Император Пограничья 9 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 19

— Боярин Платонов, — она кивнула мне, затем Полине. — Графиня Белозёрова. Простите, что прерываю, но мне необходимо с вами поговорить.

— Конечно, Виктория Константиновна. Что-то случилось?

Она отвела меня чуть в сторону, понизив голос:

— Вы навещали Илью и Елизавету после… после того, что произошло?

Я почувствовал беспокойство.

— Нет. Не хотел навязываться. Подумал, им нужно время, чтобы… справиться с потерей, — ответил я.

Горчакова посмотрела на меня так, словно я сказал какую-то нелепость.

— Время? Боярин, им сейчас нужна поддержка близких людей, а не одиночество! Вы же были другом их семьи!

Я собрался ответить, но она перебила меня.

— Я не зря спросила, Прохор Игнатьевич. Вы отважный воин, но если б я знала вас хуже, подумала бы, что вы чёрствый сухарь. В такие моменты человеку необходимо знать, что он не один. Что есть те, кому не всё равно.

Её слова задели меня сильнее, чем она могла предположить. Я вспомнил, как сам переживал смерть Хильды. Как запирался в своих покоях, отгоняя всех, кто пытался утешить. Как нуждался в одиночестве, чтобы прожить эту боль, переварить её, принять. Только побыв наедине со своим горем, я смог вернуться ко двору и поддерживать маску нормальности. Мне было необходимо это уединение, эта возможность скорбеть без свидетелей.

И я, не задумываясь, решил, что Илье с Лизой нужно то же самое. Дал им то, что требовалось мне самому во время потери близкого человека — пространство и время. Но немудрено, что не все переживают утрату так, как я.

— Вы правы, — признал я. — Надеюсь, ещё не поздно это исправить.

Виктория обрадовалась:

— Лиза вчера спрашивала о вас. Думаю, ей было бы важно знать, что вы помните о них.

— Обязательно навещу их, — пообещал я.

В этот момент раздался звук фанфар. Церемония награждения начиналась.

Князь Оболенский стоял на возвышении в парадном мундире, увешанном орденами. Рядом — придворные и высшие офицеры. Трофимов держал бархатную подушку с наградами.

Первыми награждали простых солдат и младших офицеров. Каждый получал свою медаль или орден под аплодисменты зала. Я наблюдал за лицами этих людей — усталыми, но гордыми. Они заслужили признание.

— Боярин Прохор Игнатьевич Платонов! — наконец прозвучало моё имя.

Я поднялся на возвышение под взглядами сотен глаз. Князь смотрел на меня с лёгкой улыбкой.

— За проявленную доблесть при обороне Сергиева Посада, за спасение жизней граждан и восстановление городских укреплений награждается Орденом Святого Владимира первой степени!

Матвей Филатович взял с подушки тяжёлый золотой крест, покрытый красной эмалью с чёрной каймой. В центре на белом поле красовался вензель святого Владимира под княжеской короной. К кресту прилагалась широкая трёхполосная лента — чёрная по края и красная в центре, а также восьмиугольная звезда с девизом «Польза, честь и слава».

Князь собственноручно надел мне звезду на левую сторону груди и повесил ленту с крестом через плечо. Зал взорвался аплодисментами.

— Но это ещё не всё, — продолжил Оболенский, когда шум стих. — Недавние трагические события, при всей их тяжести, сделали нас сильнее. Мы увидели истинные лица — как героев, так и предателей. В ближайшее время в нашем княжестве пройдут реформы, направленные на искоренение коррупции и укрепление обороноспособности.

Он сделал паузу, обводя взглядом притихший зал.

— Также рад сообщить, что территория нашего княжества приросла. Марка Угрюм добровольно перешла под покровительство Сергиева Посада!

По залу пробежал шёпот. Далеко не все были в курсе этой новости, хотя Эфирнет весьма сильно всколыхнуло моё публичное обращение к Владимирскому княжеству.

— Боярину Прохору Игнатьевичу Платонову жалуется титул маркграфа Угрюмского! Отныне к нему надлежит обращаться «Ваше Сиятельство»!

Аплодисменты на этот раз были разными. Кто-то хлопал искренне, восхищаясь моим взлётом. Кто-то — из вежливости. А в некоторых взглядах я читал плохо скрытую зависть и даже враждебность. Что ж, неожиданное возвышение «выскочки» не могло всем прийтись по душе.

Через некоторое время после церемонии Трофимов подошёл ко мне.

— Его Светлость просит вас зайти в кабинет. На чашку кофе.

Я кивнул. Перед уходом шепнул Полине, чтобы не скучала, и последовал за помощником князя.

В кабинете Оболенский уже переоделся в более удобный камзол. На столе дымились две чашки ароматного напитка.

— Присаживайтесь, маркграф, — князь указал на кресло. — Как ощущения от нового титула?

— Непривычно, Ваша Светлость. Но я справлюсь.

— Не сомневаюсь. Кстати, Трофимов упоминал, что у вас есть для меня что-то?

Я мысленно поблагодарил себя за предусмотрительность. Перед церемонией я передал Владимиру на хранение меч, понимая, что носить оружие в тронный зал не позволят.

— Обещанный клинок, Ваша Светлость. Как и договаривались.

Князь заинтересованно подался вперёд. Трофимов вышел и через минуту вернулся с длинным свёртком.

Я развернул ткань, являя взору полуторный меч. Клинок длиной в девяносто сантиметров мерцал серо-синим отблеском Сумеречной стали. Узкое четырёхгранное сечение идеально подходило для пробивания доспехов или прочной шкуры Стриг и Жнецов. Протяжённое рикассо позволяло использовать различные хваты. Изогнутая гарда защищала кисть, не мешая сложным манёврам.

Но главным украшением был крупный красный кристалл Эссенции в навершии рукояти. Я вложил в него заклинания Медвежьей силы и Воздушного шага. Самое то для мечника.

Вчера Тимур Черкасский по моему приказу тайно привёз мне из Угрюма слиток Сумеречной стали. Несколько часов я работал над клинком, вкладывая в него не только мастерство, но и уважение к будущему владельцу.

Оболенский взял меч, пробуя вес и баланс.

— Великолепная работа, — в его голосе звучало искреннее восхищение. — Идеальный баланс. И эти руны…

Он провёл пальцем по выгравированным на клинке символам.

— Прочность, острота, лёгкость… Вы не поскупились.

— Я обещал сделать лучшее, на что способен, Ваша Светлость.

— И всё же, — князь внимательно посмотрел на меня, — откуда металл? Сумеречная сталь — редчайший материал.

— Пограничье полно сюрпризов, Ваша Светлость, — уклончиво ответил я. — Иногда находишь то, что другие пропустили.

Матвей Филатович понимающе кивнул, не настаивая на подробностях. Хотя я не сомневался, что когда мы начнём массово плавить руду и продавать продукцию, нам придётся вернуться к этому разговору.

В дверь постучали.

— Войдите, — разрешил князь.

Появился Трофимов.

— Ваша Светлость, он здесь.

— Отлично. Пригласите.

В кабинет, прихрамывая, вошёл Родион Коршунов. На его обычно невозмутимом лице читалось недоумение.

— Ваша Светлость? Ваше Сиятельство? — он переводил взгляд с князя на меня.

— Садись, Родион, — приказал я.

Начальник разведки опустился в кресло, морщась от движения.

— Я всегда забочусь о своих людях, — продолжил я. — Честная служба должна вознаграждаться. Ты отлично проявил себя во время расследования диверсии.

— Я просто выполнял свой долг…

— Сними протез.

Коршунов замер.

— Что?

— Ты меня слышал. Снимай.

В глазах моего начальника разведки мелькнуло понимание. Дрожащими руками он расстегнул ремни, удерживающие протез на культе левой ноги.

Князь Оболенский встал и подошёл к инвалиду.

— Не двигайтесь, — мягко сказал он.

Матвей Филатович поднял руки над пострадавшей конечностью, не касаясь её. Воздух вокруг его ладоней замерцал зеленоватым светом. Я почувствовал мощный поток целительской магии.

На моих глазах культя начала удлиняться. Сначала появились очертания колена, затем голени. Кости, мышцы, сухожилия, кожа — всё восстанавливалось с поразительной скоростью. Через пять ударов сердца у Коршунова была совершенно нормальная левая нога.

Родион смотрел на неё, не веря своим глазам. Осторожно пошевелил пальцами. Согнул в колене.