Измена. Просчиталась, но...где? (СИ) - Дюжева Маргарита - Страница 19
- Предыдущая
- 19/52
- Следующая
Только когда уже настало время собираться, мы столкнулись в прихожей.
— Ты не завтракал?
— Аппетита нет, — невесело усмехнулся Глеб.
Выглядел он так хреново, будто его тоже мучал лютый токсикоз. Осунулся как-то, посерел, под глазами залегли густые тени.
Так и хотелось схватить его за грудки, встряхнуть, чтобы зубы клацнули, и со всей мочи проорать прямо в лицо:
— Что ты с нами сделал, Глеб? Доволен?
Неужели мимолетное удовольствие с левой девкой стоило того? Стоило моего разбитого сердца? Растоптанного доверия? Попранного семейного уюта?
Мне просто этого не понять. Как можно рисковать всем, что для тебя важно, ради желаний одного отростка? В том, что семья для Прохорова важна, я не сомневалась. В том, что я важна, дети, наш дом, наша жизнь. Никаких сомнений. Но разве от этого легче? Нет.
Мы отправились к нотариусу и провели там полдня, подписывая просто уйму документов. Все ушло на меня и на детей
Каюсь, в какой-то момент немножко кольнуло. Как-то неудобно стало, что забираю совместно заработанное себе, но потом вспомнила Оленьку и ее жадные глазки, и успокоилась. На войне все средства хороши.
Еще больше времени заняло переоформление документов на работе.
Надо было видеть лица наших юристов, когда они узнали, что я буду единоличной владелицей бизнеса, а Прохоров останется на своей должности, но уже в роли наемного рабочего.
На это ушел весь день.
Уже под вечер мы, измученные в хлам и обоюдно несчастные, выползли на крыльцо.
Глеб даже сигарету достал — признак крайней степени нервов и расстройства. Закурил и отошел подальше, чтобы не дышать на меня дымом.
Так и стояли – я возле одних перилл, Глеб - возле других. Курил он, а горько на языке почему-то было у меня.
— О чем думаешь, Глеб? О том, что выбрал слишком дорогую проститутку? — я не сдержала сарказма.
— Нет, — он запрокинул голову и выпустил тонкую струйку дыма вверх, — я думаю о том, как тебя удержать.
— Ну, думай-думай. А мне пора, — я указала взглядом на подъезжающее такси.
Прохоров тут же напрягся:
— Куда ты на ночь глядя?
— У меня встреча с подругами.
Прохорову не нравилось, что я уезжала, но права возражать у него не было. Он его просрал, когда с другой девкой спутался, и прекрасно это понимал. Ему оставалось лишь криво усмехаться, наблюдая за тем, как я спускаюсь с крыльца:
— Что-то отмечаете?
— Да. Мои свежие рога, — с этими словами я села в машину и уехала.
Итак, нас было пятеро: Карина, Дарина, Елена, Милена, и я без рифмы. Давние подруги с разными семейными статусами.
Карина – воинствующая амазонка, которой все сорок пять лет жизни удавалось избегать оков брака. Она любила йогу, белые пляжи и себя.
Дарина — разведенка с двумя детьми. У нее не было времени на любовь, зато были две работы.
Ленка – вдова. Любила кота.
Милена в счастливом браке. Любила мужа.
И я на перепутье. Хотя еще недавно была в той же категории, что и Мила.
Конечно, я с ними поделилась своей бедой. Какой бы сильной ни была женщина, как бы лихо она ни расправлялась с неудачами, как бы накрепко к ней ни прилипла маска стервы, все равно нужна была поддержка. А к кому еще за ней обращаться, если не к подругам? К нормальным подругам, с которыми прошли огонь, воду и медные трубы. Между которыми никогда не было раздоров из-за мужчин, шмоток и прочего. К тем, кому доверяла, как себе.
— Вот такие вот пироги, дорогие мои девочки, — сказала я и пригубила безалкогольный мохито, — и что со всем этим делать, я ума не приложу.
— М-да, — сказала Лена, выражая общую растерянность, — а с виду твой Глеб казался таким надежным…
— Креститься надо, когда кажется, — тут же отреагировала Карина, — я всегда говорила – мужикам верить нельзя! Они в глаза одно, за глаза – другое. А если уж рядом жопа без трусов мелькнула, то все, пиши пропало.
— Кто ж тебя так обидел-то? — хмыкнула Милена, — раз ты всех мужиков так не любишь?
— Я их очень люблю. Даже побольше вашего, если уж на то пошло, — сказала она, намекая на внушительное количество ухажеров. — Просто не ставлю их на пьедестал своих грез и фантазий. Пообщались, время приятно провели, и все. Никаких страдашек, слез, соплей и обязанностей. И жесткий входной фильтр. Придурок – свободен, маменькин сладкий пирожочек – свободен, женат – вали на хрен. Я – не благотворительный приют, чтобы всех подряд подбирать.
Суровая мадам, у нее не забалуешь.
— И что теперь? Будешь разводиться?
— Я не знаю.
— Или простишь?
— Не знаю.
— А, может, отравишь его?
— Тоже вариант.
На самом деле, вариантов подкинули больше. От безобидного слабительного до поисков покупателей мужских бубенцов на черном рынке.
Дальше мнения разделились.
— Мне кажется, надо гнать его метлой. Пусть валит к своей малолетке и прыгает под ее дудку.
— Ага, он там будет с наглой потаскухой кувыркаться, а Танька одна с четырьмя детьми воевать? Ничего себе каникулы для изменщика. Пусть тоже пашет! С паршивого козла хоть шерсти клок.
— А я бы сама ушла. Все забрала, дверью хлопнула и не сказала бы, куда отправляюсь. Пусть бы бегал, искал.
— А он будет бегать? Два раза позвонит, три раза напишет, и все. Лапки сложит и скажет, что сделал все, что мог.
— А я бы простила. Измена – это ведь не самое страшное, что может случиться в жизни.
— Да как такое простить? Он же предал!
— Вдруг просто ошибся? Все могут ошибиться… но только один раз.
К счастью, коллектив подобрался адекватным. И никакого «сама виновата», «не так готовила», «не так за ухом чесала», «не так давала», «самцам нужно разнообразие» не прозвучало. Оно и в принципе не могло прозвучать, потому что тех, кто считал, что женщина должна быть поварихой на кухне, проституткой в постели и вообще должна везде и всюду просто потому, что на ней не вырос хрен, среди нас не было.
Я сидела, потихоньку потягивая коктейль, слушала, грустила. Каждая из них озвучивала часть правды, часть того, что чувствовала я. И послать хотелось, и дверью хлопнуть, и одной с четырьмя детьми страшно, и не понимала, как простить, и простить хотелось. В общем полный сумбур.
От подруг я уходила в совершенно разобранном состоянии.
Вроде и легче было от того, что выговорилась, а вроде и нет. Что делать дальше, я так и не знала. Не понимала.
Слишком сложно. Слишком больно.
Единственное, в чем я была уверена, что голые эмоции в этом вопросе плохой советчик. Ломать – не строить. Мне ничего не стоило разнести все вокруг на мелкие ошметки, разрушить под самое основание, сжечь дотла. Я это могла. Стоило выпустить наружу тех демонов, что требовали крови и мести, и все, камня на камне не останется от моего запятнанного изменой брака.
Но кто сказал, что от этого мне станет легче? Да, может, если я растопчу Прохорова, как мужа и как отца, на пару мгновений меня накроет мстительным удовольствием, но что дальше? Что потом? Мне кто-нибудь даст гарантию, что после этого боль безвозвратно уйдет? Что я забуду обо всем и буду жить дальше, дыша полной грудью? Что не будет тоскливых ночей, когда захочется выть и бросаться на стены от отчаяния?
Нет таких гарантий. Как и нет общепринятой инструкции в таких ситуациях. Каждый случай индивидуален, каждая семья уникальна, и каждому самому придется отвечать за свои решения, какими бы они ни были.
В наших окнах горел свет, и когда я поднялась в квартиру, то обнаружила мужа в гостиной перед телевизором. Мы обменялись парой ничего не значащих фраз, после чего я ушла к себе в комнату и плотно прикрыла за собой дверь, пресекая любые попытки дальнейших разговоров.
Я еще была не готова что-то решать. Мне просто хотелось лечь и спокойно заснуть.
Глава 11
После того, как Глеб опрокинул ее перед самой сделкой и убежал к своей уродине-жене, Ольга была в ярости.
- Предыдущая
- 19/52
- Следующая