Шеф с системой в новом мире (СИ) - "Afael" - Страница 22

Я видел не трагедию благородного рода Соколов. Плевал я на них.

Я видел возможность.

Шанс, который мог одним махом поднять меня со дна этой кухни на самую вершину пищевой цепочки. Шанс превратить свое «меню для выживания» в «меню для восхождения». А еще вытащить несчастных детей из этого ада.

Глава 11

Вернувшись в свой тайник, я не мог найти себе места. Новость о княжиче Ярославе гудела в моей голове, как растревоженный улей. Это была не просто новость, а возможность, которой нужно воспользоваться.

Узкая, опасная, почти незаметная щель в той глухой стене, которая отделяла меня, раба-поваренка, от мира власти и возможностей. Я понимал, что если не попытаюсь в нее протиснуться, другого шанса может и не быть. Да и не будет, скорее всего.

Я сел на старую мешковину, заставив себя успокоить бешено колотящееся сердце. Паника и азарт — плохие советчики. Нужен план как провернуть это дело.

У меня есть знание, которого не было ни у кого в этой крепости. Я знаю истинную причину недуга наследника. Вот только знание бесполезно, если его нельзя применить. Как мне, грязному «Веверю», донести эту информацию до тех, кто принимает решения? Как заставить их выслушать меня, не приказав сначала высечь за дерзость?

Я начал лихорадочно перебирать варианты, отбрасывая их один за другим.

Первая мысль — обратиться к лекарям. К седобородому Демьяну, который смотрел на мир с высоты своего опыта и знаний о целебных отварах.

Я живо представил себе эту сцену. Я, в своих лохмотьях, подхожу к нему и говорю: «Уважаемый лекарь, вы все делаете не так. Княжичу нужно не ваше зелье, а правильно сбалансированное меню для коррекции метаболизма и гармонизации потоков Живы». Что бы он сделал?

В лучшем случае, рассмеялся бы мне в лицо. В худшем — немедленно донес бы, что на кухне завелся опасный чернокнижник, который несет колдовскую чушь и пытается вмешаться в лечение наследника. Профессиональная гордыня и десятилетия следования традициям создали вокруг него непробиваемую стену.

Значит путь через лекарей для меня закрыт.

Хорошо, может, тогда обратится к военным? К воеводе Ратибору. Он наставник княжича, искренне переживает за него, но Ратибор — солдат до мозга костей. Он мыслит категориями приказов, дисциплины и силы оружия. Понимает язык стали, а не язык «синергии ингредиентов».

Представить себе, что я подхожу к этому суровому, покрытому шрамами воину и начинаю рассказывать про пользу медленных углеводов и вред стимулирующих отваров… Это было бы еще более абсурдно. Он просто не поймет, о чем я говорю. Для него мои идеи прозвучат как бред сумасшедшего. Ратибор человек прямого действия, и его реакция на мою дерзость будет такой же прямой и болезненной. Отметается.

Оставался Прохор. Мой непосредственный начальник и тиран. Эта мысль была самой соблазнительной и самой опасной. Я уже доказал ему свою ценность. Он видел, как моя «деревенская магия» работает. Может, использовать его? Рассказать ему часть правды, дать ему рецепт, чтобы он передал его наверх от своего имени? Я проиграл в голове оба сценария, и оба закончились для меня катастрофой.

Сценарий первый: успех. Мое «лекарство» помогает. Княжич идет на поправку. Прохор немедленно присваивает все заслуги себе. Он становится героем, личным спасителем наследника. А я? Я в лучшем случае получу лишнюю миску баланды.

Но что хуже, Прохор поймет, что я — источник ценных, уникальных знаний и он начнет выжимать их из меня, как сок из лимона, держа меня в еще большем страхе и рабстве. Я стану его тайным, безымянным ресурсом.

Сценарий второй: провал. Мой метод не дает мгновенного результата или вызывает какую-то побочную реакцию. Прохор тут же, не колеблясь ни секунды, свалит всю вину на меня. «Это все он, Веверь, колдун! Отравить княжича пытался! Я его на этом поймал!». И меня поволокут в подвалы еще до того, как я успею сказать слово в свою защиту. Нет. Доверять Прохору — все равно что совать руку в пасть голодному волку.

Все пути казались тупиковыми. Я заперт в своей социальной роли, в своей касте отверженных.

Тут в моей памяти всплыло еще одно лицо, не выражавшее ни гнева, ни воинской прямоты. Лицо, на котором была лишь маска спокойного, анализирующего контроля. Степан Игнатьевич. Управляющий.

Вот он. Ключ к моему возвышению.

Он не лекарь, скованный догмами. Не солдат, мыслящий категориями силы и не мелкий тиран, ведомый жадностью и страхом. Он — администратор. Тактик. Психолог. Его интересуют не методы, а результат.

Больной, неспособный победить в дуэли наследник — это крайне неэффективно. Это удар по престижу рода, по моральному духу гарнизона, по стабильности, за которую он, управляющий, отвечает своей головой. Он — единственный, кто может быть достаточно прагматичным, чтобы рассмотреть даже самый дикий, самый немыслимый вариант, если тот сулит успех. Степан Игнатьевич способен переступить через сословные предрассудки ради дела.

Но как до него достучаться? Прямой подход исключен. Я не могу просто подойти к нему и заявить, что знаю, как вылечить княжича. Меня даже на порог его канцелярии не пустят. Нужно, чтобы он пришел ко мне сам. Создать событие, которое привлечет его внимание. Создать «информационный повод». Подать ему на блюде аномалию, загадку, которую его аналитический ум не сможет проигнорировать и захочет разгадать.

Мой план был прост в своей сути, но дьявольски сложен в исполнении. Нужно создать локальное чудо, которое нельзя было бы объяснить ни удачей, ни случайностью. Чудо, которое заставит аналитический ум Степана Игнатьевича задать главный вопрос: «Почему?». И я знал, что единственным ответом на этот вопрос, после отсечения всех прочих, должен был остаться я.

Для начала мне нужна точная цель. Воздействовать на всю стражу слишком масштабно и может привести к непредсказуемым последствиям. Нет, мне нужна одна, конкретная группа, чье состояние и работоспособность находится под пристальным вниманием, чье внезапное и необъяснимое улучшение станет статистическим выбросом, который не сможет проигнорировать ни один хороший управляющий.

Здесь мне как раз понадобится помощь моего союзника.

Тем же вечером, когда раздавал поварятам их вечернюю баланду, я нашел глазами Матвея и незаметно кивнул ему в сторону темного угла у дровяного склада. Через десять минут он проскользнул туда, озираясь по сторонам.

— Что, Алексей? — прошептал он, его глаза блестели от предвкушения.

— Мне нужна твоя помощь, Матвей, — сказал я так же тихо. — Это важно, но очень опасно. Никто не должен знать об этом.

Он решительно кивнул, его худенькое лицо стало серьезным.

— Я могила.

— Я хочу, чтобы ты слушал разговоры стражников, когда они приходят на кухню за водой или погреться. Мне нужно знать, какой отряд в гарнизоне считается самым паршивым. У кого самая тяжелая служба, на кого больше всего жалуются, кто вечно сонный и злой. И главное — кто их десятник. Ты понял?

— Понял, — без колебаний ответил он. — Узнаю.

Он справился быстрее, чем я ожидал. Уже на следующий день Матвей, якобы подметая пол у моих ног, прошептал, не поднимая головы:

— Отряд Игната. Они стоят в ночном дозоре на главных воротах. Самый неприятный пост, который под постоянным контролем. Их последние несколько недель еще в дозоры гоняли, поэтому дружинники уставшие, так как не отдыхают толком. Все на них жалуются, говорят, спят на ходу. Игнат — мужик суровый, но справедливый, сам из простых. Степан Игнатьевич его каждую неделю по пятницам к себе вызывает на отчет.

Это было то, что нужно и я похвалил Матвея. Он на короткий миг поднял лицо, улыбаясь от уха до уха.

Теперь цель определена — смена Игната. Если самая уставшая и неэффективная группа в крепости внезапно покажет чудеса бодрости, это будет замечено. Если Игнат дает отчет у управляющего в пятницу — значит, у меня есть три дня на подготовку и проведение эксперимента.