Муля, не нервируй… Книга 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 52

— Какой есть, — печально развёл руками я, — просто я не люблю, когда мной вот так вот нагло пользуются. Если Троянскому нужна помощь с сыном — он мог бы меня сам об этом попросить. А не через посредников, которым в результате достанется вся его благодарность.

— Мне ничего не достанется! — вспыхнул товарищ Громиков, но по его виду было понятно, что явно достанется, и даже очень неплохо ему достанется.

— Так что ничем не могу помочь, — засмеялся я и пошёл себе дальше.

— Ты отказываешься, Бубнов? — заверещал мне в спину ошеломлённый моим таким вероломством товарищ Громиков.

— Отказываюсь, — сказал я, даже не оборачиваясь.

За спиной послышался мат. Но мне уже до этого дела не было.

Кругом враги. А ведь я всегда думал, что уж он то ко мне нормально относится.

Но ничего, прорвёмся. У меня стоит единственная задача — помочь Фаине Георгиевне. И вот как только я ей помогу — ничего меня больше в этой шараге не держит. Уеду в Якутию или ещё куда-то. Мир большой. Где-нибудь место мне точно найдётся. Терпилой я никогда не был.

Кстати, нужно ещё не забыть и озадачить Надежду Петровну по поводу возможной встречи с тётей Лизой. Не верю, что у них никаких каналов связи за все эти годы не было.

И тут на меня снизошло озарение. А проще говоря, дельная мысль пришла мне в голову. Если мне категорически всё-таки впаривают всех этих блатников, и отказаться не получается никак, то кто я такой, чтобы спорить с судьбой? Единственное что мне нужно — это встретиться с родителями, дядями и братьями этих, несомненно достойных молодых людей, и донести до них всех простую мысль, что раз группа моя, то и благодарность должна идти мне, а не всем этим Громиковым и прочим посторонним гражданам.

И начну я, пожалуй, с сына товарища Троянского. Раз Громиков лично клянётся, что этот молодой человек перспективный, то как я могу не верить, что сын самого руководителя Жилищного отдела исполнительного комитета Горсовета депутатов трудящихся города Москвы, не перспективный? Только сначала нужно переговорить с его отцом. А то играть в испорченный телефон и делиться с товарищем Громиковым совершенно не хочется.

Тем более, свою двухкомнатную квартиру я отдал Мулиному отчиму.

Следующие три дня я методично, с маниакальностью грибника, обходил всех высокопоставленных родичей согласно списку. Не скажу, что прямо везде мои визиты увенчались успехом (таких я брал «на карандаш»). С остальными же я вполне даже нашёл общий язык.

Что я скажу. Таких вот родственников иметь очень выгодно. А выгуливать их отпрысков по заграницам — очень даже неплохо. Так кто у нас молодец? Муля Бубнов молодец! Потому что теперь эти люди будут должны мне. Мне! А не товарищу Козляткину, товарищу Громикову и остальным заинтересованным лицам. А кто не захотел по-хорошему, так у меня есть запасной вариант!

С этой мудрой мыслью я развернулся и по отправился в отдел, где трудилась Лёля Иванова. Я надеялся, что она ещё не ушла на обед.

И мне повезло. Она сидела за столом и злобно листала какой-то гроссбух, и глаза у неё были красноватые.

— Лёля! — позвал её я, — идём на обед.

При звуках моего голоса она аж вскинулась и её глаза чуть не полезли на лоб.

— Бубнов?

— Идёшь? — и не дав ей время на раздумывание, быстро добавил, — давай быстрее. А то сейчас очередь набежит. Заодно и поговорим нормально. А то мы тогда не договорили.

Скорее от любопытства, чем от надежды, она встала, поправила чёлку, накинула кофту и пошла со мной. Мы шли рядом и молчали, потому что вокруг были люди — все тоже шли в столовую на обед. Люди шутили, смеялись, перекидывались шуточками. Обычная жизнь обычного коллектива. Который вышел на обед и немного расслабился.

На нас с Лёлей Ивановой все бросали удивлённые взгляды. Вокруг зашелестели шепотки. Все знали о наших непростых отношениях, то есть о том, что Муля (тот Муля, не я) был от неё без ума, а она его только динамила и постоянно прилюдно насмехалась. А что потом, когда Муля изменился (то есть я в него попал), она пыталась помириться, но тут уже я её бортанул. И что у нас непримиримая позиционная война. Точнее у неё со мною.

А тут мы вдруг вместе идём на обед. Да ещё мило разговариваем.

Сенсация же! Да ещё какая!

Мы с Лёлей отстояли длиннющую очередь, выбрали блюда и, гружённые подносами, заняли дальний столик.

— О чём ты хотел поговорить? — ковыряя винегрет, неприязненно спросила Лёля.

— Буду честным, — тихо, но твёрдо сказал я, и Лёля заинтересованно на меня посмотрела.

— Даже так?

— Да. Только пообещай, что это всё между нами?

— Обещаю, — как-то слишком уж быстро сказала Лёля.

— Отлично, — улыбнулся я и попробовал компот из вишен. — В общем, Лёля. Я тебя хочу взять в нашу группу…

— Но не возьмёшь, — закончила за меня Лёля Иванова и криво усмехнулась, — Бубнов, я же не тупая, и давно уже поняла это.

— Возьму! — сказал я твёрдо и посмотрел ей в глаза.

— Да ладно? — вспыхнув, удивилась она, — я же знаю, что там всё забито и до сих пор тебе кого-нибудь пытаются впихнуть.

— Да, забито, — не стал отрицать очевидное я.

— А как ты тогда меня возьмёшь?

— Не я, а ты, — ответил я. — Ты сама себя возьмёшь.

— Что значит «сама себя»? — вытаращилась она на меня и даже про винегрет забыла.

— Это значит, что вот список, — я положил перед нею список из трёх «блатных». — вот смотри: вот список членов делегации. Из этих товарищей нужно, чтобы вот эти трое не поехали. Они идут под номерами тринадцать, четырнадцать и шестнадцать. Фамилии — Верёвкин, Ильясов и Басюк. И вот смотри, где их родственники работают.

— Ого! — изумлённо покачала головой Лёля, — один в Министерстве электростанций и электропромышленности СССР работает, второй — в Министерстве просвещения, третий — в Институте философии. Непростые люди…

— Там все такие, — вздохнул я (но не будешь же ты ей объяснять, что именно эти трое «папочек» отказались со мной даже разговаривать. Так зачем мне брать их отпрысков, если вместо них я могу взять Аллу Моисеевну Мальц, сына Троянского и ту же Лёлю?).

— И как? Что я должна делать?

— Всё то же самое, что ты и хотела сделать для Комиссии по выездам за границу, чтобы не пустить меня, — с многозначительной улыбкой пояснил я.

— А почему их аж трое? — недовольно поморщилась Лёля.

— Потому что поедешь ты и ещё два нужных человека.

— А что мне за это будет?

— Ты поедешь в Югославию, — выделил голосом я.

— Нет, Бубнов, мы так не договаривались, — Лёля явно умела торговаться и знала себе цену, — ты за это себе что-то поимеешь, я более чем уверена… а я буду всё делать за просто так?

— За это ты поедешь, — ещё раз подчеркнул я, и веско добавил, — кроме того, не думаешь ли ты, Иванова, что мы туда едем в первый и последний раз?

— А как?

— А вот так! У меня дальше в планах Рио-де-Жанейро (сам не знаю, почему я это ляпнул). — Тебе же идёт белый цвет?

— Какой белый цвет?

— Понимаешь, в Рио-де-Жанейро принято гулять под пальмами исключительно в белых платьях и белых панамах. Думаю, что это потому, что на фоне синего моря белый цвет красиво смотрится. Но не уверен. Надо ехать и лично смотреть. Так что тебе со мной лучше дружить.

— Но почему их аж трое?

— Потому что если я внезапно сделаю рокировку один-один, и этим «один» будешь ты — сотрудник Комитета по искусствам, то у той же Комиссии сразу возникнет масса вопросов. А так — несколько человек не смогли уехать и оставалось свободное место, которое решили срочно доукомплектовать своим сотрудником. Конкретно — Ивановой Ольгой, молодой перспективной сотрудницей из Комитата искусств СССР.

— Вот ты умный, Бубнов, — уважительно протянула Лёля, — и как это я раньше не разглядела в тебе этого?

— Думаю, если мы с тобой будем встречаться, то ты всё разглядишь, — я метнул на неё полный обожания взгляд, стараясь не рассмеяться.

Лёля зарделась. Поверила.