Кровь и Воля. Путь попаданца (СИ) - Став Михаил - Страница 5

Скрип тяжёлой дубовой двери, украшенной железными накладками, разорвал тишину.

Княжеские покои поразили своей аскетичностью: массивный дубовый стол, испещрённый царапинами и пятнами от воска, уставленный свитками и военными картами. Оружие на стенах - не парадное украшение, а рабочие инструменты, каждый клинок со своей историей. Огромный каменный очаг, где пламя горело неестественно ровно, почти недвижимо

В центре этого пространства, в кресле из морёного дуба, сидел сам князь. Его фигура излучала спокойную мощь. Не старик, но и не молодой удалец - возраст, когда седые нити в бороде ещё ведут неравный бой с тёмными прядями. Лицо, изрезанное морщинами и шрамами, напоминало старую карту сражений. Но больше всего поражали глаза - холодные, серые, как зимнее небо перед бураном.

Князь медленно поднялся из своего кресла, и тень его фигуры легла на меня, словно холодная пелена.

— Подойди ближе, Ольхович.

Его голос не повышался — он и так звучал как приговор. Тихий, ровный, не допускающий возражений.

Я сделал шаг вперед, ощущая, как его взгляд прожигает меня насквозь, будто пытается разглядеть что-то спрятанное глубоко внутри.

— Ты удивил меня сегодня, — князь постучал пальцем по столу, и звук разнесся по покоям, как удар колокола. — Не тем, что победил. А тем, КАК победил.

Из тени у стены едва слышно шевельнулась Велена. Её пальцы непроизвольно сжались, но лицо оставалось каменным.Я нарочно расслабил плечи, сделал глаза широкими и пустыми, как у деревенского дурачка.

— Я просто дрался, ваша милость, — пожал я плечами, голос нарочно глуповатый, недоумевающий. — Наверное, повезло. Или Добрынич перепил с утра?

Князь внезапно рванулся вперед, быстро, как змея, и его пальцы впились мне в плечо — точно в то место, где под кожей скрывался старый шрам.

— Добрынич — опытный воин. А ты... — его дыхание обожгло мне лицо, пахло мёдом и железом. — Ты двигался, будто знал каждый его удар ЗАРАНЕЕ. Как будто твоё тело помнило то, чего не помнишь ты.

Я застыл, изображая полное непонимание, даже рот приоткрыл, будто не могу осмыслить его слов.

— Ваша милость, я... я не понимаю... — заикаясь, я отвел взгляд. — Я просто бился как умел. Может, он замешкался? Или я инстинктивно...

Князь не отрывал от меня глаз, впитывая каждую мою реакцию, каждую дрожь, каждую искру в взгляде.

— Твой род... — начал он, голос внезапно стал тише, но от этого только страшнее.

Потом резко махнул рукой, словно отгоняя невидимую муху.

— Ладно.

В его глазах мелькнуло что-то — разочарование? Или наоборот — интерес?Он не поверил. Но и не стал давить.

Значит, игра продолжается.

Велена неслышно выдохнула, а князь отвернулся, словно я уже перестал его интересовать.

Но я-то знал — это не так.

“И что там с родом? – мне уже и самому стало интересно.

Ночь. Бывшая усадьба Ольховичей.

Точнее – то, что от неё осталось. Жалкий, покосившийся сарай с прогнившей крышей, куда меня "милостиво" поселили после смерти отца. Как пса.

Луна пробивалась сквозь щели в стенах, рисуя на земле причудливые узоры. Где-то скрипела дверь, вздыхал ветер в печной трубе, давно забитой птичьими гнёздами.

Я сидел на развалившейся кровати – точнее, на досках, прикрытых соломой – и вглядывался в своё отражение в треснувшем медном тазу.

Новое лицо.

Не моё.

Но теперь – моё.

Острые скулы, будто вырубленные топором

Серые глаза, холодные, как зимнее небо перед бураном

Шрам, грубо пересекающий левую бровь – ровный, как удар мечом

Я провёл пальцами по этим чертам, чужим и знакомым одновременно.

"Интересный экземпляр," – прошептал я, и отзвук этих слов пропал в пустых стенах.

Где-то заскребла мышь.

Где-то упала капля с потолка.

А я сидел и думал – кто же ты, Мирослав Ольгович?

И почему тебя все ненавидят?

Но ответа не было.

Только тишина.

Только ночь.

И отражение в медном тазу, которое смотрело на меня с немым укором.

— Войду, – послышался женский голос.

Я резко обернулся, настороженно напрягаясь, рука сама потянулась к ножу, которого ещё не было.

В дверях стояла она – девушка с турнира. Тонкая, как отточенный клинок, гибкая, как ивовый прут. Облачённая в чёрный кожаный доспех, плотно облегающий тело, с двумя изогнутыми ножами, зловеще поблёскивающими за поясом.

— Светлана Дубравна. Дружинница князя.

Её голос звучал чётко, холодно, без единой ноты тепла.

Она бросила мне под ноги увесистый мешок, который глухо стукнулся о гнилые половицы.

— Твоя доля за победу. И… совет.

Её пальцы вдруг сжали моё запястье с нечеловеческой силой, прожигая кожу ледяным огнём.

— Беги. Пока не поздно. Добрыничи уже поклялись увидеть твою голову на пике.

Я высвободил руку, не обращая внимания на боль, глядя ей прямо в глаза:

— Я не бегун. Я – боец.

Уголки её губ дрогнули в подобии горькой улыбки.

— Тогда увидимся на погребальном костре. Твоём или их.

Она исчезла так же внезапно, как и появилась, растворившись в ночной тьме.

Я развязал мешок. Внутри – мешочек с парой монет и настоящий стальной клинок, с волчьей головой, выгравированной на гарде.

Оружие.

Настоящее.

Моё.

Внутри стало тепло.

Я сжимал новый меч, ощущая холод металла под пальцами, когда внезапно мир поплыл перед глазами.

Москва. 2014 год.

Я – пятнадцатилетний подросток, впервые переступающий порог боксёрского зала. Запах пота, кожанных перчаток и дешёвого антисептика.

— Ну что, пацан, решил стать крутым? – тренер, бывший профи с разбитым носом и мудрыми глазами, оценивающе смотрел на мою тощую фигуру.

— Хочу научиться драться.

Он хрипло рассмеялся, похлопал меня по плечу:

— Драться – это не руки махать. Это – головой работать. Запомни: любой, даже самый сильный противник – уязвим. Главное – видеть слабину. И хотеть победить... сильнее, чем он.

Вернулся в реальность с резким вздохом.

Клинок в руках казался тяжелее.

Светлана Дубравна уже исчезла, но её слова звучали в ушах:

"Добрыничи уже поклялись увидеть твою голову на пике."

Я сжал рукоять меча, вспоминая тренера:

— Видеть слабину. Хотеть сильнее...

Добрыничи – не неуязвимы.

Князь – не всесилен.

Я – не безоружен.

И теперь у меня есть меч.

И память.

И ярость.

Этого достаточно.

Я вышел из сарая в ночную тьму, чувствуя, как кровь в жилах закипает.

Ночь сгущалась вокруг, как чернильная тень. Я шагал по заросшей тропе, ведущей к старому колодцу – единственному месту в усадьбе, где еще можно было умыться. Меч на поясе непривычно давил на бедро, но это было приятное бремя.

Внезапно ветер донес шепот – едва уловимый, но отчетливый.

"Сзади. Справа. Двое."

Мое тело среагировало раньше сознания. Резкий поворот – и стальной клинок уже пел в ночи, перехватывая удар короткого кинжала.

– Ой, смотрите, Ольхович-смердяк ножик достал! – хрипло засмеялся первый нападающий. Я узнал его – один из челяди Добрынича, коренастый детина с лицом, изуродованным оспой.

Второй, помоложе, крутил в руках боевой топорик:

– Князь-то его пожалел, а мы вот нет!

Я отступил на шаг, ощущая холодный камень колодца за спиной. В голове всплыли слова тренера: "В драке против двоих – сделай так, чтобы дрался с каждым по очереди."

Первый удар пришелся на оспиного – мой клинок скользнул по его предплечью, оставляя кровавую дорожку. Он взревел, но я уже развернулся, подставляя его под удар товарища. Топорик вонзился в плечо оспиного, тот завопил.

– Да ты...! – второй только начал ругаться, когда мое колено встретилось с его пахом, а локоть – с переносицей.