Потерянная жертва - Брындза Роберт - Страница 7

Тристан посмотрел на Кейт.

– Погодите. Томас Блэк говорит, что Питер Конуэй остановил его в два часа ночи из-за неисправного стоп-сигнала примерно за пять недель до того, как пропала Джейни. Это значит, что дело было в середине ноября восемьдесят восьмого года.

– Это значит, что Питер выдавал себя за полицейского, – заключила Кейт. – Он окончил Хендон только в начале восемьдесят девятого.

– Там не сказано, приехал ли Питер Конуэй на полицейской машине и в униформе ли он был.

– У сотрудников в штатском есть удостоверение личности, – обеспокоенно сказала Кейт.

Они продолжили читать.

Позже я узнал из сплетен – «сплетни» гораздо более приятное слово для истины, с которой я предпочел бы не знакомить тебя, моя милая, – что Питер Конуэй похитил Джейни Маклин. Он познакомился с ней в пабе за несколько недель до того, как она исчезла. Он мог быть в униформе, когда она села в его машину. Не знаю, будет ли у меня шанс обсудить это с Конуэем. Я дам тебе знать. Но возвращаясь к тому, с чего я начал: пожалуйста, постарайся наслаждаться жизнью. Ты выдающаяся актриса. Я чудовище, и многие люди посчитают, что мои комплименты тебе и гроша не стоят, но я считаю, что они на вес золота.

У меня нет причин лгать тебе, моя дорогая.

Не высовывайся, будь осторожна.

Твой Томас

Тристан отхлебнул кофе, а Кейт достала вторую фотокопию письма. Оно было намного длиннее, но в нем была выделена короткая часть, где говорилось конкретно о Джейни.

В последнем письме от воскресенья 31 октября, которое само по себе было ответом на мое письмо в пятницу 29 октября 2010 года, ты сказала мне, что на тебя слишком давит информация о девушке по имени Джейни Маклин, которая, как я считаю, могла стать одной из первых жертв Питера Конуэя. Просто повторю, Джудит, моя дорогая, тюремщики открывают и читают все мои чертовы письма. Так что каждое слово, что я тебе писал, известно им и Бог знает кому еще. Не сомневайся, с информацией, которую я тебе сообщил, ничего делать не нужно. Теперь это известно начальству, кем бы оно ни было. У меня не было возможности связаться с Конуэем, и я не знаю, будет ли она у меня в ближайшее время. Его держат в одиночной камере под строгим надзором.

Кейт на миг отвлеклась от чтения. Они пробыли в кофейне всего полчаса, но дорогу снаружи уже затянуло туманом, и начало темнеть.

– А о Томасе Блэке что думаешь? – спросила она.

– Он строит из себя интеллектуала. Классический серийный убийца: красноречивый, но лживый, эгоцентричный и напыщенный.

Кейт кивнула.

– Да, ему нужна шумиха. Он склонен манипулировать людьми. Пишет это письмо и открыто признает, что его прочтут охранники. Интересно было бы взглянуть на его переписку с кем-нибудь другим. Это помогло бы нам лучше понять, какие отношения связывали их с Джудит.

– Самое главное – он говорит, что видел, как Питер Конуэй покупал Джейни выпивку в «Кувшине».

– Это могла быть и другая девушка. Он ведь не сказал, что это Джейни. Это лишь его предположение.

– Да, безусловно. Но можем ли мы доверять тому, что он писал Джудит? Питер Конуэй и Томас Блэк засветились в одном районе Лондона примерно в одно и то же время. Томас Блэк вращался в педофильских кругах. Две девушки, убитые Питером Конуэем, были несовершеннолетними. Возможно, их пути пересекались и в иных случаях.

Кейт обвела взглядом оживленную кофейню. В одном углу болтала группка девушек, в другом компания ждала, когда можно будет забрать заказ у бариста. И те и другие не обращали внимания на Кейт и Тристана, что очень радовало.

– Мы совсем рядом с домом, где жила Джейни. Хотите туда зайти? – предложил Тристан.

Кейт допила кофе, и они вышли из «Старбакса». Вдали загорелась вывеска «Кувшина». Холодный ветерок шевелил волосы у Кейт на затылке, и, несмотря на толпы людей и яркие рождественские огни, этот район внушал ей точно такое же чувство страха и отвращения, что и в годы юности, когда вокруг было уныло и опасно, а она работала в Службе столичной полиции.

– Выглядит… пугающе, – заметил Тристан.

– Это называется брутализм[3], – сказала Кейт.

Они стояли напротив «Виктория-Хаус», бетонного жилого дома в десять этажей. От дороги его отделял большой двор, обнесенный низкой, тоже бетонной стеной, похожей на центральную разделительную полосу автомагистрали. Из трещин в плитах выглядывали засохшие сорняки и трава. В общем, классический образец этого самого брутализма.

В нескольких окнах мерцали и вспыхивали рождественские огни, добавляя цвета. Пересекая двор, Кейт и Тристан увидели свисавшего из окна пластмассового Санту на небольшой веревочной лестнице. Интересно, подумала Кейт, в окно он лезет или пытается отсюда сбежать.

– А это что такое? – поинтересовался Тристан, проходя мимо огромной уродливой скульптуры на низком постаменте, опять-таки бетонной. – Похоже на восьмигранную игральную кость или странный кубик Рубика.

Подойдя ближе, они увидели на одной из сторон восьмигранника, повернутой к главному входу, надпись «НА ХЕР КРЕЗИЗ».

– Занятное написание слова «кризис», – отметил Тристан.

Близились сумерки, в воздухе витал легкий туман. Бетонные стены были покрыты водяными разводами и плесенью. Все вокруг выглядело мокрым и жалким.

Главный вход перекрывала завеса из стеклянных панелей. С другой стороны располагалась открытая бетонная лестница. Кейт задалась вопросом, была ли она открыта в пятидесятых, когда строился «Виктория-Хаус», и тогда же или позже установили стеклянные панели в качестве меры безопасности. На пронумерованных кнопках панели домофона были указаны фамилии некоторых жильцов. Всего было пятьдесят квартир, и как раз под пятидесятым располагался аккуратный квадратик с надписью «МАКЛИН».

Кейт думала, что сказать, когда к двери подошел молодой человек, тащивший две сумки с покупками. Он положил карточку на датчик, и дверь распахнулась. Кейт и Тристан прошли вслед за ним, что нисколько его не заинтересовало.

Лифт, воняющий мочой, со скрипами и стонами доставил их на десятый этаж. Длинный коридор, открытый всем ветрам, тянулся вдоль стройного ряда входных дверей, выкрашенных в довольно кричащий красный. На всех, кроме одного, окнах, расположенных справа от дверей, висели жалюзи или сетчатые занавески.

Кейт и Тристан прошли по коридору. Между дверями висели оранжевые натриевые лампы, заливая бетон и их лица болезненной бледностью. С десятого этажа открывался панорамный вид, и можно было оценить весь масштаб застройки вокруг Кингс-Кросс: сияющие многоэтажные дома, два парка, площадь, освещенную прожекторами, на месте газовых вышек.

– Что мы скажем Дорин, если она здесь? – спросил Тристан. – Пожалуй, все-таки надо было подготовиться.

– Правду. Нас попросили расследовать исчезновение ее дочери. Дальше посмотрим по ее реакции. – Кейт была все еще ошарашена встречей с Лондоном после долгой разлуки.

Они прошли мимо окна, из которого была видна маленькая кухня, где на плите кипели кастрюли, и еще одного, откуда доносились крики. Дойдя до последней двери, Тристан позвонил в звонок, и его звук эхом отозвался в глубине квартиры. Жалюзи на окне были опущены, и внутри было темно. Тристан позвонил снова. Дверь открылась, и из соседней квартиры вышла пожилая седая женщина в зеленом шерстяном кардигане, плиссированной юбке в клетку, плотных легинсах и довольно потрепанных пушистых тапочках.

Обведя их глазами, она скрестила руки на груди и с надеждой спросила:

– Вы из Беллингема?

– Нет, – ответила Кейт и вновь позвонила в звонок.

Пожилая женщина подошла к бетонной стене, посмотрела вниз, снова перевела взгляд на них.

– Ее нет.