Элита (СИ) - Салах Алайна - Страница 5

— И теперь выглядишь довольным, потому что твои предсказания сбылись, — огрызаюсь я.

— Скорее заинтригованным. Садись, — он кивает на пассажирское сиденье. — Довезу тебя до дома.

— Это что, входит в альфа-обязанности?

— Нет, — он улыбается шире. — Это в качестве исключения. Хочу поддержать твой боевой дух, чтобы выяснить, как долго ты сможешь противостоять системе.

Кое-как забравшись в низкий и жутко неудобный спорткар Леона, я наблюдаю, как он обходит капот и занимает место за рулём. В салоне пахнет автомобильной кожей и чем-то сладковато-пряным, дорогим, напоминающим его туалетную воду.

Я отмечаю безупречно чистую приборную панель без единой пылинки и отсутствие каких-либо вещей, принадлежащих его владельцу. Если бы я вчера не видела этот автомобиль во дворе у Демидовых, подумала бы, что его только что выгнали из автосалона.

Опустив на глаза солнцезащитные очки, Леон запускает двигатель. Спорткар грозно рычит, будто выражая недовольство тем, что в него забралась простолюдинка. Здесь даже машины — снобы.

Со вздохом, отвернувшись к окну, я ловлю на себе пристальные взгляды парочки, стоящей возле большого внедорожника, и вопросительно приподнимаю брови: мол, ау? Мы, что, знакомы? Те продолжают бесцеремонно пялиться.

Я машинально кручу головой по сторонам и выясняю, что в радиусе пятидесяти метров нет ни одного человека, который бы не делал бы того же.

— Зря ты решила играть против системы, — задумчиво произносит Леон, будто не замечая прикованного к нам внимания. — И до тебя были те, кто пытались. Ничем хорошим это не заканчивалось. Система всегда оказывалась сильнее.

Я поворачиваю голову, чтобы оценить его профиль. С этого ракурса Леон тоже редкостное «фу-у-у». Правильный формы нос, волевая линия подбородка, уши не торчат. Красивый, аж противно.

— То, что плохо для большинства учащихся здесь, — обычный день для выходца из трущоб. А что ты вообще предлагаешь делать? Смиренно терпеть, пока меня унижают?

— Нет. Но и воевать в открытую смысла нет. Тебе стоит быть умнее.

— Или слабее? — язвлю я. — Чтобы местные альфы не восприняли меня как угрозу.

— Сильны не те, кто громче всех кричит, — он резко поворачивает руль, отчего меня толчком вжимает в кресло. — А те, кто умеют приспособиться и выжить в любых условиях.

Насупившись, я смотрю перед собой. Допустим, зерно здравого смысла в его словах есть. Если я хочу задержаться в этом университете — а у меня нет другого выбора, ибо в противном случае мама меня проклянет, — нужно разработать стратегию выживания.

— Ну а что бы ты сделал бы на моём месте?

Леон бросает на меня насмешливый взгляд:

— Точно не настраивал бы против себя самых мстительных альф университета в первый же учебный день.

— Легко советовать с позиции альфы совета, — замечаю я. — Вряд ли сына Вилена Демидова в первый учебный день кто-то обвинил в том, что он не моется и странно пахнет.

К моему удивлению, Леон согласно кивает.

— Тоже верно. Мы все живем и действуем исходя из обстоятельств. Поэтому я говорю, что ты зря решила пойти против системы. Потому что, когда на тебя обрушится всеобщая травля, за тебя некому будет заступиться.

— То есть ты всё предлагаешь мне униженно молчать?

— Молчать, допустим, не обязательно. Проблема в том, что ты получаешь удовольствие от перепалок, — Леон снисходительно улыбается. — А это уже вызывает вопросы.

— Какие ещё вопросы? — раздражённо фыркаю я.

— Например, почему тебе важнее выйти победительницей из словесной потасовки с той, кто заведомо глупее и слабее, чем получить диплом одного из лучших вузов страны?

Я сердито поджимаю губы.

— Потому что я терпеть не могу несправедливость. Потому что я не умею улыбаться тем, кто хамит, и всегда хочу поставить их на место.

Леон бросает на меня внимательный взгляд, его губы кривятся в усмешке.

— И как, поставила? Довольна результатом?

— Вполне, — огрызаюсь я, начиная злиться на него за правильность и рассудительность.

— Значит, у тебя впереди трудное время, Лия.

— Почему?

— Потому что люди, которых ты так презираешь, управляют этим миром. И тебе придётся научиться с этим жить.

— Хочешь сказать, что мир делится на тех, кто прогибается, и тех, кто нагибает? — с вызовом уточняю я.

Не отрывая взгляда от дороги, Леон кивает.

— Примерно так.

— А ты, видимо, принадлежишь к тем, кто нагибает?

— Мимо. Я предпочитаю играть по своим правилам.

Я вдруг вспоминаю удивление Шер, когда он спросила, не собрался ли Леон изменить своим принципам, и это заставляет меня вглядываться в его лицо с удвоенным вниманием. Любопытство быстро вытесняет раздражение.

— И какие у тебя правила? Может быть, посвятишь?

— Правило первое: не ввязываться в конфликты без видимой на то выгоды.

— Хм-м-м… — я напускаю на себя задумчивый вид. — Если я не ошибаюсь, сегодня ты нарушил это правило.

— Думаешь? — Леон мечет в меня смеющийся взгляд. — Возможно, мне показалось, что ты и есть та самая выгода.

Не до конца понимая, что он подразумевает под этой фразой, я, тем не менее, краснею.

— Твоя выгода — это невеста, — бормочу я. — А от меня выгоды, как от козла молока. И, кстати, почему ты так рано уехал с занятий? Прогуливаешь?

— На четвёртом курсе у нас есть свободное посещение, если оценки выше среднего. Так что у меня есть возможность выбирать, на какие лекции ходить, а какие можно пропустить, — поясняет Леон, щелкая пультом.

Выглянув в окно, я с удивлением обнаруживаю, что мы успели добраться до места.

Глядя на очертания особняка, появляющиеся по мере открывания ворот, я неожиданно ловлю себя на мысли, что присутствие Леона делает это место чуть менее чужим.

— Спасибо за поездку и за познавательную беседу, — искренне благодарю я, когда машина останавливается на парковочной площадке.

Взгляд Леона пробегается от подбородка к воротнику моего свитера, губы изгибаются в вежливой улыбке.

— Пожалуйста. Но имей в виду, что если тебя ещё раз отстранят от занятий, добираться придётся самой.

Мама неторопливо расчёсывает мне волосы — берёт от корней и ведёт гребнем до самых кончиков. Порой бывает больно, но я не подаю вида, благодарная за мгновения редкой близости с ней.

— Ну, прошёл первый учебный день в новом университете?

— Нормально, — машинально отвечаю я и, опомнившись, добавляю, — но если честно, я не уверена, что смогу легко прижиться. Там учится сплошная элита, и таких, как я, они не слишком жалуют.

— Ты что-то ляпнула? — взгляд мамы в отражении зеркала становится строгим.

— Почему ты меня считаешь виноватой? — с обидой выпаливаю я. — Мне было не обязательно что-то говорить. Этим богатым детишкам поперёк горла сам факт того, что рядом ходит кто-то без сумки ценой в полмиллиона, вот они цепляются.

— Запомни, Лия, — чеканит мама, будто не слыша сказанного, — у тебя нет права подвести Вилена Константиновича. Не заставляй меня ходить в деканат и унижаться. Если тебя отчислят, так и останешься неучем. Хочешь до конца жизни убираться в чужих домах, как я?

В её голове столько невысказанной боли, что я не нахожу сил спорить. Леон говорил о том же: мне нужно расставить приоритеты. Либо стиснуть зубы и сосредоточиться на учёбе, либо ещё пару раз поставить на место хамоватых мажоров и ждать отчисления.

— Я тебя поняла, мам, — говорю я, поморщившись от тянущей боли в скальпе. — Постараюсь сосредоточиться на учёбе.

Первые часы в университете я провожу в постоянном напряжении. Идя по коридору, я ловлю на себе цепкие взгляды и слышу перешёптывания:

«Поломойка» «Вызывали в деканат» «Моет посуду у Демидовых»

Слухи здесь разлетаются быстрее света.