Барин-Шабарин 8 (СИ) - Старый Денис - Страница 3

— Еще немного и мы бы его взяли… — пробормотал Москальков, вытирая испачканное сажей лицо. Его мундир был прожжен в нескольких местах, левая рука перевязана окровавленным платком.

Полковник медленно повернул голову. Взгляд его скользнул по разрушенной набережной, где среди обломков валялись тела — и русских солдат, и турок. Особенно много было башибузуков — их пестрые шаровары выглядели нелепо на фоне общей разрухи.

— Да. Но не сегодня, — прошептал он, сжимая кулаки. Ногти впились в ладони, но этой боли он не чувствовал.

Сзади раздался плеск весел — первая шлюпка отчалила. Капитан Остервен командовал отходом, размахивая саблей и по привычке срываясь на немецкий. Его голос, с характерным акцентом, перекрывал грохот продолжающихся взрывов:

— Schneller! Schneller! Вторая шлюпка — грузим раненых!

Полковник наконец оторвал взгляд от города. Добраться до Топкапы не удалось, и все же его люди выполнили задачу — ослабили врага, посеяли страх. Порт горел, арсеналы уничтожены, телеграфные линии перерезаны. Но цена…

— Николай остался здесь… Капитан Львов, — сказал он вслух, и слова повисли в воздухе, горькие как дым.

Остервен молча кивнул. Сами они не видели, как их товарища подвесили на крюк у угольных складов, как облили нефтью, но… Маскальков смахнул невольную слезу, но картина этой посмертной пытки все еще стояла у него перед глазами.

— Мы вернемся за всеми ними, — его голос внезапно обрел стальную твердость. — И за местью.

Последняя шлюпка ждала у причала. Елисей уже сидел на шлюпке, его лицо было бледным. Только сейчас полковник заметил, что лихой казак ранен и, несмотря на перевязку, бледен от потери крови. Маскальков спустился в шлюпку.

— Весла на воду!

Где-то в дыму, со стороны горящих складов, прозвучал одинокий выстрел. Потом второй. Полковник замер, вслушиваясь. Это была не турецкая винтовка — звук был глуше, характерный, скорее, для русской винтовки шабаринской конструкции.

— Кто-то из наших остался… — прошептал полковник.

Рука его потянулась к револьверу. Он хотел было отдать приказ о возвращении, но выстрелы более не повторялись. А шлюпка стремительно отходила от берега, и в дыму ничего нельзя было разглядеть.

Полковнику казалось, что где-то очень далеко, в лабиринте горящих улиц, продолжает звучать перестрелка, но скорее всего это был оглушительный треск все еще взрывающихся боеприпасов.

Шлюпка, где находился Маскальков, отошла последней. Впереди маячили в стелющемся дыму силуэты других шлюпки десанта, бойцы которого все-таки выполнили приказ об отходе.

Вода под шлюпкой забурлила — это матросы налегли на весла. Константинополь медленно удалялся, превращаясь в одно большое багровое пятно на горизонте. Маскальков не сводил с него глаз, пока вид на город не заслонил корпус русского корабля.

От автора:

Я наследник Российского престола? Петр III? Что ж… впереди жизнь, испытания и, уверен, успехи. Изменим мир к лучшему! А что за мир без России? Так сделаем Россию еще более великой! https://author.today/work/288114/edit

Зимний рассвет окрашивал шпили Берлина в кровавые тона. В королевском дворце царила неестественная тишина — даже часовые у мраморных лестниц замерли, будто предчувствуя грядущие перемены.

Фридрих Вильгельм IV стоял у стрельчатого окна кабинета, его пальцы судорожно сжимали злополучный пергамент с австрийской печатью. Запотевшее стекло отражало его изможденное лицо — три бессонные ночи оставили глубокие тени под глазами.

— Ваше величество… — генерал фон Мольтке застыл на пороге, снег с его ботфорт таял на персидском ковре. В руке он держал еще одну депешу — на этот раз с одного из пограничных постов.

Король медленно повернулся. Его взгляд упал на красную сургучную печать — тревожный знак срочности.

— Они уже перешли границу? — голос звучал глухо, будто из глубины колодца.

— Пока только разведчики, ваше величество. Но… — Мольтке сделал паузу, — наши наблюдатели заметили австрийские обозы возле Штейнау. Артиллерию.

Фридрих Вильгельм резко разжал пальцы. Пергамент упал на резной дубовый стол, рядом с бронзовой чернильницей в форме прусского орла.

— Значит, Меттерних не блефует, но я не понимаю, — прошептал он, глядя на карту, где красными нитями были обозначены возможные маршруты вторжения.

За окном завыл зимний ветер, заставляя пламя в каминном канделябре трепетать. Тени на стенах ожили, превратившись в призраков былых сражений…

Гул голосов в тронном зале напоминал отдаленный гром перед бурей. Сорок человек — генералы, министры, военные советники — стояли полукругом у массивного дубового стола, покрытого топографическими картами. В воздухе витал запах воска, кожи и тревоги.

Когда король вошел, все замолчали. Его шаги гулко раздавались под сводами, эхом отражаясь от простенков, между портретами предков. На мгновение Фридриху Вильгельму показалось, что глаза Фридриха Великого с портрета над камином следят за ним с укором.

— Господа, — его голос, обычно такой звучный, теперь звучал приглушенно, — сегодня ночью мы получили ультиматум. Австрия требует Силезию. В обмен… — он сделал паузу. — В обмен на бумажное обещание мира.

В зале взорвался гневный ропот. Военный министр фон Роон, его лицо побагровело от ярости, ударил кулаком по столу:

— Это не дипломатия, ваше величество! Это грабеж средь бела дня!

Генерал Мольтке, всегда сдержанный и расчетливый, молча подошел к карте. Его тонкая указка скользнула вдоль границы:

— Их Четвертый корпус уже в Моравской долине. Седьмой корпус форсировал Одер у Ратибора. Он поднял глаза: — Если ударить сейчас — мы сможем отсечь их от баз снабжения.

Внезапно дверь распахнулась. В зал вбежал фельдъегерь, его мундир был покрыт дорожной грязью:

— Ваше величество! Экстренное донесение из Дрездена! Саксонские войска приводятся в боевую готовность!

Король смежил веки. В голове проносились образы: прусские знамена над Веной… кровь на снегу под Лейтеном… крики раненых при Хохкирхе… И в ушах — голос отца, произнесший много лет назад: «Король должен выбирать между славой и гибелью. Третьего не дано…»

— А если мы не нападем? — спросил он, открывая глаза.

Мольтке ответил без колебаний:

— Через месяц их войска будут у Бранденбургских ворот. Через два — в этом зале.

Ледяной февральский ветер выл на Дворцовой площади, срывая с крыш острые иглы инея. Санкт-Петербург хоронил Николая I — железного императора, словно, сломавшего себе хребет на Крымской войне. Во всяком случае, треволнения оной подорвали здоровье царя, которому и шестидесяти не исполнилось.

Александр Николаевич стоял у окна своего кабинета, наблюдая, как тысячи людей в черном медленно заполняют пространство перед Зимним дворцом. Их скорбь была театральной, показной — он видел это по опущенным головам, по дрожащим от холода, а не от горя, рукам, сжимающим свечи.

— Ваше величество, пора. — Граф Шувалов, начальник Третьего отделения, стоял в дверях, бледный как смерть. Его изящные пальцы нервно перебирали золотые часы на цепочке. — Процессия ждет. Гроб уже вынесли.

Александр II медленно повернулся к зеркалу. Отражение показалось ему чужим: глубокие тени под глазами, жесткая складка у рта, преждевременная седина на висках. Всего три дня назад он держал за руку умирающего отца, чувствуя, как тает в ладонях тепло, которое еще держалось в костлявой ладони. Последние слова Николая пахли выхарканной кровью и лекарствами: «Держи… держи все… как я…»

— Какая погода? — спросил новый император, надевая черную лайковую перчатку.

Ее кожа была холодной и скользкой, как трупная плоть.

— Метель, ваше величество. Ноль по Реомюру… Надо же, так радовались ранней весне и вот же…

— Много скорбящих? — осведомился новый император.