Ложная девятка. Пятый том (СИ) - Риддер Аристарх - Страница 12

Но тут в разговор вмешался Топорнин, и тон его был решительным:

— Простите, товарищи, но мне кажется, вы не учитываете всех обстоятельств. Речь идет не о рядовом игроке. Ярослав Сергеев — это лицо советского футбола, надежда сборной, и, говоря откровенно, объект международного интереса.

Он встал из-за стола и начал ходить по кабинету:

— Мне сегодня утром звонил посол Италии. Синьор Руджеро передал обеспокоенность… заинтересованных кругов состоянием Ярослава. Любые недоработки в лечении могут иметь серьезные последствия.

Сайкин поджал губы. Он понимал, о чем говорит Топорнин, но внутренне сопротивлялся:

— Борис Николаевич, я тоже получил звонок из Турина. Но неужели итальянцы знают о лечении спортивных травм больше наших врачей?

— Валерий Тимофеевич, — резко ответил Топорнин, — дело не в том, кто лучше знает медицину. Дело в том, что мы не можем позволить себе никаких сомнений в качестве лечения. Представьте, что произойдет, если вдруг возникнут осложнения? Кто будет отвечать?

Чазов нахмурился:

— Борис Николаевич, медицина — это не политика. Здесь решения принимаются на основе диагноза, а не страхов.

— Евгений Иванович, с уважением к вашей квалификации, — не сдавался Топорнин, — но вы отвечаете за здравоохранение в целом. А я отвечаю за советский футбол, притом за весь… Если что-то случится, виноватым окажусь я.

Малофеев осторожно вмешался:

— Борис Николаевич, а что, если компромисс? Острый период в стационаре, а дальше амбулаторно? Владимир Николаевич сказал — три-четыре дня.

— Нет! — резко отрезал Топорнин. — Никаких компромиссов! Мы должны быть уверены на все сто процентов. Полный курс стационарного лечения под постоянным наблюдением лучших специалистов.

Башуров попытался возразить:

— Борис Николаевич, но это медицински неоправданно. Длительная госпитализация при таком диагнозе — это перестраховка, которая может навредить.

— Владимир Николаевич, — жестко ответил Топорнин, — я не врач. Но я знаю, что такое ответственность. А вы готовы поставить свою подпись под тем, что гарантируете полное восстановление при амбулаторном лечении?

Башуров растерялся:

— Никто не может дать стопроцентных гарантий…

— Вот именно! — воскликнул Топорнин. — А я не имею права рисковать. Слишком много поставлено на карту.

Сайкин внутренне боролся с самим собой. Директор ЗиЛа понимал логику Топорнина, но всё равно был с ним не согласен:

— Борис Николаевич, может быть, стоит послушать врачей? Они же профессионалы…

— Валерий Тимофеевич, — перебил его Топорнин, — вы же сами получали звонки из Италии. Представьте, что вам скажет синьор Аньелли, если узнает, что мы не обеспечили максимальный уровень медицинской помощи Сергееву?

Сайкин сжал губы. Он знал, что Топорнин прав с формальной точки зрения, но это не делало решение правильным.

Чазов попытался найти разумный выход:

— Борис Николаевич, давайте будем объективны. Профессор Башуров — один из лучших травматологов страны. Если он говорит, что стационар не нужен, может быть, стоит ему доверить?

— Евгений Иванович, — настаивал Топорнин, — я не подвергаю сомнению квалификацию Владимира Николаевича. Но представьте заголовки западной прессы, если что-то пойдет не так: «Советские врачи недооценили травму русского гения». Мы не можем себе этого позволить.

Стрельцов, который до этого момента сдерживался, наконец взорвался:

— Борис Николаевич, это же абсурд! Вы хотите держать здорового парня в больнице из-за того, что кто-то где-то что-то подумает?

— Эдуард Анатольевич, — холодно ответил Топорнин, — вы последний человек, который имеет право что-то говорить в этой ситуации. Именно ваша безответственность привела к этой ситуации.

Лицо Стрельцова покраснело:

— Моя безответственность? Я принял тренерское решение, основанное на…

— На чем? — перебил его Топорнин. — На желании любой ценой обыграть «Спартак»? На неспособности признать, что команда может выиграть и без Сергеева?

Сайкин почувствовал, что ситуация накаляется, и попытался вмешаться:

— Товарищи, давайте не будем…

— Нет, Валерий Тиммофеевич, — резко сказал Топорнин, — пора расставить точки над «и». Эдуард Анатольевич поставил под угрозу не только здоровье Ярослава, но и серьезные государственные интересы. И теперь еще смеет что-то требовать!

Стрельцов поднялся с места:

— Борис Николаевич, вы зашли слишком далеко! Я всю жизнь в футболе и я знаю делаю!

— Знаете? — язвительно спросил Топорнин. — И что же вы выиграли, по большому счёту? Валентин Козьмич оставил вам команду которая выиграла кубок страны и кубок кубков. И сейчас вы точно так-же эксплуатируете его наследие. И откровенно говоря вы едете на Сергееве!

— Борис Николаевич! — попытался остановить его Чазов, так как совещание всё дальше скатывалось в какую-то базарную свару, но Топорнин уже не слышал:

— Вы — тренер-неудачник, который завидует успеху своего игрока! Именно поэтому вы так легкомысленно отнеслись к его здоровью!

Малофеев встал с места:

— Борис Николаевич, это уже переходит границы…

— Нет! — рявкнул Топорнин. — Не переходит! Этот человек по своему легкомыслию едва не разрушил карьеру величайшего таланта! Лицо Стрельцова стало мертвенно-бледным:

— Как вы смеете…

— Смею! — продолжал Топорнин. — Потому что вижу насквозь таких, как вы! Неудачники, которые не могут простить другим успеха! Вы завидуете восемнадцатилетнему мальчишке, который добился того, о чем вы могли только мечтать!

Сайкин попытался заступиться:

— Борис Николаевич, Эдуард Анатольевич хороший тренер, команда его любит…

— Валерий Тимофеевич, не защищайте его! — отмахнулся Топорнин. — Этот человек — скрытый вредитель! Он подсознательно хотел навредить Сергееву, потому что не может смириться с чужим успехом!

Прояев возмутился:

— Борис Николаевич, это несправедливо! Эдуард Анатольевич…

— Анатолий Георгиевич, и вы хороши! — перебил его Топорнин. — Врач команды! Должны были запретить Сергееву играть! А вместо этого пошли на поводу у этого… — он указал на Стрельцова, — этого завистника!

Стрельцов еле стоял на ногах, его качало как боксера который только что получил тяжёлый удар, дыхание стало тяжелым. Состояние грогги, вот на что это было похоже:

— Борис Николаевич… вы не имеете права… Я отдал футболу всю жизнь…

— Отдали? — хохотнул Топорнин. — И что получили взамен? Ничего! А теперь хотите потопить того, кто реально что-то значит!

Топорнин подошел ближе к Стрельцову:

— Знаете, что я думаю? Вы просто не выносите того, что восемнадцатилетний парень затмил всех наших заслуженных ветеранов! Что он уже добился больше, чем вы за всю карьеру!

Сайкин встал с места:

— Борис Николаевич, остановитесь! Вы заходите слишком далеко!

— Нет, Валерий Тимофеевич! — не унимался Топорнин. — Пора сказать правду! Этот человек поставил под угрозу проект, над которым мы работали годы! Из-за его безответственности может сорваться сделка на миллионы! И все из-за чего? Из-за зависти к семнадцатилетнему гению!

Стрельцов вдруг схватился за грудь левой рукой. Его лицо исказилось гримасой боли:

— Не могу… — простонал он. — Сердце…

— Еще и комедию разыгрывает! — фыркнул Топорнин. — Думает, жалостью…

Но Башуров уже бросился к Стрельцову:

— Это не комедия! Острый коронарный синдром!

Стрельцов попытался сделать шаг, но ноги не держали. Он начал оседать, продолжая держаться за грудь:

— Не могу дышать…

Чазов выскочил из-за стола:

— Немедленно вызывайте кардиологическую бригаду!

Сайкин побледнел:

— Эдуард Анатольевич! Что с вами?

Стрельцов упал на ковер, и Башуров тут же начал оказывать первую помощь. Опытные руки расстегнули воротник рубашки, проверили пульс:

— Пульс слабый, неритмичный. Острый инфаркт миокарда.

В кабинете началась суета. Прояев помогал Башурову, Малофеев метался по комнате, Чазов говорил по телефону с больницей. Сайкин стоял над упавшим Стрельцовым с искренним ужасом на лице. Только Топорнин остался в стороне, бледный и растерянный.