Бремя власти I (СИ) - Ладыгин Иван - Страница 10

— Ты сумасшедший, — прошептал Николай, материализовавшись у стола. Его пальцы сжали край карты Петербурга, которую я мельком изучил, пока искал элементы для будущего заклинания. Бумага смялась, но не порвалась — призрачная сила была слабее ветра.

— Как раз таки именно сумасшедшие и правят мирами, — ответил я, рисуя кровью круг. Руна за руной: Аншар — связь, Калиб — тень, Нергал — подобие. Пол слегка замерцал, впитывая символы. — Хочешь побыть собой? Настоящим. Хоть на миг.

Его глаза вспыхнули, как фонари в тумане.

— Спрашиваешь! Конечно, да!

Свеча погасла. Воздух сгустился, наполнив комнату запахом серы и горелого волоса. Из тени под кроватью выползла черная масса — бесформенная, пульсирующая. Моя кровь закипела в круге, превратившись в пар.

— Доппельгангер! — выдохнул я заклинание, вгоняя клинок в центр круга.

Тень взвыла. Из пара вытянулись конечности, лицо, волосы — точная копия Николая, но пустая. Глаза — два уголька в пепле. Клон замер, ожидая команды.

— Входи, — приказал я призраку, указывая на двойника клинком.

Николай метнулся вперед, как голодный зверь. Его душа впилась в клона, обвиваясь вокруг магического каркаса. Тело дернулось, кожа приобрела телесный оттенок. Грудь вздымалась, как у утопающего.

— Я… я живой? — он потрогал лицо, затем сжал кулак. Кости хрустнули. — Я чувствую… сердце!

— Пять часов, — предупредил я, вытирая окровавленный клинок о занавеску. — Потом плоть рассыплется в прах.

Николай схватил кувшин с вином, опрокинул его в горло. Красные струи стекали по подбородку, оставляя пятна на камзоле.

— И вкус чувствую! Потрясающе!

— Сиди тут, никого не впускай, — бросил я, открывая окно. Ночной ветер ворвался в комнату, разметав бумаги. — Рви шторы. Бей посуду. Притворись пьяным дегенератом.

— А ты? — он ухмыльнулся, разбивая вазу об стену. Фарфор рассыпался алмазным дождем.

— Пойду туда, где правда пахнет дерьмом, а не духами. Прогуляюсь по ночной столице.

Клон замер.

— Так враги здесь! И трон здесь! Дворец…

— Дворец — клетка, — перебил я, перелезая через подоконник. Карниз под ногами был влажным. Внизу, в тридцати метрах, блестели мокрые булыжники. — Ты меня совсем не слушал? Революции начинаются не в тронных залах.А в трущобах. Где голодные глаза следят за каждым куском хлеба. Переворот сверху у нас не получится. Придется работать снизу.

Я вылез на парапет подоконника, схватился за медный водосток, подтянулся и взобрался на крышу. Благо покои Николая находились на последнем этаже.

Холодный ветер свистел в ушах, цеплялся за одежду. Я, слегка пригнувшись, прошел по черепице в противоположную сторону и глянул вниз.

Повсюду сновали гвардейцы, в воздухе вибрировали сигнальные и защитные чары. Отыскав уязвимое место в этом коктейле, я напитал свои ноги манной и с разбега прыгнул в ночь. Прыжок получился что надо! Метров семьдесят! Не меньше!

Приземлился я в парковой зоне. Оглянулся… Никто ничего не заметил. Я был окружен пузатыми деревьями и зелеными кустами. Впереди тускло маячили ворота, ведущие в город. Я провел ладонью по лицу, активируя заклинание маскировки. Цвет волос сменился на темный, янтарь глаз уступил место серому стальному оттенку.

Далее все прошло, как по маслу. Я спокойно выбрался за территорию дворца и взобрался на вершину ближайшей башни.

Петербург раскинулся подо мной, как гигантский светящийся муравейник. Фабричные трубы дышали черным дымом, смешивая его с туманом. Где-то вдали гудел паровоз, а с Невы доносились крики и трехэтажный мат грузчиков…Лепота!

Я спрыгнул с башни на кровлю ближайшего дома и побежал… Побежал стремительно, наслаждаясь свободой. Я скользил по жестяным скатам, перепрыгивал пропасти между домами. Где-то снизу доносились ругань, смех, звон разбитого стекла. Город жил своей жизнью — грязной, яростной, настоящей.

И мне вдруг захотелось того же самого…

«Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею!»

Фёдор Михайлович Достоевский

Петербургская ночь в этом квартале дышала гнилью. Не тухлой рыбой или помоями — хуже. Здесь гнила сама надежда. Узкие улочки, зажатые между облупленных домов, напоминали трещины в скале. Фонари мигали, как пьяницы, едва стоящие на ногах. Их желтый свет выхватывал из тьмы обрывки афиш, лужи, и ржавые решётки, за которыми прятались глазницы темных окон.

Я шел, насвистывая веселую мелодию. Намеренно. Громко. Чтобы привлечь внимание. Золотые часы на цепочке, которые я чудом умудрился прихватить с собой, отбивали такт, насмехаясь над тишиной.

Я светил дорогим аксессуаром, как только мог. Своих наличных у меня не было, вот я и наделся раздобыть их у тех, кто нападет на меня. Все-таки, изнеженный пацан шестнадцати-семнадцати лет являлся легкой добычей для местных щипачей.

И вскоре мои надежды оправдались.

Первый «доброжелатель» появился из тени под аркой. Тощий, как голодный шакал, в рваном кафтане. За ним — еще четверо. Их силуэты сливались с мраком, но я видел блеск клинков. Лидер, щербатый, с татуировкой паука, ползущего от ключицы к уху, плюнул под ноги. Его прокуренный голос скрипнул густым басом:

— Эй, парнишка! Шикарные котлы… Поделишься?

Я остановился, улыбаясь во весь рот. Их было всего пятеро… Обычные смертные. Неодаренные…

Щербатый поигрывал в руках зазубренной бабочкой. За его спиной высился лысый гигант, который нацепил на пудовые кулаки кастеты. Рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу, стоял мой сверстник. Его красное лицо было обезображено оспой. Но несмотря на свой тщедушный вид, пацан держал в руке увесистый тесак. Чуть поодаль, в тени, притаился хромой бородатый мужик. Присмотревшись к нему, я увидел клюку вместо левой ноги. Но в ладони у него лежал кистень на тонкой цепочке. Лицо последнего мужика скрывал глубокий капюшон. Его темный плащ колыхался на ветру. Этот тип орудовал дагами. Два острых клинка хищно блестели в тусклом свете одинокого фонаря.

— Конечно, друзья! — нарочито бодро воскликнул я и, быстро раскрутив часы на цепочке, метнул их в голову лидера. Золото блеснуло во мраке и с глухим треском стукнуло мужика в переносицу. Он поплыл и, громко матерясь, уперся руками в ближайшую стену.

Остальные не стали зевать и рванули ко мне всем скопом.

Бритый великан замахнулся кулаком — я присел, пропуская удар мимо виска, и вогнал колено ему в пах. Он завыл, сгибаясь пополам, а я рванул его за уши, бросив под ноги Юнцу. Тот споткнулся, тесак выпал, звонко ударившись о булыжник.

В этот миг Хромой закрутил кистень, но клюка мешала ему. Я поймал цепь на лету, рванул на себя — он рухнул лицом в лужу. Кистень, описав дугу, угодил любителю даг в висок. Тот застонал, срывая капюшон. Под ним оказалось женское лицо — молодое, изуродованное шрамами.

Юнец, кое-как подобрав тесак, бросился на меня с диким воплем. Я отступил на шаг, позволив лезвию пройти в сантиметре от груди, и ударил ребром ладони по горлу. Он захрипел, выронив оружие, а я подхватил тесак и всадил ему в бок. Не до конца — лишь на пару сантиметров, чтобы испугать. Парень завыл, хватая воздух ртом.

Щербатый, очухавшись, стал понимать, что игра пошла не в его пользу. Но авторитет — штука тонкая. Дашь слабину, и тебя сожрут свои же. Иной бы уже отступил… Но, пересилив свой страх, Татуированный метнулся ко мне и попытался ударить ножом в горло. Я поймал его запястье, провернул — кость хрустнула, как сухая ветка. Он закричал, роняя клинок, а я прижал его к стене, приставив его же нож к яремной вене.

— Кто ты такой⁈ — выдохнул он, его глаза вылезли из орбит.

— Бард, — вспомнив свои древние увлечения, улыбнулся я и подобрал часы. — Люблю писать притчи… и слушать музыку.