление поступило прошение от одной пожилой дамы. Она утверждает, что является вашей матушкой, и просит о свидании с сыном. Приехала издалека, как только узнала о вашем аресте! Ее сопровождает австрийский консул, герр Мейнсдорф, так что, если у вас есть какие-либо прошения или жалобы, вы сможете их подать представителю вашей державы!

Глава 5

На мгновение у меня перехватило дыхание. Это был удар ниже пояса. Неужели они нашли мать этого Тарановского? И так быстро? Нет, черт побери. Мы же в 19 веке! А что тогда? Они отыскали актрису или еще какую провокаторшу, которая сыграет роль матери, чтобы устроить очную ставку и наблюдать за моей реакцией? Грубо, но могло сработать, если бы я был тем, кем они меня считали.