В постели с инкогнито - Халь Евгения - Страница 8

Юра часто жалел, что Ника не  понимает, насколько  красива. Что она  не может увидеть  как внутренняя надломленная недугом красота подчеркивает физическую. И сейчас, когда она вихрем ворвалась в комнату, бормоча извинения, мужчины сразу оживились. Кто-то поправил волосы, кто-то втянул живот, а кто-то украдкой  дыхнул в ладони, проверяя, хорошо ли почистил зубы.

Юра знал, что для Ники многие люди звучат мелодиями. Он понимал, что это последствия нарушения восприятия. Но нарушение оказалось заразительным. Ника вдруг тоже зазвучала для него. Он случайно услышал Вокализ композитора Константина Меладзе из сериала «Оттепель» и понял: это Ника.

Чуткая, тревожная, красивая гармония, которой сейчас почти нет. Летящая и воздушная, но при этом глубокая. И какая-то несовременная. Как в фильмах 60-х годов. Потерянная легкость беззаботности – так он называл такие мелодии. Тогда люди жили чувствами и без времени. Еще не придумали осознанность, мотивацию, успешный успех, экономию времени, рациональность и прочие способы убийства человеческой души и радости бытия.

Шестидесятники могли позволить себе гулять часами по городу, снять туфли и бродить под дождем, не боясь испортить прическу. Потому что никто не подкрадется с камерой и не выложит неудачный кадр в соцсети. Встречать рассвет на крыше или на берегу реки. Курить, где хочется, потому что экологи еще не родились. Хохоча и давясь пить из горлышка бутылки, потому что здоровый образ жизни и все эти ПП – правильное питание – и прочие вампирские аббревиатуры, вытягивающие радость из тела и души, как кровососы, обитали только в меню санаториев для трезвенников-язвенников.

Они жили чувствами и наотмашь. И в этом была вся Ника. Она парила где-то там, в безвременье. Она там жила. А в нашем мире просто гостила. И поэтому рядом с ней Юра чувствовал себя так, словно гулял где-то на радуге, под дождем из нежных нот, задыхаясь от счастья. Нездешность, несейчастность – он придумал для нее новые слова, потому что старых не хватало.

Он никогда не обижался за то, что она его бросила. Хотя понимал, что нужно обижаться. Что так будет правильно.

– Ты же мужик, ты же самец. Разозлись, полыхни тестостероном,  идя вразнос, – советовали приятели.

Но не получалось. Не обижалось. Именно так, через «О».  Не взрывалось злостью, не пламенело обидой.  Уже не жгло. Тихонько ныло, как отмерший зубной нерв.  Не уязвлялось. Но и не зарастало шрамами. Не забывалось. И точка.

– Прошу прощения за опоздание, – торопливо произнесла Ника по-английски и села.

Арик встал и подошел к ней. Она замерла в напряжении. Как всегда, когда кто-то близко подходил.

– Это я, Никусь, Арик Голд. – Обнимемся? – он наклонился к ней и прошептал код.

Юра его не расслышал, хотя весь превратился в слух.

– Арик! – обрадовалась она. – Какими судьбами? Сколько лет мы не виделись? Ну-ка иди сюда, – она протянула руки.

Арик наклонился, обнимая ее.

– Ой, много, Никусь, много. Здесь еще Юрка Кузнецов, – заговорщицким тоном сообщил Арик.

Она обвела взглядом группу мужчин.

– В жуткой фиолетовой рубашке оттенка уписавшейся каракатицы. И даже сильно наглаженной, – подсказал Арик.

– Арик, как же мне тебя не хватало! – расхохоталась она. – Только ты можешь такое придумать.

– Чё ты смеешься, Никусь? У каракатицы такого почти цвета чернила в специальном мешке. Она ими писает на врагов для устрашения. Вот не знаю насчет врагов Юрки, но я при виде этого шмота сразу почувствовал серебристое ощущение в мочевом пузыре.

Ника посмотрела на Юру. Он встал и подошел к ней. Сердце очень некстати забилось, из груди вырвался тяжелый вздох.

– Трудно быть богом, – шепнул он.

Она улыбнулась. Эту книгу Стругацких они оба очень любили. Поэтому не мучились, придумывая личный код.

– Здравствуй, Юра, – Ника погладила его по руке, но обниматься не стала.

Да и он бы не решился. Зато не надулась. Не напряглась, как во время того последнего их разговора. И тогда, когда он приехал к ней в больницу. И на том спасибо. У нее явно всё устаканилось, отболело, кануло в бездну прошлого.

Сердце кольнуло горечью. Он теперь прошлое. Ее прошлое. Ника перевернула эту страницу и закрыла книгу навсегда. Поздравляю! Ты прочитанная книга. Добро пожаловать на пыльную полку.

Забавно, но за столько лет Юра не сменил одеколон. Меня окутала свежесть «Голубой воды Давидофф», когда он наклонился, чтобы прошептать код.

В голове немедленно зазвучала мелодия Баха «Воздух». Я сразу же успокоилась. Юра всегда гипнотизировал меня своим спокойствием, как факир кобру. От него исходили флюиды теплоты, безмятежности и абсолютного вселенского равновесия. Неизменно на своей волне, в своем особом ритме, он – медленно парящая в космосе планета. Вокруг суетливо шустрят кометы. Проносятся на немыслимой скорости астероиды. А он медленно и верно перемещается по своей орбите.

Зато Арик, его верный друг – полная противоположность Юры. Его развинченную, подпрыгивающую походку и громоподобный голос я бы узнала из тысячи других. Такие редкие индивидуальности просто подарок для таких, как я. Классикой Арик звучать никак не может. При первом же знакомстве у меня в ушах взорвался ритмом Билли Джоэлл. Его знаменитая композиция «Не мы раздули этот пожар». «We Didn't Start the Fire».

Весь текст этой композиции – перечисление самых ярких и сумасшедших событий двадцатого века. Всё в кучу. Афганистан, Гарри Поттер, секс-скандалы в британском парламенте. Выборы в Америке, теории заговора, вирусы. Хрущев, Маленков, мафия, вымирающие белые носороги и Обама. Всё, что сводит людей с ума. Потому что не мы раздули это пламя, но нам с ним жить. Нам в нем гореть.

И в этом был весь Арик. Он метался с одного конца света на другой. Искал снежного человека в Гималаях и утерянные рукописи Евангелия на Мертвом море. Плавал в район Бермудского треугольника и пешком, прячась, ходил по Чернобылю.

Его голова была набита энциклопедическими знаниями. Он всегда горел идеями, фонтанировал энергией и заряжал всех окружающих. Во ВГИКе его так и прозвали: Арик Долбанутая Батарейка. Компания «Зетфликс» очень мудро поступила, пригласив его на проект. С его помощью моя книга заиграет новыми красками. Мне в жизни не придумать того, что может измыслить Арик. Причем с ходу, два раза не думая. Буквально по щелчку пальцев.

– Когда ты успел сделать обрезание фамилии, Арик? – улыбнулась я. – Ведь всегда был Гольдманом. Не жестоко ли так резать по живому? Таки ж ничего не останется от генофонда.

– Я попрошу! Наш Гена-фонд мы бережем. Обрезал только то, шо неприлично выпирало. А там же было, шо кромсать. Спасибо маме с папой, дай им бог здоровья и внуков лучше, чем дети. Но важный корень остался. Золотой, можно сказать. Голд – это же золото. Таки зачем нам лишнее, шобы болталось? – вкрадчиво поинтересовался Арик.

Я рассмеялась. Вот как он это делает? Я в последнее время такая Царевна-Несмеяна. А в его присутствии мои губы сами собой растягиваются в улыбке.

– Предлагаю поприветствовать автора бестселлера, которая обеспечила нас всех работой, – сказал главный сценарист. – Давно хотел познакомиться с вами, Ника. Меня зовут Роберт Сингер, можно просто Бобби. А это наша замечательная команда.

Сценаристы начали по очереди представляться. Я запоминала имена и пыталась в каждом найти отличительные черты. Это было очень сложно. По спине поползли противные мурашки, ладони вспотели. Я почувствовала себя так, словно стою голая на площади, а вокруг меня толпа мужчин в масках. Я подождала, пока они закончили, и сказала:

– Меня зовут Ника. Это вы все знаете. Но не знаете главного: у меня прозопагнозия. Я не различаю лица. Поэтому предпочитаю предупредить об этом сразу, чтобы не возникало неловких ситуаций. Прежде чем заговорить со мной, пожалуйста, представьтесь. Потому что узнать вас я не могу. Также очень прошу не распространяться об этом.

– Кстати, это прописано у вас в контрактах, – напомнил Бобби. – С вами, наверняка, беседовали юристы, но всё же поясню еще раз. С прессой, поклонниками, а так же техническим персоналом на съемочной площадке об этом говорить нельзя. Просто Ника любезно поделилась с вами, коллеги, чтобы не было неловкостей в рабочих моментах.