Улей. Трилогия - Д Алекс - Страница 38

Усевшись на свой трон за центральным компьютером, я быстро пробегаю взглядом по мониторам, задержавшись на опустевшей соте Науми. Стиснув зубы, проглатываю глухой рык и, смахнув со лба выступившую испарину, загружаю на экран фрагмент видеофайла. Смотреть там особо нечего, приглушенный свет, очертания неподвижной женской фигуры на кровати. Меня интересует исключительно звук.

«– Кая, расскажи о своем первом воспоминании. – Нажав пуск, слышу свой собственный голос.

– Это сложно. Я думаю, что никто не помнит свое самое первое воспоминание, – спокойно отзывается Кая.

– Опиши первое, что придет на ум.

– Я не знаю… – расстроенно тянет она. – Помню свою комнату, шторы с бабочками. Когда они шевелились, мне казалось, что бабочки машут своими крыльями. Я могла очень долго за этим наблюдать, представляя, что гуляю в саду.

– А сад ты помнишь?

– Смутно. Не уверена, что часто там бывала.

– Ты же не могла всё время находиться в детской.

– Я помню еще одну комнату. – В голосе пчелки звучит напряжение. Она словно колеблется, стоит ли продолжать, или боится.

– Расскажи мне об этой комнате, Кая, – вкрадчиво прошу я.

– Там мало света и плохо пахнет, но зато есть старый кукольный домик. Он мне очень нравится, хотя у него оторваны все дверцы.

– Ты оторвала дверцы, Кая?

– Да. Я не люблю закрытые двери.

– Закрытые мне тоже не нравятся. Ты знаешь, кто запирает тебя в этой комнате?

– Нет. Но знаю, что не должна оттуда выходить, – голосом непосредственного ребенка отвечает Кая.

– Почему ты не должна выходить?

– Когда в доме гости, нужно сидеть тихо и не совать свой любопытный нос куда не следует.

– Кто тебе это сказал? – мягко спрашиваю я.

– Не помню, – расстраивается Кая. – А почему тебе не нравятся закрытые двери?

– Потому что мне кажется, что за ними прячется зло, но, если дверь открыта, страх исчезает.

– Не всегда, – зашуршав простынями, тихо вздыхает пчелка. – Иногда он становится сильнее. Если дверь открыта, то зло может войти.

– Кая, ты когда-нибудь видела зло?

– Да-а-а, – доверительным шепотом делится она.

– Расскажешь мне, как оно выглядит?

– У зла лицо ангела.

– Лицо ангела? Поясни. Я не понимаю, Кая.

– Я не люблю ангелов. Они очень красивые, но плохие и обижают маму, – испуганно всхлипывает девушка, с головой прячась под одеяло.

– Не бойся, Кая, здесь нет ангелов.

– Правда?

– Да, ни одного. Клянусь, что говорю правду.

– Я верю тебе. Ты добрый и совсем на них не похож. – После этой фразы я сосредотачиваюсь, внимательно вслушиваясь в каждый звук и интонацию.

– На кого? – Голос на записи звучит спокойно и буднично. Это промежуточный вопрос, незначительный на первый взгляд.

– На ангелов, глупый. На кого же еще. – Резко сдернув одеяло, Кая садится и начинает по-детски хихикать. – Ангелы же не носят штаны, а у тебя они есть.

– Откуда ты знаешь, что у меня есть штаны? Ты же меня не видишь.

– Неправда, я тебя вижу, – обиженно возражает Кая.

– Хорошо. Я тебе тоже верю. Расскажи мне еще об ангелах.

– Не хочу. Иначе они догадаются, что я за ними подсматриваю.

– И часто ты подсматриваешь за ангелами без штанов?

Кая заливисто смеется, бросая в темноту подушку.

– Платья ангелы тоже не носят. Они мешают им летать по саду, словно бабочки. – Раскинув руки, Кая начинает размахивать ими, как крыльями, а потом резко замолкает и ныряет под одеяло.

– Что случилось? Почему ты испугалась?

– Ты разве не помнишь? – удивленно спрашивает Кая.

– Не помню – что? – В моем голосе на записи звучит недоумение. Высунув голову, Кая подносит указательный палец к губам:

– Ш-ш-ш, никто не должен нас увидеть».

На этом запись обрывается. Как ни пытался я ее разговорить, в ту ночь Каталея не произнесла больше ни слова. На самом деле она сказала даже больше, чем требовалось, но в тот момент я неверно трактовал услышанное, неправильно расставил акценты, решив, что откровения пчелки являются проекцией скрытых страхов, вымыслом детского воображения.

Однако главный парадокс состоит в том, что мое подсознание не исключение из правил, и оно тоже способно ставить подножки, обманывать и сбивать с верного пути. Теперь же картинка складывается совершенно иначе, подтверждая то, что я понял гораздо раньше, но упорно отрицал, надеясь на другое объяснение. Отрешенно уставившись на экран, я сглатываю скопившуюся во рту горечь и до скрипа в костяшках сжимаю кулак.

«Улей» и правда нельзя покинуть, глупая пчелка.

Никому еще не удалось.

Даже тебе.

Из спасительных объятий сна ее вырывает назойливое ощущение пристального изучающего взгляда, словно высверливающего отверстие у нее во лбу. Неприятное чувство, почти болезненное. Хочется спрятаться, отвернуться, но мышцы шеи отказываются подчиняться, веки кажутся тяжелыми, в ушах звенит монотонный гул, в голове рой разрозненных мыслей и отголоски чудовищного сна.

Или это был вовсе не сон?

Получив вопрос, вероломная память безжалостно подкидывает самые жуткие кадры из кровавой онлайн-трансляции, заставляя сердце бешено сокращаться в груди. Дышать становится тяжело, будто невидимая тяжесть камнем давит на грудь. Страх, ярость, ненависть, омерзение, глухое отчаяние – всё возвращается снова, обрушиваясь лавиной обреченного бессилия. По венам расползается леденящий ужас, и она инстинктивно жмется к источнику тепла.

Наткнувшись на твердую преграду, Кая изумленно распахивает глаза. Несколько раз моргает, пытаясь прогнать нелепое видение, но лицо на соседней подушке не только никуда не исчезает, но еще и нахально ухмыляется.

– Где, твою мать, тебя носило? – Приподняв голову, Кая приглаживает ладонями растрепанные волосы.

– Не вижу слез радости, – вместо приветствия насмешливо бросает Бут.

Вот говнюк, залез без спроса в ее чистую, белоснежную кровать в своем черном похоронном смокинге, и хватает наглости сыпать дурацкими шутками.

Повернувшись на бок, батлер засовывает руку под подушку и невинно улыбается. Несмотря на внешнюю самодовольную браваду, он выглядит как-то иначе… Уставшим, что ли. И цвет лица бледнее, чем обычно. Или она просто давно его не видела? Странно, но с появлением Бута весь тот кромешный мрак, в котором пребывали ее мысли еще минуту назад, отходит на второй план. Причины подобной метаморфозы пока туманны и неясны, но она обязательно с этим разберется… потом.

– Я слышал, ты скучала по мне. Вся извелась, места себе не находила, – лениво продолжает батлер.

– Скучала? Я? – сиплым спросонья голосом возмущенно выдыхает Кая, с силой пихая его в плечо. Поморщившись, он ловит ее запястье и сильно сжимает.

– Помнишь правило про распускание рук? – с опасным шипением бросает Бут.

– Пошел ты со своими правилами, – взбешенно рычит Кая, вырываясь и подпрыгивая на постели. – Тут такое творится! Ад отдыхает, а тебе весело?

– Ты жива и здорова. Разве это не повод, чтобы расслабиться и улыбнуться? – равнодушно отзывается он, переворачиваясь на спину.

От его сканирующего тяжелого взгляда из-под опущенных ресниц ей становится не по себе. По спине несется табун мурашек, правое веко нервно пульсирует.

Как Кая вообще оказалась в кровати? Последнее, что она помнит, – звездное небо над террасой, собственный оглушительный вопль, а потом как отрезало. Обернувшись, пчелка напряженно смотрит на темный экран плазмы.

Может, это и правда был просто сон?

– Не обманывай себя, – забравшись в ее мысли, безжалостно рубит Бут.

Судорожно втянув жизненно необходимый кислород, она снова поворачивается к валяющемуся на ее постели мужчине. Боже, как же он ее бесит. До скрежета зубов и трясущихся конечностей.