Другая жизнь. Назад в СССР-3 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 3

— На какие суммы я могу рассчитывать? — деловито спросил я.

Папа с сыном снова переглянулись и улыбнулись друг другу.

— Не прекращаю удивляться его разуму, — покачал головой Рёките Минобэ и продолжил, переведя взгляд на меня. — Мы тебя не ограничиваем в тратах. Не думаю, что они превысят предполагаемый нами бюджет. И не отдавай много денег вашей экспортной конторе. Своих денег. Тех, что ты получишь от продажи твоих картин. Мы поможем тебе обосновать отказ. Подскажем, как себя вести. Я познакомлю с моим юристом.

Реките Минобэ, чему-то усмехнувшись, посмотрел на сына.

[1] Мукоёси (букв. «приёмный зять») — это взрослый мужчина, которого принимают в японскую семью в качестве мужа дочери и который берёт фамилию семьи. Если дочери нет, кандидат может взять невесту из другой семьи. Это делается для сохранения бизнеса и фамилии семьи, когда нет подходящего наследника мужского пола, поскольку традиционно бизнес наследует старший наследник мужского пола. Мукоёси также практикуется, если нет способного наследника мужского пола, который мог бы управлять семейным бизнесом.

[2] Бисямон — в синтоизме один из семи богов удачи.

Экспортная контора в лице представителя Олега Ивановича пыталась взять меня «на понт», заявив, что если я не соглашусь на пятьдесят процентов от цены продажи, то контора умывает руки и отстраняется от контроля проведения аукционов, а это значит, что я получу значительно меньше, если бы согласился на пятьдесят процентов.

Я сказал, что могу дать экспортной конторе только десять процентов и ни йены больше. А контролировать аукционы будет галерея, которая эти аукционы проводит и тоже получит с цены десять процентов. Тема тут же закрылась, а Олег Иванович, обидевшись на мня, больше со мной не общался.

Я, впрочем, тоже ни с кем не общался, кроме госпожи Накамуры, посетителей моей выставки и журналистов, осадивших меня после выхода манги про нас с Тиэко. Мангу презентовали не в музее, а в галерее, собрав небольшую пресс-конференцию. Из галереи много картин переехало в музей и в нём оказалось достаточно места для рекламного мероприятия.

Однако, после того, как журналисты ознакомились с моими комиксами, вопросов у них стало больше и они осадили меня в музее, куда я обязан был являться к назначенному времени, для раздачи автографов и встречами с «акулами пера».

Но всё остальное время я тренировался.

Спортзал в «дедушкином» доме был небольшой и состоял из жесткого татами, макивар, мешков, разного веса и размеров гантелей, штанги с блинами, гимнастической лестницы с турником. Была ещё комната с настольным теннисом, где мы играли с Тиэко в промежутках между моими тренировками. В доме имелась сауна и приличного размера бассейн.

Территория поместья была небольшой. Я насчитал всего две тысячи беговых шагов по дорожкам проложенным вокруг дома, но территория не была огорожена и незаметно переходила в частный сектор, а поэтому, в целях безопасности, я совершал пробежки по футбольному полю, вызывая неподдельный интерес у учеников, потому что не просто бегал, а во время бега выполнял разные движения руками: удары, блоки, махи, рывки, уклоны туловищем. Да и бегать я научился почти в полном приседе, а это со стороны, мне говорили, выглядело забавно.

— Что ты делаешь? — как-то спросил «папа» Тадаси Минобэ, — понаблюдав за моими «ката». — Какие странные у тебя ката.

— Это я сам придумал боевые связки, имитирующие схватку.

— Объясни.

— Ну, вот… Это — блок ногой от удара ноги в ногу. Это я сам бью правой ногой по ноге. Это маваси в голову. Это добивание. Это блок сбивкой рукой переднего удара ногой, встреча коленом в живот и бросок противника вперёд. Добивание. Это от атаки маваси в голову ударом в колено опорной ноги. Это блок прямого удара ноги с разворотом и ударом уширо в живот. Я просто представляю нападавших и делаю то, что надо.

Мне, действительно очень хорошо получалось представлять нападающих. Это было почти, как когда я рисовал. Только это были движущиеся картинки. И я мог запускать их с разной скоростью.

Ещё когда я пытался «смотреть» фильмы, «записанные» в памяти «предка», у меня получалось запускать их прямо у себя перед глазами. Словно голограммы. И это было шедеврально. Потом, когда мне нужно было разрабатывать программу тренировок, я представлял сначала статические картинки, потом картинки в движении с Брюсом Ли,например, который демонстрировал разминку или приёмы. Потом, когда придумывал боевые связки на два-три удара, Брюс Ли помогал мне правильно двигаться.

Сейчас я защищался от ударов Брюса, а он мог бить очень быстро. Никто, кроме меня, «Брюса Ли» не видел, и поэтому мои движения казались странными, но очень похожими на настоящий бой. И не бой с тенью, а бой с реальным противником. Не знаю, но мне казалось, что я даже чувствую, как мои удары и блоки встречают тело.

— А ну, давай и я с тобой, — сказал папа Тадаси, как я стал называть его через два дня после нашего разговора в холле «дедушкиного дома».

Владимир Павлович добросовестно присутствовал на всех моих тренировках и хотя он говорил, что японский язык не знает, мы ни с кем, ни о чём ненужном не говорили. О пока ни кто об усыновлении меня Тадаси Минобэ не знал. И меня даже на чемпионат мира записали как Мичи Минобэ. Слово «мичи» переводилось, как «тропа». А слово Минобэ — походило на название горы Минобу. Где, кстати жил отшельником целый год и тренировался основатель стиля карате Кёкусинкай — Ояма Масутацу. Который, кстати, присутствовал на конференции, посвящённой моей выставке.

Вот такой, мля, символизм, ядрён батон.

— Какой ногой бить в бедро?

— Любой.

— Снаружи, изнутри?

— Всё равно.

Тадаси не пропускал мои утренние тренировки и сам тренировался, тоже практикуя карате. Ему было лет сорок, и двигался он всё ещё неплохо. Но медленно. Для меня медленно.

Он ударил подъёмом левой ноги по моему левому бедру изнутри. Я вскинул левое колено вовнутрь и встретил его голень коленом и тут же пробил левой ногой по его правому бедру снаружи, просто выпрямив ногу и перенеся на неё массу тела. Удар получился мощный и для Тадаси болезненный. Он поморщился.

— А ну, ка по той же ноге, но снаружи правой, — сказал он и ударил правой.

Я вскинул левое колено в сторону и встретил его голень своей костью, а потом ударил правой ногой по его левой ноге, а потом развернул таз вовнутрь и сделал левой ногой маваси в голову, остановив тюсоку[1] возле его правой скулы.

— Отличный удар. Даже ветром обдало. Ты, наверное, и свечу таким ударом затушить сможешь?

— Не пробовал, — сказал я, но обманул.

— Надо попробовать. Там будет Ояма Масутацу. Он станет вызывать на поединок кого-нибудь из сётокановцев. Знаешь такого?

— Я видел его. Он присутствовал на конференции. Это мастер стиля Кёкусинкай. Он считает его единственным стилем карате, который придерживается принципа «Иккэн Хиссацу»[2]. Это так?

— Ояма серьёзный мастер. И у него сильные бойцы. Они иногда демонстрируют свою силу в схватках «карате полного контакта». И довольно часто побеждают. Но его стиль для реального боя не панацея. Те первые якудза, с которыми ты встретился, они практиковали кёкусин-карате и всё-таки пошли на тебя с оружием, а не с голыми кулаками. Эти тоже… Один с кастетом, другой с пистолетом. И тоже кёкусин. Они разбивают черепицу на своих соревнованиях, но готовят свои кулаки к этому дню полгода, а потом ещё полгода лечат свои руки. Я противник жесткого карате. Укреплять поверхности надо, но, во-первых, — лоб крепче любой черепицы, а челюсть нет. Так зачем бить в лоб? Туда никто и не бьёт. Туда стреляют. А в челюсть нужно уметь попасть. Значит нужно бить быстро и в нужные точки.

— А-а-а… Мне тоже нравится бить по болевым точкам. Нравятся и активные блоки, когда отбиваешь руки-ноги. Мне нравится этот принцип.

— Нет. Суть не в этом. Вернее, и в этом, но это немного другое. В реальном бою бывают ситуации, когда ты не сможешь сдвинуться с места, или просто нельзя этого делать. Это и стесненное пространство, и специфическая поверхность на которой ты стоишь, не позволяющая эффективно двигаться. Скала, например. К этому также стоит отнести ситуации, когда ты вынужден защищать кого-то малоподвижного, например ребёнка.