Барин-Шабарин 8 (СИ) - Старый Денис - Страница 20

На серию СКИДКИ:

https://author.today/reader/206133/1790216

Узким коридором, освещенным лишь дрожащим пламенем керосиновых ламп, лакей проводил меня через потайную дверь за тронным залом к секретному императорскому кабинету. Стены, обитые темным дубом и ковровая дорожка на полу, поглощали звук шагов, словно дворец скрывал свои секреты даже от собственных обитателей. В конце коридора оказалась невысокая дверь. Часовой в мундире лейб-гвардии Преображенского полкамолча отдал честь и повернул массивный ключ в замочной скважине.

Кабинет оказался крошечным, словно монашеская келья. Или — арестантская камера. Я бы насторожился, если застолом, заваленном картами, не находились лица, которых вряд ли могли арестовать. В одном из кресел — император. Во втором — князь Горчаков. Их лица озарялись дрожащим светом одной единственной свечи. Третье кресло был явно предназначено для меня.

— Входи, Алексей Петрович, — тихо сказал Александр.

Щелчок замка за спиной прозвучал как выстрел. Я прошел к свободному креслу и медленно опустился в кресло.

— Если дело требует такой секретности, — сказал я. — Надо полагать, что и цена участия в нем будет немалая.

Император обменялся взглядом с Горчаковым.

— Немалая, — ответил старый князь. — Каковой и бывает цена лжи — спасительной и одновременно — смертельно опасной.

Князь молча подвинул ко мне карту Европы. На ней разноцветными чернилами были обозначены передвижения эскадр — наших, английских и французских.

— Вы знаете, господин вице-канцлер, что перед вашим отбытием в Варшаву, весь Петербург говорил о скором прибытии эскадры Нахимова? — спросил Горчаков.

Я кивнул.

— Знаю. Газеты писали, что он уже миновал Гибралтар. Мне непонятно, где он сейчас?.. У Гельсингфорса?

— Он не продвинулся дальше Мальты, — резко сказал император.

Тишина повисла тяжелой пеленой. Пламя свечи дрогнуло, отбрасывая на стены причудливые тени.

— Но… зачем? — вырвалось у меня.

— Чтобы Лондон и Париж дрожали, — прошептал Горчаков. — Чтобы они оттянули силы от Константинополя. Чтобы их союзники — австрийцы и пруссаки — усомнились, стоит ли связываться с Российской империей, у которой еще есть козырь в рукаве.

Александр вдруг встал, его тень на мгновение поглотила всю стену. Пришлось подняться и нам. Сидеть в присутствии государя, когда он стоит — недопустимо.

— Нахимов не придет. Но враг должен был верить в это до последнего.

Я сглотнул. Меня восхитил этот план — дерзкий, почти безумный.

— Выходит, им были подброшены «доказательства», — медленно сказал я. — Письма с фальшивыми печатями. Донесения двойных агентов…

— Именно, — император положил передо мной еще один документ — шифрованную депешу. — Это донесениеперехватили наши люди в Константинополе, из него следует, что англичане поверили.

Я развернул лист.

«В британском Адмиралтействе стало известно, чтоэскадра Нахимова, в составе 12 линейных кораблей и 4 пароходофрегатов, замечена у южной оконечности Гебрид. Курс — север— северо-восток»

Фальшивка. Блестящая фальшивка.

— Чье донесение? — спросил я.

— Вашего ставленника, Джеймса Бонда, — улыбнулся Горчаков. — Он же распустил слух, что Нахимов везет золото, захваченное в султанской казне.

Я откинулся в кресле, пытаясь осмыслить масштаб дезинформации.

— А если они проверят?

— Пусть проверяют, — холодно ответил император. — Дело сделано. Не даром же в Средиземном, Северном и Балтийском морях курсировало несколько наших судов под чужими флагами. Они «замечали» нашу эскадру то тут, то там. О том же сообщали «жители» прибрежных поселков Англии и Скандинавии, не говоря уже — о греках, итальянцах и испанцах.

— Выходит, англо-французская эскадра, опасаясь удара в спину, поспешно ретировалась из Финского залива?

— Да, — кивнул государь. — По донесениям наших агентов, они до сих стоят на рейде Христиании.

— Поздравляю, ваше императорское величество, вы выиграли войну относительно малой кровью.

Горчаков вдруг кашлянул в кулак.

— Но есть одна проблема.

Я поднял бровь.

— Австрия?

— Именно, — кивнул князь. — Если Вена узнает, что никакой нахимовской эскадры в Балтийском море нет и никогда не было…

— … то вместо капитуляции Австрии, мы получим новую антирусскую коалицию, — закончил я.

Император резко встал.

— Поэтому ты, Алексей Петрович, и отправишься в Вену. Официально — для переговоров о нейтралитете. На самом деле — чтобы убедить австрийцев, что Нахимов действительно идет к Петербургу.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Играть в двойную игру?

— В тройную, — поправил Горчаков.

За окном ударил колокол Петропавловского собора. Полночь. Ого, оказывается день давно миновал.

Император вдруг положил руку мне на плечо.

— Ты спросил о цене. Вот она, — его пальцы слегка сжали мой эполет. — Если враг раскроет наш план — тебя объявят человеком, который по собственной инициативе разработал и своими силами осуществил его. Все знают, что у тебя есть для этого и способности, и воображение и деньги. Тогда нам придется отречься от тебя. А если все получится — враги никогда тебя не простят.

Я кивнул, хотя перспективочка открывалась более чем веселая. Посмотрел на карту. На тонкие красные линии, что должны были запутать врага. На клочок бумаги с ложью, которая могла спасти империю.

— Когда я должен выехать?

— Завтра, — сказал император. — И запомни — даже Нессельроде не знает всей правды. И ни в коем случае знать не должен.

Свеча догорела, оставив после себя лишь тонкую струйку дыма.

Эгейское море пылало на закате, как расплавленное золото, разлитое между островами. Каждый всплеск волны отбрасывал красноватые блики на потрепанные борта русского брига «Язон», чьи паруса, изъеденные солеными ветрами, напоминали крылья гигантской птицы.

Капитан-лейтенант Василий Владимирович Ширинский-Шихматов стоял на корме, его пальцы судорожно сжимали потрепанное письмо, доставленное накануне голубиной почтой. Бумага пахла порохом и морской солью — кто-то из связных сильно рисковал жизнью, чтобы доставить эти строчки на берег и уже оттуда запустить голубя.

«Братья-греки ждут нашего сигнала. Турки уже вырезали половину Халкидики. В Стагире повесили триста человек на городских стенах. Оружие должно быть доставлено к новолунию, иначе…»

Остальное было залито бурыми пятнами, похоже — кровью. Ширинский-Шихматов перевел взгляд на горизонт, где едва виднелся зубчатый силуэт Афин. Где-то там, среди беленых домов и древних руин, умирали и надеялись. Он вспомнил глаза греческого мальчишки, которого подобрали месяц назад в открытом море — ребенок цеплялся за обломок мачты, повторяя одно слово: «Ελευθερία»… Свобода…

— Лейтенант Гурин! — окликнул командир Брига.

За спиной раздался знакомый скрип сапог по мокрому дереву. Лейтенант Гурин, его старший помощник, совсем еще молодой, но уже с наметившейся сединой у висков — следствие многочисленных боев в Архипелаге — вытянулся в струнку.

— Ящики готовы к погрузке, ваше благородие. Только вот… — он сделал паузу, и Ширинский-Шихматов почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

— Что?

— В бухте замечены турецкие фрегаты. «Селим» и «Шахин».

Ширинский-Шихматов медленно сложил письмо, пряча его в потайной карман кожаной сумки у пояса. Там же лежал миниатюрный портрет жены — подарок, полученный перед этим походом.

— Тогда будем прорываться ночью. Между Келифосом и Ситонией.

Гурин хотел что-то сказать, но в этот момент с марса раздался крик:

— Парус по правому борту!

И тут же с берега раздался пушечный выстрел. Ширинский-Шихматов поднял подзорную трубу. Облачко порохового дыма медленно рассеивалось в воздухе. Видимо, это был сигнальный залп с турецкого берегового форта.