Магнат (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 12

«Прекрасно, — подумал я. — Все наше многомиллионное дело зависит от настроений одного члена правящей династии, а он впал в депрессию. Это похлеще, чем вести переговоры с акционером, у которого жена сбежала к конкуренту».

— Плохой пасьянс, Василий Александрович, — произнес я вслух. — Ждать, пока его высочество выйдет из сумрачного состояния духа, мы не можем. Французы из ГОРЖД и их покровители не дремлют. Пока мы тут устрицами балуемся, они уже роют под нас новый котлован. Нам нужен доступ к телу. И срочно.

Кокорев тяжело вздохнул, его кипучая энергия, казалось, наткнулась на невидимую стену.

— Да как же его получить, доступ к этому? Не штурмом же Мраморный дворец брать?

Я усмехнулся уголком рта. Штурм… бывал я на штурмах, на настоящих. Больше не хотелось!

— Нет, конечно, обойдемся без фейерверков. Нам просто нужен кто-то, кто вхож в эти покои. Кто-то из своего круга, чей визит не вызовет у принца приступа меланхолии!

Мы замолчали. Официант бесшумно сменил тарелки. Шум зала, звон бокалов, обрывки чужих разговоров — все это казалось далеким и несущественным.

— Василий Александрович, — наконец произнес я, — что вы скажете о таком человеке, как граф Неклюдов?

Кокорев встрепенулся, его глаза блеснули.

— Точно! — экспансивно хлопнув себя по ляжке, на всю залу возгласил он. — Точно! Граф! Он же с Константином Николаевичем на ты: они с младых ногтей знакомы, вместе в морские походы ходили! И человек он влиятельный, сам по себе. Он запросто может просто заехать, да и спросить о здоровье старого товарища: это будет совершенно комильфо.

— Именно, — обнаружил я. — Спросит о здоровье, а между делом, как бы невзначай, может и обронить пару слов о двух серьезных дельцах, купце-миллионщике и сибирском негоцианте, имеющих гениальный проект по переустройству железнодорожного дела в России. Ну и добавить к тому же, что проект настолько важен для будущего государства, что его нельзя выложить из-за одного полоумного поляка с пистолетом!

— Завтра же утром едем к графу! — подытожил Кокорев, и в его голосе послышался рык хищника, почуявшего вкус плоти. — Объясним ему все. Он государственный человек, поймет!

— А еще граф — человек, который ценит интересные, захватывающие истории и при этом смертельно скучает, — добавил я. — И мы должны преподнести ему наше дело так, чтобы оно показалось ему самым занимательным во всем Петербурге!

Оглянувшись, я сразу напрягся.

К нам вихляющей пьяной походкой приближались неприятности: сильно покачиваясь и то и дело сбиваясь с курса, подгребал какой-то немолодой растрепанный господин с одутловатым багровым лицом и мутными глазами. За его спиной, в двух или трех шагах, неторопливо шагал гвардейский офицер в темно-синем уланском мундире с алым лацканом — невысокий, с аккуратными усиками на неприметном, узком лице. С первого взгляда могло бы показаться, что он наблюдал за происходящим с ленивым любопытством, но мой опытный взгляд заставил усомниться в верности первого впечатления. На самом деле офицер был внимателен и напряжен и лишь хотел казаться беззаботным. Похоже, этот «тихий» и был главной угрозой.

Глава 6

Пьяный субъект уперся рукой в спинку свободного стула, едва не опрокинув его, и вперился в Кокорева.

— Смотрите-ка, господа… Какое общество! — пробурчал он, растягивая слова. — А ведь раньше «Доминик» считался приличным местом! — И с изумлением развел руками, будто приглашая всех присутствующих подивиться такому падению нравов. — А теперь что? Средь бела дня в приличное место явился какой-то купчина и его приказчик, и вот, господа, пожалуйте: при всей благородной публике, как свиньи-с, шампанское жрут-с!

Внешне я оставался спокоен, но где-то глубоко в душе почувствовал, как нарастает гнев. Похоже, эти два урода решили продемонстрировать здесь свою «альфасамцовость».

Вот, мы аристократы, а вы — чернь, хоть и с деньгами, и сейчас уберетесь отсюда. Ненавижу таких уродов со всем их снобизмом. В Чечне, в песках Чада, в любой нормальной системе координат этих двоих списали бы в утиль за полной непригодностью. А здесь они элита, мать их!

Кокорев напрягся всем телом, его шея налилась кровью, рука, лежавшая на столе, сжалась в кулак размером с добрую дыню. Я видел, как в его глазах вспыхнул яростный огонь купеческой гордости. Еще мгновение — и он взорвется, и тогда тщательно выстроенная партия разлетится к чертям.

— Шли бы вы прочь, господа, — продолжал разглагольствовать пьяный, обводя мутным взором наш стол. — Здесь вам не место. Ступайте на Сенную, там ваше общество! С лотка разносчицы тертый горох лопать-с!

И он зашелся омерзительным булькающим смехом. Улан за его спиной даже не улыбнулся. Он лишь перевел свой скучный и холодный, как невская вода, взгляд на меня. И в этом как будто бы безразличном взгляде я явственно прочел вопрос: «Ну что, дружок? Покажешь, из какого ты теста?»

Медленно повернув голову к офицеру и глядя ему прямо в глаза, я произнес ровным, холодным голосом:

— Сударь, ваш приятель, кажется, несколько переутомился. Не находите, что свежий воздух ему сейчас нужнее, чем крепкие напитки?

Улан на мгновение замер. В его бесцветных глазах мелькнуло что-то, похожее на удивление. Он, очевидно, ожидал либо подобострастной реакции, либо грубого отпора. На его узком, аристократически бледном лице не дрогнул ни один мускул, но в бесцветных глазах появился жесткий, металлический блеск. Проигнорировав мое предложение, как будто ответил не я, а один из лакеев, он обратился к Кокореву:

— Вы, кажется, находитесь не в должном месте и не в должной компании, сударь, — процедил он сквозь зубы, обращаясь к нему. — Вам сделали совершенно справедливое замечание. Тут вам не трактир. Будьте любезны удалиться!

Пьяный хлыщ, ободренный поддержкой, снова качнулся вперед.

— Во-он! — рявкнул он, тыча в меня пальцем, и потянулся к нашей бутылке «Клико», видимо, чтобы завершить свою тираду и опрокинуть ее на стол.

И в этот момент внутри меня что-то оборвалось.

Быстрее зайца на псовой охоте промелькнула мысль, что мой сюртук, уже потрепанный на локтях — новый, московского покроя, все еще был у портного, — действительно «не але». Почти физически я ощутил исходящий от меня запах казематной сырости, который, как мне казалось, я так и не смог смыть. Нервы, расшатанные пребыванием в камере, и так уже были на пределе. Теперь же, увидев эту ленивую, сытую спесь, это искреннее убеждение в своем праве благородного происхождения унижать тех, кто кормит, строит и двигает этот мир, я пришел в бешенство. Черная волна ярости, которую я копил со дня побега с каторги, поднялась откуда-то из самых глубин, ломая остатки самообладания…. И понеслось.

Дальше все случилось очень быстро: пока пьяный еще тянулся к бутылке, я схватил его за руку, дернул на себя и смачно впечатал физиономией прямо в столешницу.

Раздался громкий деревянный стук, как будто я колол чурки. Пьяница в ужасе заорал: глаза его выкатились, лицо мгновенно побагровело, а хрип, вырвавшийся из горла, был похож на звук лопнувшей струны. Он дернулся, а я, не позволяя ему опомниться, нанес короткий, добивающий удар прямым в челюсть. Раздался тошнотворный хруст; тело обмякло и тяжело повалилось на столешницу, забрызгав крахмальную скатерть кровью из разбитого носа.

В зале сначала повисла гробовая тишина, затем разрезанная женским визгом. Улан не успел ничего предпринять, он лишь отшатнулся, и на его лице впервые появилось экспрессивное выражение — смесь изумления и ярости.

— Негодяй! Вы… вы оскорбили моего спутника! Я требую удовлетворения!

— Получи, — выдохнул я.

Не позволив ему придумать новую пафосную фразу, я схватил со стола тяжелую серебряную тарелку из-под устриц. Она идеально легла в руку; мой противник инстинктивно вскинул руку для защиты, но ему это не помогло. Метнув тарелку, как диск, попал ему по лицу. Глухой, смачный звук удара потонул в общем шуме. Мой снаряд попал ему в скулу: на лице офицера от уха до подбородка вспыхнула кровавая полоса.