Звездная Кровь. Изгой VII (СИ) - Елисеев Алексей Станиславович - Страница 3

Я активировал Скрижаль, и на поверхности тускло засветились символы. Выбрал Руну Огненного Шара — одну из самых разрушительных и эффектных в моём арсенале, несмотря на её бронзовый ранг. Время пришло. Больше тянуть и изображать из себя благородного защитника слабых не имело никакого смысла. Нужно было показать этим дикарям, что Посёлок Старателей — это не лёгкая, беззащитная добыча, которую можно взять голыми руками. Что за каждую попытку взять его штурмом, за каждую каплю пролитой здесь крови, они заплатят страшную, непомерную цену. Бронзовый глиф, соответствующий выбранной Руне, вспыхнул на Скрижали ярким, обжигающим светом, на мгновение ослепив меня. Я прищурился, выбирая цель. Мой взгляд остановился на самой большой группе костров, расположенной в самом центре вражеского лагеря, где, судя по всему, располагались их вожаки и шаманы — сердце этой первобытной гадины. И я, не колеблясь ни секунды, послал сгусток огненной стихии туда.

Огненный шар, сорвавшись с моей протянутой ладони, с низким, вибрирующим гудением, похожим на рёв разъярённого дракона, пронёсся над тёмной, спящей равниной, оставляя за собой мерцающий, багровый след, и врезался в самую гущу палаток и грубых шалашей из шкур. Взрыв, как ни странно, был не таким уж и громким, скорее глухой хлопок, словно лопнул гигантский пузырь. Но эффект… эффект превзошёл все мои самые смелые и кровожадные ожидания. Огромный, ослепительно-яркий огненный гриб, клубясь и переливаясь всеми оттенками багрового, взметнулся к чернильному, беззвёздному небу, на несколько долгих мгновений осветив весь вражеский лагерь и окрестности жутким светом. Палатки и шалаши, сделанные из сухих веток и легковоспламеняющихся шкур, вспыхнули, как соломенные чучела, мгновенно превращаясь в гигантские, ревущие факелы. Дикие, нечеловеческие крики ужаса, боли и предсмертной агонии донеслись до нас даже сквозь разделявшее нас расстояние. Я видел, как мечутся между горящими строениями тёмные фигурки, как они падают, охваченные пламенем, и катаются по земле, пытаясь сбить огонь.

Я криво усмехнулся, чувствуя, как на лицо выползает холодная, хищная улыбка. Это было только начало. Прелюдия к настоящей симфонии разрушения, а ночь ещё длинна и полна возможностей. Методично, один за другим, по откату Руны, не давая врагу опомниться, посылал огненные шары во вражеский лагерь, теперь уже целясь по скоплениям костров, по большим тентам, под которыми, как я предполагал, угадывались их скудные склады провианта и импровизированные загоны для скота. Каждый новый взрыв вызывал новую волну паники и хаоса в рядах песчаников. Они метались, как обезумевшие муравьи в разорённом муравейнике, между горящими палатками, отчаянно пытаясь спасти своё жалкое имущество и как-то потушить стремительно распространяющиеся пожары, но огонь, подпитываемый сухим деревом и ветром, был неумолим.

Я отдавал себе отчёт в том, что это самый настоящий геноцид. Холодный, расчётливый и абсолютно безжалостный. Но, к своему удивлению, не чувствовал ни капли жалости или раскаяния. Эти дикари, эти фанатики, поклоняющиеся кровавому демону, сами выбрали свою судьбу. Они пришли сюда, чтобы убивать, грабить и разрушать. Они не заслуживали ни снисхождения, ни пощады. И я щедро давал им то, чего они так страстно хотели — войну. Тотальную, беспощадную войну на полное уничтожение. И в этой войне, я собирался победить. Любой ценой. Мои собственные моральные терзания, если они и были, я засунул куда подальше. Сейчас не время для рефлексии. Сейчас время выживать и побеждать.

К рассвету, когда первый робкий свет окрасил небо, от некогда шумного и грозного лагеря песчаников остались только дымящиеся, почерневшие следы пожаров и обгоревшие, изуродованные трупы, источавшие тошнотворный запах горелого мяса. Те немногие, кому посчастливилось уцелеть в этом огненном аду, не дожидаясь полного рассвета, поспешно снялись с места и отступили глубже в пустыню.

Кажется, на этот раз мы действительно победили. Не просто отбились, а заставили их оставить поле боя за нами. Я смотрел на дело рук своих, и внутри что-то неприятно скреблось. Да, они были врагами. Да, они пришли убивать. Но то, что я сделал… это было за гранью. Или, может, никакой грани уже не осталось в этом мире? Просто есть мы, и есть они. И кто-то должен умереть, чтобы другие жили. Сегодня умерли они. Что будет завтра? Я устало потёр глаза, но расслабляться было рано. Нужно было закрепить успех. Песчаники отступили, но они могли перегруппироваться, зализать раны и вернуться. Их нужно было преследовать, добить, рассеять остатки, чтобы у них и мысли не возникло сунуться сюда снова. А для этого мне нужен был Драк и его банда.

Я нашёл Драксама Тина в небольшом, полуразрушенном доме на окраине Посёлка, который тот присмотрел себе под штаб. Дом был неказистым даже по местным меркам — кривые стены, залатанная крыша, выбитые окна, затянутые какой-то грязной тряпкой. Я ожидал, что атаман разбойников выберет себе что-то попредставительнее, побольше, побогаче. Но Драк, похоже, руководствовался какими-то своими, одному ему ведомыми, соображениями.

Он сидел на грубо сколоченном табурете посреди единственной комнаты, заваленной всяким хламом, и задумчиво разглядывал трещину на потолке. Его единственный глаз был прищурен, в уголке рта торчала потухшая самокрутка. Рядом, на таком же шатком столе, стояла бутылка с мутным самогоном и стакан.

— Не самый шикарный дворец для грозного атамана, — заметил я, входя внутрь.

Драк обернулся. Его лицо было мрачным, как туча перед грозой.

— А, это ты, Кир, — он махнул рукой, приглашая присесть. — Да какой тут дворец… Так, развалюха. Но…

Он запнулся и продолжил:

— … здесь я когда-то жил. С семьёй.

Я удивлённо приподнял бровь. Драк и семья? Это как-то не вязалось с его образом безжалостного бандита.

— Здесь? — я обвёл взглядом убогую обстановку. — Не очень-то похоже на уютное семейное гнёздышко.

— Тогда всё было по-другому, — Драк тяжело вздохнул, его единственный глаз затуманился воспоминаниями. — Был дом. Был сад. Была жена… Дочка… Мы жили небогато, но… счастливо. Я работал на руднике, старался как проклятый, чтобы прокормить их. Думал, вот-вот разбогатею, куплю большой дом, увезу их отсюда, из этой пыли и нищеты… А потом… потом пришли они.

— Кто «они»? — спросил я, хотя уже догадывался, о ком идёт речь.

— Управляющий рудником, — Драк скрипнул зубами, его кулаки сжались так, что побелели костяшки. — Толстопузый ублюдок, который считал себя хозяином жизни. Он положил глаз на мою жену. А когда она ему отказала… он обвинил меня в воровстве, подстроил всё так, что я оказался виноват. Меня избили, выгнали с работы, отобрали дом… А жену… жену он… — Драк замолчал, его голос сорвался. Он отвернулся, чтобы я не видел его слёз.

Я молчал. История была стара, как мир. Сильные мира сего всегда творили беззаконие, пользуясь своей властью и безнаказанностью. Мелкий чинуша из Единства, не подозревая того, сам создал легенду о благородном разбойнике — одноглазом атамане, держащим свою банду отморозков в железном кулаке. Исход, впрочем, был предсказуем.

— И что было дальше? — спросил я, когда Драк немного успокоился.

— А что могло быть дальше? — Драк усмехнулся, но усмешка получилась горькой. — Я ушёл в Пустошь. Собрал таких же, как я — обиженных, озлобленных, потерявших всё. Мы стали грабить караваны, нападать на посёлки. Мстили. Всем. За свою сломанную жизнь. За своих…

Он снова запнулся.

— Потом я вернулся сюда. Нашёл этого ублюдка-управляющего. И… — Драк провёл пальцем по горлу, единственный глаз сверкнул холодной яростью. — С тех пор я здесь и не бываю почти, но когда появляюсь, захожу в этот дом. Сижу и жду… Не знаю чего… Может, того, что когда-нибудь… когда-нибудь всё изменится.

Он замолчал, уставившись в одну точку. В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только жужжанием мух.

— Интересная история, Драк, — сказал я наконец. — И очень… поучительная. Но я пришёл к тебе не за этим.