Панорама - Ассен Лилия - Страница 3

К тому времени, когда пропала семья Руайе-Дюма, теперь уж год назад, я плавала в мутной стоячей воде. Работа потеряла для меня всякий интерес, а если верить моим коллегам, она должна была меня радовать; покушений на людей стало меньше, преступность пошла на спад. Теперь меня называли не полицейской – это слово считалось уничижительным, – а стражем безопасности. Моя работа заключалась в том, чтобы, разъезжая на велосипеде, проверять, все ли хорошо там или сям, принимать превентивные меры, если замечу какое-либо правонарушение, и вмешиваться, если это необходимо. В каждом районе волонтеры – соседские патрули – проводили регулярные обходы, чтобы убедиться, что стекла ничем не закрыты. Нам сообщали о малейших попытках насилия или даже подозрении в этом. Чаще всего ничего не происходило. До среды 17 ноября 2049 года.

Дом осмотрели сверху донизу. Ни люка под паркетом, ни запрещенного подвала, ни потайного хода. На кухонном столе лежал едва початый именинный пирог. Свечи. Три тарелки.

Соседский патруль в последний раз видел семью Руайе-Дюма в 17:07. Мило, как всегда, вернулся из школы пешком. Родители его ждали. В рапорте больше ничего не сообщалось. В любом случае ничего необычного. Но часом позже, в 18:22, одна из соседок оповестила наше подразделение. Окна в доме были замазаны мылом: законодательством это категорически запрещалось.

Когда приехали стражи безопасности, матери, отца и их маленького восьмилетнего сына уже не было. Определить местонахождение их телефонов не удалось, и никто не видел, как они уходили, и это казалось невозможным. В мире, где все следят за всеми, исчезновение – это скорее побег. Тем более что они жили в Пакстоне, самом дорогом районе города. Как жительница Бентама, более скромного квартала, могу вам точно сказать: безопасность в Пакстоне обеспечена наилучшим образом. Там Открытость – своего рода религия. Соседи бдительны, а стеклянные стены – просто гигантские. Ни у кого нет машин, по Пакстону круглые сутки ходит трамвай, тоже, разумеется, прозрачный, и он всегда битком набит. На входе в район частные охранники следят за перемещениями жителей и регистрируют их гостей. Даже деревья растут там совершенно прямо: они держатся на деревянных подпорках. Это район орхидей и растений без шипов. Там нет ничего, кроме роскоши, спокойствия и безопасности.

На следующий день Люк Буарон, мой начальник, поручил это расследование мне.

– Элен Дюберн, это дело как раз для вас. Остальные – лохи, – как всегда тактично, заявил он.

К тому же я была одной из немногих, кто мог бы вести это дело, поскольку была самой старшей из сотрудников. Я знала прежний мир, тот, в котором в лесу находили обгоревшие тела любительниц бега, а в городских подвалах – трупы подростков, изрешеченные пулями. За годы, проведенные без привычной работы, мои мозги немного заржавели, но я не до конца растеряла старые инстинкты.

Я сразу же поняла, что это дело особенное. В этой истории ничего не сходилось. Первое несоответствие: при проверке данных выяснилось, что ни у кого из членов семьи Руайе-Дюма не было дня рождения в ноябре.

7:30

Я всю ночь не сомкнула глаз. Этот дом не давал мне покоя. А Давид, с тех пор как его жизнь стала похожа на жизнь хомяка, только и делал, что спал. Он целыми днями медленно крутился в виртуальном колесе, сводил и сортировал данные, как будто перебирал крупу. Возвращался домой как выжатый лимон. Тесса уже позавтракала и целый час провела в гостиной, занимаясь гимнастикой. Я с удовольствием похвалила бы ее, если бы этот спортивный сеанс не был для нее предлогом демонстрировать свои анатомические подробности группе пожарных. Каждое утро они совершали пробежку по нашей улице, а она в коротенькой маечке и трусах делала растяжку у стеклянной стены: “Мама, пусть не смотрят, а я почему должна прятаться?”

Моя дочь – профи по части зрелищ, притом что зрелище – это она сама. Если бы она могла, то ходила бы с фонарем над головой, чтобы он всегда ее подсвечивал самым выгодным образом. Наверное, я покажусь вам консервативной, но мне понятно, что эта тенденция возникла уже давно, когда каждое фото в инстаграме приоткрывало окошко в вашу частную жизнь. Мы выставляли на всеобщее обозрение наш интерьер, наше тело, наши мнения. Сдержанность очень быстро стала считаться возмутительным высокомерием. Не показывать означало скрывать.

Многие предприятия и офисы снесли внутренние стены. Индивид в отдельном кабинете, в полном одиночестве – большой риск: что, если он не работает? Что, если в рабочее время ему вздумалось заняться личными делами или поиграть в онлайн-игры? Разрушая перегородки, работодатели экономили площадь, а главное, теперь точно знали, когда кто приходит, могли убедиться, что все занимаются своей работой, а заодно избежать двух-трех обвинений в непристойном поведении. Все это называлось укреплением взаимного доверия. “Мы вместе, мы команда”. Атмосфера взаимного доверия состояла из необходимости слушать телефонные разговоры Клары, терпеть чавканье Мишеля, смотреть, как Сильвен каждый день ровно в 11 часов удаляется в туалет. Общество пошло той же дорогой. Оно превратилось в гигантский опен-спейс.

Социальные сети достигли высшей точки развития к моменту восстания 2029 года. Нам сулили в грядущем метавселенную, где человек будущего с помощью шлема виртуальной реальности оторвется от материального мира. Никто не подумал об альтернативном сценарии – обществе, где без всяких шлемов и очков люди будут изо дня в день изображать аватары самих себя.

Тесса вышла из душа: души, как и туалеты, представляли собой непрозрачные кабинки, невысокие, скрывавшие только тело. Над стенками виднелась голова. Я мазала маслом тосты, когда она подошла и чмокнула меня в щеку:

– Я говорила тебе о поездке в Нью-Йорк?

(Впервые слышу.)

– Нашему учителю английского месье Биглу нужно было выбрать одного ученика на ассамблею лицеистов в ООН. Он провел тесты. Я получила лучшую оценку, как ты, наверное, знаешь…

(Я не знала.)

– Только вы с папой никогда не заходите в электронный дневник.

(Я так и не установила это приложение, весь смысл которого состоял в том, чтобы в закрытом режиме отправлять родителям оценки их детей.)

– В любом случае речь не об этом. Было бы логично и даже справедливо, если бы месье Бигл выбрал меня для этой поездки. Но он предпочел Батиста.

(Ее утреннему монологу не было конца.)

– Почему его? Просто потому, что он мальчик.

(Приехали. Школьница подтвердила закон Годвина[3].)

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Но от его аргумента весь класс впал в ступор. Он сказал: “Мне жаль, Тесса, но директриса из соображений безопасности запретила мне выбирать девочку. Она не хочет рисковать. Слишком много было дел, связанных… бла-бла-бла”. Директриса не доверяет людям. Так что меня дискриминируют во имя феминизма. Весело, правда?

Прежде чем я успела рассмеяться, к стеклянной стене кухни прижались фиолетовые губы Кати. Я вздрогнула. Кати была лучшей подругой Тессы и ее кошмарной тенью. Рядом с невысокой крепенькой Тессой Кати казалась еще более тощей и длинной. В первой было что-то от пародии на Лолиту, вторая была одержима всем, что связано со смертью.

– Значит, расследование поручили вам? – возбужденно спросила она. – Говорят, в ванной обнаружили следы крови.

Я не ответила. Тесса на прощание хлопнула дверью.

В эпоху Открытости информация стала распространяться слишком быстро.

Сегодня ночью наши эксперты-криминалисты нашли в том доме крошечную капельку крови. Это ничего не доказывало, но кровь принадлежала матери – Розе Руайе-Дюма.

Как и все дома-виварии, дом Руайе-Дюма представлял собой одноэтажный прозрачный куб с комнатами, разделенными стеклянными перегородками. Зимой стеклянные стены сохраняли солнечное тепло. Летом крыши становились непрозрачными, а с наступлением вечерней прохлады раздвигались. Дом-виварий соответствовал определенным стандартам, но каждый мог по желанию добавить что-то свое. Новый урбанизм не стер классовых различий: в районах поскромнее дома были похожи один на другой. Зато в Пакстоне у архитекторов появилась возможность разгуляться. Дома-кубы, очень похожие на кубики льда, соседствовали с домами-шарами и домами-аквариумами с прудиком внутри. Посещение Пакстона превращалось в экскурсию по музею современного искусства. Каждый представлял там свои творения, свою дизайнерскую мебель, свой хороший вкус.