Бегство в ад - Айронс (Эронс) Эдвард Сидни - Страница 2

• Предыдущая
• 2/39
• Следующая

– Что ты хочешь сказать, милый?

– Сама знаешь.

– Питер, ты такой милый.

Он едва сдержался, чтобы ее не ударить.

– Спокойной ночи, Элис.

– Ты хочешь уйти? Останься...

– Нет, спасибо.

Кул подумал, что она расстроилась, потому что он прервал ее издевательства, ее насмешки. Он сам себе удивлялся, как устоял перед ней, сумел дать отпор, не пошел на поводу, как обычно. Сейчас он чувствовал лишь холод и пустоту, глядел на нее беспристрастными глазами, и только.

В ее глазах сверкнула искра гнева.

– Отец сказал, что пока твоя машина в ремонте, Минни могла бы приготовить тебе комнату, милый.

– Я что, должен спать там, где укажет твой отец?

– Милый, я тебя не понимаю.

– Я и сам себя не понимаю.

– Ты сегодня такой нервный, – Элис погладила его щеку и снова улыбнулась. – Бедный Питер... Расстроился из-за меня?

– Да.

– Очень жаль, милый. Но я ничего не могу поделать, ты же знаешь.

– Нет, можешь.

Кул сам удивлялся накопившемуся в душе холодному внутреннему протесту. Два года он исполнял все приказы, следовавшие один за другим, даже не думая протестовать, счастливый тем, что пользовался привилегией сопровождать Элис повсюду, куда ни предложит Хэнк Джордан. Две недели Элис была его женой, и издевалась над ним, как хотела. Гнев клокотал в нем, когда он повторил:

– Можешь, Элис.

Она вскинула улыбчивые глаза.

– Милый, ты хочешь, чтобы я с тобой спала?

– Ведь мы женаты, верно?

– Конечно, Питер. И я сожалею, если причиняю тебе боль.

Он резко бросил:

– Ну, одно из двух. Или будь моей женой, или оставь меня в покое.

Она взяла его руки, просунула себе под шубку и положила на гибкую талию. Тело чувственно выгнулось под его прикосновением, она откинула голову назад, чтобы взглянуть на него, и дыхание сорвалось на хрип.

Мягкая белая шея манила к себе, и Кул почувствовал, как кровь побежала по жилам. Он сильнее сомкнул объятия. Нараставшая ярость придавала силы его пальцам, скользившим по шелку платья. Он взглянул сверху вниз на ложбинку между грудями, и пальцы как бы сами собой рванули платье, обнажив почти все ее тело.

Элис в ужасе не то всхлипнула, не то вскрикнула:

– Питер...

Его голос раздался откуда-то из глубины его существа:

– Только не сейчас, Элис. Не надо снова.

– Пит, отпусти меня.

Они молча боролись на темном крыльце, не замечали крепчавшего мороза. Под платьем на ней почти ничего не было, и он видел, как изгибалась и вздрагивало ее тело, пытаясь вырваться. Отчаянный крик ударил его по ушам, заставив вздрогнуть.

– Пит!

– Сейчас, – отозвался он. – Сейчас.

– Ты сам не знаешь, что делаешь!

– Нет, знаю.

– Отпусти меня.

Она пыталась его царапать, но Кул схватил ее руку и заломил за спину, крепче прижав Элис к себе. Она задыхалась и корчилась в его объятиях. Но сопротивление лишь разжигало Кула.

С меня хватит, – думал он. – Слишком долго она меня мучила, не позволяя прикасаться, порою даже как бы предлагала себя, но в последний момент отстранялась, вырывалась и смеялась над его смущением. Что-то внутри у него сломалось и, подобно рухнувшей плотине, освободило поток неистового желания.

Он потащил ее через темное крыльцо к садовой скамейке, зимой стоявшей у стены. Они боролись молча, не желая будить слуг в задних комнатах.

– Пит, не надо, – стонала она.

– Надо.

– Ты меня не заставишь...

– Заставлю!

Он навалился на нее всем весом. Легкий стон вырвался из ее горла. Поцеловав ее, он ощутил влагу злых слез на ее лице. Элис ударила его по щеке. Он нашел ртом ее губы и запрокинул ее голову назад. Губы были холодными и твердыми.

– Пит, ты с ума сошел. Я расскажу...

– Меня это не волнует.

И Кул безжалостно ею овладел, заставив подчиниться грубой силе. В нем еще клокотала ярость, он любил ее и ненавидел одновременно, и чувства его были в смятении. Когда он отбросил остатки разорванного платья, она тихонько застонала. В жестокой схватке тел забыт был зимний холод. Потом она вдруг стала пассивной, тихой, вялой. Затем ему на миг почудилось, что она ответила его порыву, ее рука обвилась вокруг его шеи, пальцы вцепились в волосы. На миг они слились в гармонии, тесно стиснув объятия в финальной стадии движения друг к другу, которое началось с насилия. Потом он думал, что это плод его воображения, ослепленного мгновенным порывом. Слишком быстро и неистово все произошло.

Когда он поднялся, она долго не двигалась. При виде ее обнаженного тела его пробрало до костей.

– Элис!

Она взглянула на него, и во взгляде сверкнула ненависть.

– Завернись в шубку...

– Убирайся, – прошептала она.

– Ладно.

– Сейчас же!

Он заставил Элис укутаться в меха и открыл ей дверь в дом. Они не касались друг друга. Казалось просто невероятным, что никто в доме не проснулся. Он почувствовал, что дрожит; гнев и желание медленно покидали его, и в душе становилось пусто. Он всматривался в лицо Элис, но оно оставалось бледной, безразличной, непроницаемой маской. Он хотел, чтобы она что-то сказала, как-то отреагировала на случившееся, но она молчала.

– Спокойной ночи, Элис.

Кул повернулся и оставил ее там, в туманном пятне света от решетчатого фонаря. Огромный дом оставался безмолвным. Он знал, что она за ним следит, не входя в дом. Хотел вернуться, объясниться, оправдаться. Но продолжал шагать по обледеневшей тропинке к железным воротам.

Похоже, он расставался с частью своей жизни. Элис была сердита и огорчена. Конечно, утром она все расскажет Хэнку, и завтра тот переложит большую часть вины на него.

Все к черту, – думал Кул. – Уйду сам, прежде чем уволят. Давным-давно нужно было это сделать.

Ее бледность, ее спокойное изумление, смешинка в глазах, и странные слова: "Ты можешь получить меня почти всю, но не больше, Питер Кул". Богиня, созданная для того, чтобы дразнить его, заставлять испытывать танталовы муки, разрушать его веру в себя день за днем, ночь за ночью.

Он закрыл за собой железные ворота и оглянулся. Высокая, стройная и спокойная, она стояла в свете фонаря. Он увидел улыбку на ее губах и заколебался. Но тут же отвернулся и быстро зашагал вверх по улице к станции. Он уходил ради общего блага. Возвращался назад, где он жил и работал согласно своим собственным принципам, не по указке Хэнка Джордана и его дочери, похожей на снежную королеву.

Улица была холодна, темна и пустынна. Хруст его шагов по снегу звонко разносился в морозном воздухе. Гнев сменили сомнения. Все произошло слишком легко. Она не должна была позволить ему уйти.

Он думал, что придется покинуть Джордана и Элис и отправиться куда глаза глядят, найти какое-нибудь место, где он сможет чувствовать себя хозяином. Теперь ему казалось, что он невероятно долго обитал в смертельной ловушке, не понимая, что это за ловушка. Его все еще окружали стены, но по крайней мере теперь он понимал, что это стены. Он вспомнил прежние временах, последнюю встречу с братом. Странно, он долго вовсе не думал о Гидеоне, почти два года.

Тогда у него была небольшая студия в Нью-Йорке. Он работал на различные агентства, попутно писал портреты, и доходы вполне позволяли ему путешествовать. Когда он вспоминал те дни, они ему казались беззаботными, хотя, подстегиваемый честолюбием, он разрывался между желанием работать для себя и стремлением добиться положения, подписав постоянный контракт с крупным рекламным агентством.

Он вспоминал Гидеона, крупного, загорелого, от которого веяло свободой и разгулом. Брату была тесна его маленькая студия, казалось, она сковывала его движения, а его голос эхом отлетал от стеклянного потолка.

– Поехали со мной, братишка! Тебе там понравится. Ты никогда не видел таких красок, такого неба и вулканов, таких озер. А удивительные люди – как птицы с ярким оперением. Там ты бы смог действительно работать. Я обязуюсь проследить за этим. Не дам тебе бездельничать.

• Предыдущая
• 2/39
• Следующая