Лекарь драконьей матушки (СИ) - Юраш Кристина - Страница 9

— Есть котлета и овощи! — улыбнулась я, подходя к тарелке.

— Нет! Я не стану это есть! Это — пища для бедняков! — произнесла ее величество, взглянув на тарелку. — Докатились! Меня кормят, как… как… какую-то домашнюю скотину!

Ее голос стал плаксивым, а губы задрожали. Я была с ней не согласна. Котлета с овощами тоже.

— Мы с котлеткой подождем, — кивнула я, замечая, как императрица изнывает и постоянно поглядывает на дверь, словно ожидая чего-то или кого-то.

Её глаза были полны нетерпения, а в движениях читалась тревога, которая, казалось, только усиливалась с каждым мгновением.

— Ну как? — спросила я, тоже взглянув на дверь. — Надумали?

Прошел еще час. За это время я успела дважды разогреть ужин, но настроение ситуации оставалось напряженным.

— Ладно, давай сюда! — произнесла императрица, словно делая мне огромное одолжение, её голос звучал с нотками снисхождения. Лицо было такое, будто она раздает милостыню придворным, а не принимает пищу в своей собственной комнате.

— Несу! — обрадовалась я, осторожно накалывая котлету на вилку. Чувство облегчения перемешалось с тревогой — вдруг все это зря?

Губы императрицы, бледные и тонкие, распахнулись, и она стала жевать. На её лице отражалась вся гамма чувств — от презрения до внутренней борьбы, — чувства, которые сложно было выразить приличными словами, особенно при детях.

— Гадость! — поёжилась она и отвернулась. — Пища для бедняков!

— Понимаю, — вздохнула я, откусив кусочек котлетки. — Да, здесь нет специй. Только соль. Это называется здоровый образ жизни. Я понимаю, что специи — вкусно, но они вредны. Поэтому ограничилась только солью.

“Лесть! Польсти ей!”, — пронеслось в голове. — “Так все делают!”

— Понимаете, это крестьяне жрут всё, что есть. Они не заботятся о своем здоровье. Они даже не знают, что вредно, что полезно. Забота о здоровье — это признак аристократизма, — начала я. — Я… Я читала про другой мир, в котором о своем здоровье думают только богатые. Там очень много всякой разной вкусной еды, но очень вредной. И ее едят только… Ну… Бедные люди. От этой еды они полнеют, болеют, постоянно бегают по врачам. А богатые люди следят за своим здоровьем, едят исключительно то, что полезно. Они тратят на это огромные деньги! Да, их еда не такая вкусная, как у бедных. Но зато они дольше сохраняют молодость и не жалуются на здоровье. Есть даже специальные люди, которые помогают им составить правильное меню. За деньги, разумеется.

— Бред все это! Глупые сказки, чтобы уговорить меня! — фыркнула императрица.

Я посмотрела на тарелку.

— Да ее есть невозможно! — воскликнула императрица, и в голосе слышалась явная ненависть к блюду. — А эти овощи я даже пробовать не стану!

Я поняла, что дело — дрянь. Прошел еще час, и ситуация напоминала борьбу — кто кого! И пока что ситуация меня!

— Я не стану есть эту дрянь для бедняков! — бушевала императрица, и я чувствовала, что ее раздражительность — скорее следствие болезни, ведь все диабетики нередко бывают раздражительными. — Это не еда, а помои!

“Мой сын… Мой сын приказал кормить меня помоями!”, — всхлипнула она и заплакала. — “Дожили! Помои! Ужас какой! Я никогда не думала, что мой сын так поступит со мной!”.

Ее слезы были искренними, а я понимала, что никак не могу ее уговорить.

В дверь заглянул слуга, услышав крики и плач.

— Передайте моему сыну! — гордо произнесла императрица, а в ее глазах сверкнули слезы. — Что его мать никогда не опустится до того, чтобы есть эти помои! Я лучше умру от голода!

— Передать моему господину, что его мать умрет от голода? — обалдел слуга. Хотя, что тут удивляться. Мне кажется, к капризам больной императрицы все уже должны привыкнуть.

— Я не буду есть до тех пор, пока не увижу сына! — твердо заявила императрица, словно поставила жирную точку. — Я отказываюсь от еды!

Я было подумала, что это пустые слова, и что Ингерина Гельфрейх просто разыгрывает очередную сцену, но я сильно недооценила её характер.

В этот день она не съела ни крошечки.

Промучившись до глубокой ночи, я наконец добралась до кровати и уснула, превозмогая усталость и тревогу.

Наутро я доела оставшиеся котлеты и овощи, приготовив новую порцию. На обед у нас был постный суп, а на ужин — творог с яблоками. Всё было простым, но, по крайней мере, свежим и питательным.

Тарелка настойчиво стояла возле кровати, а императрица, лежа, смотрела на свой портрет в молодости, словно пытаясь найти в себе силы для следующего шага.

— Может, вы все-таки перестанете вести себя, как маленькая капризная девочка? — сказала я, устав так, словно на мне все королевство пахали, а потом еще дрова возили. — Если хотите увидеть внуков, то вам обязательно нужно есть то, что вам полезно!

Она повернула голову и смерила меня взглядом, полным недоверия и недоумения.

— Внуков? — едко спросила она. — Уж не от тебя ли? Даже не думай. Я никогда не неволила своего сына в выборе невесты. Пусть хоть принцесса, хоть простолюдинка. Но не ты! Никогда!

— Да не претендую я на вашего сына! — с раздражением произнесла я, пытаясь скрыть свое внутреннее волнение. — С чего вы взяли?

Императрица взглянула на меня с нескрываемым презрением, её глаза пылали злобой.

— В глаза твои бесстыжие посмотрела, — заметила она с холодным тоном, — а ты даже не смущаешься.

Я увидела её бледность — ну еще бы, ведь она не ела почти двенадцать часов. В голове пронеслось тревожное:

“Сейчас сахар упадет. А там и до комы рукой подать!” — тревожные мысли ворвались без приглашения.

Я решила действовать от противного. Взяв кресло, я поставила его в центр комнаты, уселась поудобнее и взяла тарелку.

— Ничего, у меня еще есть! — улыбнулась я, вдохнув запах овощей и сделав вид, что наслаждаюсь их непередаваемым ароматом.

Затем я вспомнила, с каким видом едят все подряд в рекламе.

Я начала есть овощи так, как будто пробую изысканное блюдо в дорогом ресторане. Причмокивая и постанывая, я делала вид, что таю от наслаждения, прикрывая глаза и делая вид, что овощи растворяются во рту, превращаясь в божественный вкус.

Честно сказать, я бы не выдержала такой рекламы!

Императрица же сидела неподвижно, словно статуя, её лицо было бесцветным, а глаза — пустыми, словно она уже видела, как за поворотом жизни мелькает смерть. По ее лицу было заметно, что силы потихоньку оставляют ее.

— Я буду есть только в присутствии сына! — объявила она из последних сил.

— Так дело не пойдет! — подумала я, быстро отнеся чистую тарелку на кухню и аккуратно помыв ее. — Если она и правда перестанет есть, то сил у нее совсем не останется!

Под вечер второго дня я поняла, что пора бить тревогу. Ее величество стало бледнее еще сильнее, и сил ругаться или даже шевелиться у нее уже не было.

— Нужно идти к императору, — решила я твердо. — Другого выхода у меня нет.

Я вышла в коридор, замирая в нерешительности.

В этот момент я вдруг заметила спешащего Фруассара — пухлого, с маленькими усиками, идущего по коридору, мурлыча себе под нос что-то непонятное. Когда я встала у него на пути, он остановился, удивленно подняв брови. Какой-то документ, который он нес в руках, он тут же спрятал за спину, одарив меня широкой придворной улыбкой.

— О, вы-то мне и нужны! — обрадовалась я, вспоминая, что хитрый камердинер знал толк в придворных интригах. — Ее императорское величество отказывается есть. Вообще. Она решила заморить себя голодом.

— Что?! — вздрогнул Фруассар, а потом осмотрелся. — Ее императорское величество отказывается от еды?

— Да, — кивнула я, глядя на него с надеждой. — И мне нужен совет. Она упорно не желает есть то, что ей полезно. Она хочет видеть сына. А я понимаю, что мне ужасно не хочется идти к нему и сообщать, что тут близится голодный обморок.

Фруассар взял меня за локоть, оттащил к стене и осмотрелся, словно опасаясь за то, что нас могут услышать.