Шайтан Иван 5 (СИ) - Тен Эдуард - Страница 19

— Приветствую тебя, Иван, у нас, в селении Арди. Я, Куат, старейшина Арди, а это старейшины и уважаемые люди из Гаштани и Сериз-кали. Мы вольные военные тухумы, Дасенруховцы. Ты хотел поговорить с нами, мы слушаем тебя.

Дауд делал синхронный перевод.

— Ас-саляму алейкум ва- рахмату-лляхи- ва- баракятух (Мир вам и милость божья и Его благословение), — так звучат полное приветствие. Поклонился приложив правую руку к сердцу. Как и рассчитывал, многих это удивило.

— Благодарю вас уважаемые, что откликнулись на мою просьбу. Я хотел узнать у вас, уважаемые, как мы будем жить дальше? Вы восстанавливаете дорогу на перевал. Жители черкесских селений и я, не знаем, что ожидать от вас. Дружбу и хорошие соседские отношения или опять набеги, грабежи во имя Аллаха, субхана-ллах (пречист Аллах). Не смотрите на меня с таким удивлением. Вы знаете Дауда, сына уважаемого Адэла. Он подтвердит мои слова. Они только начали хорошо жить, зимой голод не посещает их селения. Если вы восстановите дорогу по ней вновь придут отряды Абдулах-амина и Хайбулы. Они станут призывать вас присоединиться к ним и прикрываясь знаменем ислама убивать русских и своих собратьев, мусульман. Объявив их предателями, потому что они хотят жить в мире, растить хлеб, радоваться, что их дети не плачут от голода.

— Замолчи, Шайтан, твои слова, как яд разъедают души правоверных и вводят их в заблуждение. — со злостью выкрикнул один из присутствующих.

— Это Закир, из селения Гаштан — шепнул мне Дауд.

— Зато твои слова, уважаемый Закир, зовут правоверных в рай, где полногрудые гурии встречают с улыбками, истинных воинов ислама. — Усмехнулся я. — Что-то ты не торопишься туда.

Дауд переводивший меня невольно улыбнулся.

— Не торопись, уважаемый Закир сказать слова о которых ты пожалеешь. Гнев плохой советчик. Я пришёл сюда не для того, чтобы ссориться. Я хочу договориться о мирном сосуществовании. Даже плохой мир, лучше хорошей войны. Почему бы вам не приезжать к нам на базар, заниматься торговлей. Дороги у нас безопасные и вам всегда рады, если вы пришли с миром. Скажи мне уважаемый Закир, где в коране написано или в каких хадисах сказано, что грабить, убивать соседа или кого другого, это благо. Даже если он не мусульманин, мирно живёт рядом с тобой, а ты приходишь и убиваешь его, насилуешь жену и продаёшь детей в рабство. И всё это делается с именем Аллаха. Ты считаешь себя героем и защитником веры. Всё это ложь. Ты начинаешь возмущаться и слать проклятья после того, когда к тебе приходят и творят тоже с тобой, и твоей семьей. Зло порождает зло, ненависть разжигает ещё большую ненависть.

Я буду искренне рад, если мы найдём общий язык и установим мир. Но если вы выберете войну, вы её получите. Такую войну, после которой вы будете умываться кровью и проклинать тот день, когда решили поднять против меня оружие.

В воздухе повисла гнетущая тишина, когда Дауд закончил перевод. Пока я говорил, моё лицо превратилось в бесстрастную, ледяную маску. Даже я сам почувствовал, как голос мой стал холодным, монотонным, будто доносящимся из глубин преисподней. Я не кричал, не сжимал в ярости рукоять кинжала, напротив, мой голос звучал тихо, словно предсмертный шёпот. Дауд с опаской посмотрел на меня. Видимо, сейчас во мне все видели не человека, а настоящего шайтана.

— Это не угроза, уважаемые. Это предупреждение.

— А тебе не страшно, Шайтан Иван, что ты можешь не выйти живым из этой комнаты? — спокойно произнёс горбоносый горец с чёрной, ухоженной бородой и шрамом на скуле. Взгляд его был твёрд, но без злобы.

— Это Малик, брат Куата, — шепнул Дауд.

— Нет, Малик, нестрашно. И я объясню почему. Во-первых, настоящие горцы, — я намеренно сделал ударение на этом слове, — не нарушают данного слова. Во-вторых, если это и случится… что ж, Ма-шаа-Аллах (такова воля Всевышнего). Но тогда мои воины придут и сотрут ваше селение с лица земли, оставив после себя лишь пепел.

Я поднял руку, пресекая возможные возражения.

— Я не запугиваю вас и не бросаю слов на ветер. Я лишь говорю, что будет. Но хватит о плохом. Я предлагаю вам два года мира. Вы восстанавливаете дорогу и ваши люди могут свободно ходить через наши земли в наш Базар, он сейчас ближе и у нас безопаснее, чем в равнинном Дагестане. Если люди Абдулах-амина или Хайбулы попытаются пройти через перевал, вам не нужно с ними сражаться. Просто дайте мне знать. А если вам самим понадобится помощь, скажите, и я сделаю всё, что в моих силах.

Я замолчал, давая им время обдумать мои слова.

— В этой войне не будет победителей. Мы все проиграем.

После долгого молчания меня пригласили в другой дом, где накормили горячей пищей. Дауд остался со старейшинами, им ещё предстояло решить: война или мир.

А я… признаться, был измотан до предела. После сытной еды незаметно для себя провалился в сон.

Хайбула с Гасаном достигли селения Арди в предрассветных сумерках. Окутанное туманом, оно спало. Осторожно, как тени, они объехали его по краю, стараясь не оставить следов и не разбудить сторожевых псов. В условленном месте, поляне заросшей кустарником, их ждал проводник. Но кроме него, из предрассветного мрака появились еще трое. Люди Ивана.

Они возникли так внезапно, словно выросли из-под земли, что Хайбула и Гасан вздрогнули, инстинктивно рванувшись к оружию, но застыли на полпути, пальцы так и не сомкнулись на рукоятях.

— Салам алейкум, Хайбула, — поздоровался один из них, низким, спокойным голосом. Хайбула узнал лица, запечатлевшиеся в памяти с того кровавого дня, рядом с Иваном.

— Ва алейкум ассалам, — ответил Хайбула, с усилием сглатывая ком в горле. — Вы что, тоже встречаете меня?

— Нет. Командир в селении, ведет переговоры. Его ждем. — Говоривший был явно старшим. Двое других, хоть и узнали гостей, оставались настороже. Их внимательные, недобрые глаза, неотрывно следили за каждым движением Гасана и Хайбулы, в руках ружья, стволы которых лишь слегка были отклонены в сторону.

— Хорошо, — кивнул Хайбула, стараясь говорить ровно. — Подождем Ивана с вами. Можно?

Старший из троих молча кивнул, жестом приглашая к неяркому костру, над которым уже подрагивали струйки пара от висящих котелков. Все, кроме одного, который бесшумно растворился в тумане, уселись у огня. Завтрак начался под гнетущим молчание.

Переговоры завершились на рассвете. Меня пригласили в кунацкую, служившую комнатой для совещаний. Куат, его лицо усталое, но довольное, огласил решение совета: мир. Пусть пока только на два года, «дальше будет видно». Старейшины, кивая головами, торжественно поклялись не поднимать руку ни на меня, ни на черкесские селения за перевалом.

— Тем более, — подчеркнул один из них, — многие из нас связаны кровными узами с теми кто за перевалом.

Большего добиться не удалось. От предложения военной помощи они отказались наотрез, сухо заявив, что сами разберутся и с Абдулах-амином, и с Хайбулой. Их главным условием был свободный доступ на наши земли, особенно, — ключевое слово прозвучало четко, — к Базару.

Я от души поблагодарил старейшин за мудрое решение, за мир. После краткого, чисто символического совместного перекуса, лепешки, сыр, айран. Я с Даудом двинулся в обратный путь.

Дорогой Дауд, его глаза блестели от усталости и возбуждения, посвятил меня в подковёрные детали совещания. Главным ястребом, как и ожидалось, был Закир. Его род больше всех вложил в «справедливую борьбу» и понес самые горькие потери. Даже двое старейшин, приехавшие с ним, не поддержали его ярости. Закиру пришлось, скрепя сердцем, подчиниться воле большинства. Остальные же изначально роптали против жесткой линии Абдулах-амина. Его мечты о «государственности» разбились о суровую реальность проблем, обрушившихся на них после первых побед. Больше половины воинов, первоначально откликнувшихся, погибли. Войне не видно конца. Абдулах-амин требовал новых воинов уверяя, что до победы осталось совсем немного, но последнему глупцу было понятно, что войну не выиграть. Все пять селений Дасенруховцев проголосовали за мир. К остальным родам решили послать гонцов и поставить их в известность. Это была победа, незаметная в масштабах всего Кавказа, но для меня очень серьёзный шаг в создании мирной зоны. Перед моим отъездом ко мне подошёл Малик.