Гусар (СИ) - Барчук Павел - Страница 15

Ладонь сама собой легла на рукоять, идеально обхватив её. Вес ощущался не как чужеродная тяжесть, а как привычное, естественное продолжение руки. Не задумываясь, будто делал это тысячу раз, я плавно вытянул клинок из ножен на несколько сантиметров.

Лезвие тускло блеснуло в утреннем свете. Оно было покрыто причудливым, волнистым узором, который переливался от серого к чёрному. Булат…

Это понимание появилось в голове, словно обыденная, привычная мысль. Хотя, раньше я понятия не имел, что такое булат и как он выглядит. А вот теперь знал. Просто так. Сам по себе. Невероятно прочная и острая сталь, ценившаяся на вес золота.

'Что за чёрт…" — пронеслась тревожная мысль, — «Откуда мне это известно?»

Но уже в следующую секунду до меня дошло. Это — тело… оно помнит. Помнит, как держать оружие. И некоторые мысли, кстати, начали появляться по той же причине. Мысли, которых именно у меня быть не должно. Даже не мысли, а четкая внутренняя уверенность.

Я провёл по клинку большим пальцем, инстинктивно проверяя заточку, но тут же отдёрнул руку. Остро, как бритва. Моё родное сознание было в шоке, а вот тело действовало уверенно и спокойно, словно для него это так же естественно, как дышать.

Ах ты, Петька… Ах, засранец… Похоже ты многое скрывал даже от близких. Они-то графенка совсем беспомощным считают, а он не так просто, как кажется.

— Красавица, не правда ли, барин? — с обожанием прошептал Прошка, глядя на саблю. — Батюшка ваш, граф Алексей Кириллович, её вам на совершеннолетие подарили. Говорят, лучший клинок во всём полку.

Я молча вложил оружие обратно в ножны. Ощущение было странным: смесь страха и какого-то дикого, первобытного восторга. Лично я не умею обращаться ни с колющими, ни с режущими предметами. Но это тело, в котором мне выпала сомнительная честь оказаться, очевидно, умеет. Ну что ж… Данный факт несомненно радует.

Бурча под нос проклятия, я быстро переоделся. Проклятия, конечно, имели конкретное направление. Они относились к тому распорядку дня, по которому живут гусары. Вообще-то, в моем понимании графья по утрам изволят спать. Ну или на худой случай, могут выйти на крыльцо, окинуть графским взором двор, крикнуть девкам дворовым, чтоб принесли кулебяку…

На этапе кулебяки моя фантазия дала сбой. Собственной говоря, мечтать можно сколько угодно, от этого ситуация лучше не станет. Один черт надо собираться и топать в конюшню.

Когда я пристегнул к поясу саблю, она легла на бедро так привычно и удобно, будто была там всегда. То, что внезапно сработали инстинкты настоящего Петра Алексеевича — это сюрприз, но он мне, пожалуй, нравится.

В общем, из дома я вышел уже не в столь отвратительном настроении. Даже вроде как жизнь снова начала обретать краски.

Следующий час я, стиснув зубы, снова орудовал скребницей, а Прошка суетился рядом, подавая щётки. На хрена их надо тереть по сто раз на дню?

Когда с чисткой было покончено, гусары начали седлать коней.

И вот тут встал вопрос. Гусары, конечно, молодцы, но мне что делать с лошадью? То есть, судя по всему, предполагается, что я должен на полном скаку запрыгивать на эту мощную, движущуюся гору мышц, да ещё и в седло. А я, если что, лошадей видел пару раз в цирке, но там наше знакомство было коротким и не вдохновило никого, ни меня, ни лошадей.

В общем, стало понятно, что назрела новая проблема и я пока не знал, как ее решить.

Вся наша гусарская компания, ведя под уздцы своих коней, направилась из конюшни к плацу. Я плёлся в середине. Рядом, не отставая ни на шаг, семенил Захар, сменивший на посту Прошку.

Дед тоже красавчик. Как физически работать, он Прохора вперед выпихивает. Как рядом с барином красоваться — вот он, на рисовался, не сотрёшь. Ну и конечно же, Захар не просто шёл рядом, он исполнял очередную страдательную песнь.

— Батюшка, может, не надо? — нудил старик мне в ухо, чем раздражал неимоверно. — Сошлётесь на голову, она ведь и впрямь у вас после вчерашнего болит. Увечья же себе нанесёте, не ровён час…

— Захар, отставить панику, — прошипел я. — Прекрати сомневаться во мне. Ясно? Ноешь и ноешь постоянно.

Захар попытался ответить, но я так на него покосился, что старик, наконец, замолчал.

Едва мы вышли на залитый утренним солнцем двор, как перед нами, словно из-под земли, вырос поручик Орлов с гитарой наперевес. Гусары вокруг затихли, на их физиономиях появились предвкушающие ухмылки.

Орлов с мучительным выражением лица ударил по струнам и хрипло затянул:

— О, Бестужев, наш герой, Победитель и шутник лихой!..

Я сначала, если честно, прибалдел. Подумал, ну все… Поехала у парня крыша от пережитого позора. Но уже в следующую секунду вспомнил о том условии, которое мы обговаривали перед батлом. Поручик должен теперь ходит весь день за мной и петь дифирамбы. Хм… Ну что сказать. Красавчик. От слова своего не отступил.

Мы прибыли на большой плац, отведённый целиком под нужды нашего эскадрона. Он был разделён барьерами на две большие площадки. На одной, предназначенной для пеших упражнений, уже вовсю кипела работа.

Под командованием своего поручика с лязгом рубились на саблях бравые гусары. Мы же, наш полуэскадрон в семьдесят пять человек, во главе с поручиком Петром Яковлевичем Чаадаевым, направились ко второй площадке, для конных учений.

Чаадаев оказался человеком совершенно иного склада, нежели разудалый Ржевский или психованный Орлов. Сухой, подтянутый, с тонкими, аристократическими чертами лица и высоким лбом мыслителя, он производил достаточно приятное впечатление. По крайней мере, при первом знакомстве. Его серые глаза смотрели на мир с холодным, чуть презрительным вниманием, а безупречно сидевший мундир и общая сдержанность выдавали в поручике столичного франта, но в хорошем смысле этого слова.

Пока мы выстраивались, Орлов продолжал свой «концерт». Гусары то и дело оглядывались на него, не скрывая улыбок, и Орлова это изрядно бесило. Однако, приходилось терпеть ради долга чести.

Захар, естественно, остался тут же. Он занял позицию у забора, с видом мученика наблюдая за мной.

— Начинаем с вольтижировки, господа, — произнёс Чаадаев ровным голосом.

Мои сослуживцы с привычной лёгкостью выполняли езду без стремян и наклоны в седле. Я же смотрел на них, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. То, что творили эти парни, я, пожалуй, только в пьяном угаре могу повторить, когда напрочь отсутствует чувство самосохранения. И то не факт.

Появилась позорная мыслишка послушаться совета Захара и закосить под больного.

— Граф Бестужев! На галопе, с земли платок поднять! — скомандовал поручик.

— Твою ж мать… — Очень тихо, одними губами, пробормотал я, представляя, как сейчас буду выглядеть в глазах сослуживцев.

Однако… Случилось нечто весьма странное.

Для начала я довольно ловко устроился в седле, отчего прибалдел сам. А потом вообще пустил коня в галоп, легко и не принужденно.

Ветер свистел в ушах. Мозг кричал от ужаса, но тело… тело действовало само. В нужный момент оно идеально рассчитало наклон, мышцы напряглись, рука вытянулась, и пальцы сомкнулись на шёлковом платке. Я выпрямился, не веря в то, что произошло. Пялился на платок, зажатый в кулаке, как пустынный бедуин на фонтан нефти, ударивший из-под земли.

Это реально было очень странно. Если послушать Захара, так «барин» шага не может сделать, чтоб не упасть, не убиться или не покалечить окружающих. Стоит вспомнить его рассказ про неудачную стрельбу. А тут — все прошло без сучка, без задоринки.

Я бросил взгляд на трибуну. Ржевский одобрительно орал А Орлов… Орлов замолчал на полуслове, его рот так и остался открытым. Он смотрел на меня с немым изумлением, в котором плескалась чистая, незамутнённая ярость.

А мне вдруг подумалось… Что настоящий граф с лошадками неплохо справлялся, Захар кажется упоминал. Что он, а точнее уже я, лошадник. Да и должны же были его готовить к службе в гусарах. Это не какой-то полк в Тьмутаракани.