Воин-Врач II (СИ) - Дмитриев Олег - Страница 6

«Бывает достаточно или не достаточно знаний и навыков! Ну, и везёт иногда» — добавил он тогда. Легенда, мировая величина в хирургии. Тот, кто до меня лет семь не брал учеников. Тот, кто никогда не входил в операционную только с правой или только с левой ноги. Зато всегда подступал к пациенту с достаточными знаниями и навыками. Поэтому чаще отходил от стола, на котором сердце пациента качало кровь, а лёгкие — воздух.

Мысли об этом мелькали где-то далеко на фоне, за спиной напряженно замершего князя, который, как тогда, на насаде, словно ещё дальше отшагнул, чтоб не отвлечь, не сказать чего под руку.

То, что я направился к старику, а не к парню, будто бревном или конским копытом ударило по Шарукану. Он тяжко опустился на ближайшую скамью и словно обратился в камень. Став одним из разбросанных по Великой степи каменных изваяний. С опущенными плечами и скорбным лицом. Будь я менее занят… хотя даже не так, будь я другим человеком с другими характером и жизненным опытом, мне бы стало его искренне жаль. Иногда жизнь ставит перед очень неожиданным и тяжёлым выбором. Так, наверное, чувствует себя маленький ребёнок, которому задают идиотский и страшный вопрос: «кого ты больше любишь, маму или папу?». Видимо, хан верил в мои силы и в чудеса слишком сильно, раз до последнего запрещал себе думать о том, что может потерять кого-то из этих двоих. Или их обоих.

Руки нашли пульс, левая — на широком, смуглом и жёстком, как доска, запястье, а правая — под бородой. Как и следовало ожидать, сердце молотило, как сумасшедшее, иногда спотыкаясь и пропуская удары. На касания мои Асинь-хан не отреагировал никак. Под задранным веком обнаружился точно такой же, как у внука, крошечный зрачок. Только склера, бело́к глаза, была неприятного жёлтого цвета, густо испещрённая тёмно-красными сосудами, частью полопавшимися. Ещё лучше…

Булавка-фибула, снятая со сброшенного в сторону плаща-корзня, уколола старика в предплечье. Быстрым и точным движением. Над ранкой показалась красная бусинка крови. Дед продолжал отрешённо улыбаться, не открывая глаз. И на боль не среагировал ровным счётом никак. Очень хорошо, просто замечательно… Как же мне понять, что и где у тебя болит, дедушка? Я ведь не тот врач, который ставит диагнозы после вскрытия, мне бы пораньше знать не помешало. Да и тебе, откровенно говоря, тоже…

Я опустил нижнюю челюсть Старого волка, осмотрев язык и зубы. Они были на удивление крепкими, хоть и сточенными в силу возраста. Налёта, сыпи или плёнок на слизистой не было. Вспомнился старый английский сериал про хромого вредного терапевта с тросточкой, которому приходилось сталкиваться с такими загадочными болезнями, описания которых не во всяком учебнике найдёшь. А ещё пришёл на ум древний анекдот, ещё с моих студенческих лет, где спорили о том, чья работа сложнее, человеческий доктор с ветеринаром. Зашёл как раз пациент, и врач-терапевт спросил его с мудрым видом: «ну-с, на что жалуетесь?». А ветеринар тут же воскликнул: «Не, ну так-то любой дурак сможет!..».

Распахнул на старике какой-то богато расшитый не то халат, не то кафтан. Треснула, распоротая острым ножом, ткань мокрой от пота рубахи под ним. От этого резкого звука дёрнулся Шарукан на лавке.

А ты крепко повоевал, дед. Наверное, можно надеяться, что протянешь ещё немного, раз пережил эти стрелы и это, видимо, копьё. Или нельзя надеяться. Эх, как бы сейчас кстати был самый плохенький, самый простенький аппарат УЗИ!

Руки скользили по тёмному телу, скатывая тёмными валиками и шариками под ладонями грязь с по́том. «Простучал» лёгкие, прослушал — вроде, чисто. Пальпировать живот не хотелось ни в какую. Нажмёшь не так — и привет. Поэтому просто провёл ладонями, прислушиваясь к ощущениям. Руки князя были гораздо жёстче моих, но уж что есть, с тем и работаем. Показалось, что внизу справа кожа была горячее. Это уже интереснее. Хоть что-то. Оставалось только понять, как подтвердить не версию даже, а хотя бы тень от неё.

Сместившись чуть пониже, не придумал ничего умнее, чем хлопнуть основанием ладони по правой пятке старика. Над коротким голенищем вышитого потёртого сапога с острым, загнутым наверх, носом поднялась пыль. Но главным было то, что на блаженном лице Старого волка проскользнули какие-то детские недовольство и досада, будто его от просмотра мультиков отвлекли, или игрушку любимую отобрали. А правая рука дёрнулась по направлению к нижней части живота и паху. Не достигнув цели, еле уловимо, тут же упав обратно на кошму, разумеется. Но мне и этого было уже достаточно.

— Гнат, Ян, работаем! — я постарался устроиться поудобнее на жёстких досках, хотя недавняя память и говорила, что тут как ни сядь, удобства не будет.

Под правой рукой скатертью-самобранкой развернулась скатка полевого хирургического набора, совсем недавно продемонстрированного Шарукану. Хан снова вздрогнул и подался всем телом вперёд, но со скамьи не встал. Лишь сместился чуть, чтобы видеть отца в окружении чужаков через плечо Немого.

Я, пожалуй, не хотел бы оказаться на его месте. Отец и сын при смерти, из своих на лодье четыре безоружных воина, которые, может, и преданные, и умелые, но про князя русов и его ближников оставшиеся в живых торки рассказывали такое, во что верилось с большим трудом. Только вот рассказчиков тех было много и говорили они одно и то же, слово в слово. Двое с лицами убийц замерли возле Чародея, что хмуро ощупывал Ясинь-хана, и, судя по всему, был очень разочарован увиденным. Тот, у которого морда будто из кусков криво сшита, Ян, кажется, стоял на коленях так, точно у него кол внутри торчал. Воевода Рысь, стеречься которого велели в один голос все ка́мы, застыл напротив с лицом, предвещавшим близкую смерть. Голова сына была в руках жены князя, непонятной бабы, что пела, казалось, беспрерывно, не наполняя грудь воздухом. И кто знает, вдруг она тоже обучена шеи сворачивать? Голубые глаза хана метались меж узкими ве́ками, будто ища хоть что-то, на чём остановиться и передохнуть. И не находя.

Я же думал лишь о том, что времени нет совсем, ни минут, ни секунд лишних. И о том, что в этот раз у меня есть не только «анестезиолог», но и ассистенты, да аж двое. Правда, опыта у них — слёзы. Ровно на две свиных туши, что мы успели разобрать. Этого хватило только для того, чтобы Гнат с Немым перестали дёргаться от каждого движения скальпеля и ножниц, и научились отличать зажим от пинцета. Которые Рысь прозвал «хва́том» и «клювом», пёс его знает почему. Но с этими названиями дело почему-то пошло значительно шустрее. Руки у них обоих были твёрдыми, как у любого из лучших воинов и стрелков. Каждый из них мог одним рукопожатием сломать человеку минимум четыре пястных кости, да так, наверное, что я и в клинике не собрал бы обратно. Держать края раны и подавать нужные инструменты им было по-прежнему страшновато и непривычно. Ну а мне по-прежнему приходилось использовать то, что имелось. С одной стороны — неизвестная пока болячка. С другой — двое матёрых убийц с музейным пыточным набором. Хотя нет, со мной трое. Но на нашей стороне был и козырь. В этом мире, в этом времени никто не знал анатомию, физиологию и хирургию лучше меня. Знания и навыки. Ещё бы везение не помешало, конечно…

Операционное поле протирал проклятой сивухой раз пять. Сперва тряпки становились аж чёрными, стоило лишь буквально пару раз провести по животу. Дай-то Бог, если они десятилетиями в такой грязище живут нормально, чтоб и к воспалениям какая-никакая устойчивость у них была. Очень кстати оказалось бы.

Доверить обработку Гнату не решился. Одно дело — свиная туша, и совсем другое — отец соседского вождя, живой пока, хоть и еле-еле. Нажми Рысь чуть сильнее — аппендикс лопнет, и дела не будет. Лечить гнойный перитонит мне тут нечем, не с чем и негде. Да и незачем. Поэтому обрабатывал сам, как сапёр, едва касаясь и почти не дыша. И разрез делал так же. Шарукан не усидел-таки на лавке, перебрался к Ясинь-хану, уселся возле головы, а руки положил ему на плечи. Я лишь кивнул благодарно. Только плясок невменяемого пациента нам тут и недоставало.