Да, шеф! - Джонс Джинджер - Страница 13

Следующие десять минут Кристос описывает дюжину или около того деликатесов из баранины, периодически отхлебывая из кружки. Взяв большую миску, он показывает, как соединять все ингредиенты, из которых состоит начинка. Фрейя наблюдает за каждым его движением: как он берет сковороду и обжаривает мелко нарезанный лук до прозрачности, а затем подрумянивает бараний фарш, смешивает дикий рис, укроп, мяту и нарезанный сельдерей. Запах орегано наполняет комнату. Кристос растирает травы и свежеприготовленную томатную пасту, пока не образуется густая паста.

– Многие люди думают: «Почему сельдерей?» – говорит он, вливая литр бараньего бульона и уменьшая огонь. – Зачем употреблять пищу, которая сжигает больше калорий, чем дает? И я им на это отвечаю… – Его глаза расширяются. – Радуга состоит не только из красного, желтого и синего цвета. Для создания полного спектра нужны все оттенки, вот и для приготовления еды нужны все вкусы. Сельдерей придает текстуру. Добавляет глубины. Дает нам хруст. – Он сует ветку сельдерея в сторону Хейзел. – Человек без палки – лишь наполовину человек.

Глаза Хейзел расширяются, и со своими густыми бровями и крючковатым носом она становится похожей на коричневую сову.

Кристос выуживает лист из миски и кладет по центру доски.

– Всегда блестящей стороной вниз, – наставляет он и разражается лекцией, как важно выбрать виноградный лист нужного светло-зеленого оттенка, четыре-пять дюймов в ширину, ни в коем случае не толстый и не порченый. – Мелкие при готовке порвутся. Слишком большие будут жесткими, их трудно жевать. Всегда берите средние гладкие листочки.

После того, как начинка тушится десять минут, он пробует ее на кончике чайной ложки, удовлетворенно причмокивает губами и для верности добавляет еще горсть нарезанной мяты. Затем, выкладывая смесь ложкой на стебель листа, загибает обе стороны к середине. Его пальцы шустро перебирают, словно ноги сороконожки, уплотняют, скатывают, пощипывают и сжимают. Кристос явно смог бы проделать все это даже во сне.

– Свернуть. Свернуть. Снизу вверх. – Он демонстрирует, как именно. – И убедиться, что нет дыр. Это очень важно. Дырка может быть в дуршлаге. В носке. Хоть в голове. Но не в купепьи. Ясно? Если пропустите дырки, свертки размотаются во время приготовления.

Кристос сбрызгивает готовые купепьи лимонным соком и оливковым маслом, заливает бульоном маленькие свертки и ставит кастрюлю на плиту.

– Ладно, теперь сами, – говорит он, допивая остатки из своей кружки и радостно потирая руки.

Фрейю охватывает волнение. Так, он солил и перчил мясо сразу или в середине готовки? А лимоном сбрызгивал? Она оглядывает своих соперников, но те излучают небрежную заинтересованность. Может, для них эта самая купепья и детский лепет, но для Фрейи-то нет. Ее пульс учащается, когда она смотрит на виноградные листья, разложенные на каждой тарелке прожилками вверх, но затем вдруг приходит спокойствие. Она же знает, как пробовать еду. Знает, чем и когда приправлять. Знает, что текстура и вкус важнее всех знаний, которые можно почерпнуть из учебника. У нее есть все необходимое для работы, и, если она собирается вернуться домой с «Золотой ложкой», нужно просто довериться своему чутью и сохранять самообладание.

Вспомнив все, что сказал Кристос, Фрейя направляется к выделенной ей плите и, потянувшись через кастрюлю Кваме, случайно макает рукав в его воду.

Он цыкает и отмахивается от нее кухонным полотенцем.

– Извини, – говорит она, пытаясь собраться и успокоиться.

Хитрость заключается в том, чтобы не паниковать. Еда, как и животное, чует страх, она нуждается в сильной, уверенной руке. И любви. Миссис К. всегда твердила, что сколько эмоций вложишь в еду, столько получишь взамен. Перемешай с любовью. Взбей с любовью. Натри с любовью и не торопись. Если спешишь и лишаешь свое блюдо той нежности, которой оно заслуживает, еда понемногу становится хуже. Люди могут предать – например, любишь кого-то всем сердцем, а он тебя нет. Но вот еда всегда ответит взаимностью.

Лицо покалывает от пара кипящей воды. Фрейя бросает в нее виноградные листья, позволяя им покружиться в пузырьках, а затем вылавливает их и окунает в миску с ледяной водой, наблюдая, как темно-зеленый оттенок становится ярче. Затем наступает черед баранины. В кухне гремят кастрюли и жужжат таймеры. Фрейя обжаривает мясо, добавляет нарезанный сельдерей, припущенный лук и щепотку морской соли, затем останавливается, чтобы попробовать, проверить насыщенность вкуса, кислотность и жирность. Немного солоновато. Кислотность поможет нейтрализовать соль. Фрейя тянется за белым винным уксусом и видит, что уже отстает. Как все остальные так молниеносно управляются? Смешав укроп и свежую мяту, она спешит добавить оставшиеся ингредиенты и смотрит на получившуюся неаккуратную жижу. Настоящее бедствие. Как ей удалось переборщить с томатным пюре? Фрейя бросает взгляд на приготовленную Мишелем прекрасную смесь из риса, баранины, овощей, трав и специй. Как, черт возьми, он умудряется выглядеть идеально, когда сама Фрейя выглядит так, будто ее только что вырвало? Дыши. Дыши. Дыши. Она кладет ложку фарша в центр листа, но, сколько ни подворачивает края, он все равно раскручивается.

– Не слишком туго, не слишком свободно, – наставляет Кристос, перемещаясь между учениками и опираясь на мебель. – Сворачивайте их, как маленькие сигары.

На ум приходит совет миссис К. «Нельзя торопиться в любви, нельзя торопиться в еде. Поспешишь – людей насмешишь. Наслаждайся процессом». Да только вот сложно ему следовать, когда время на исходе.

– Здорово у тебя получилось, – хвалит Фрейя идеальные сверточки Харджа.

– Еще бы, столько тренировался! – отзывается тот, крутя купепьи, точно конвейер.

Фрейя пытается спасти свой первый сверток, но каждый раз рис норовит вылезти по бокам.

– Слишком много начинки положила, – громко подсказывает Хардж, призывая всех стать свидетелями ее унижения.

Один за другим соперники поворачиваются посмотреть, как она неуклюже орудует пальцами. Сердце стучит в ушах.

– Неловкая я, – виновато улыбается Фрейя.

– Все готовы? – Кристос берет огромный помидор и нарезает его так быстро, что пальцы не разглядеть. Отложив тончайшие кусочки, он выстилает дно оставшимися виноградными листьями. – Так ничего не прилипнет и не сгорит.

Фрейя смотрит на аккуратные ряды купепий у других поваров, затем снова на свою собственную, и ей становится плохо.

– Проблемы? – Кристос наблюдает, как она сражается с еще одним упрямым свертком.

– Э-э. – Вот бы прыгнуть с разбега из открытого окна в море.

В конце концов Хардж приходит на выручку.

– Просто ты левша. Ты пытаешься копировать Короля кухни, а он все делает наоборот.

Фрейя слабо улыбается. Благослови боже Харджа, какой прекрасный способ спасти ее. Воодушевленная поддержкой, она заканчивает блюдо, капает маслом на лист фольги для выпечки, накрывает им форму для запекания, как это продемонстрировал Кристос – тот уже сидит полусонный в конце стола.

– Сорок пять минут в печи, – невнятно бормочет Кристос, но прежде чем они успевают спросить, в какой именно, Король кухни засыпает.

Час спустя мотоцикл Димитрия шуршит по гравию, двигатель резко замолкает возле таверны. Грек снимает шлем и проводит пальцами по подбородку. Фрейя представляет, каково это – сидеть на заднем сиденье его байка, обхватив руками стройную, крепкую талию, прижиматься к красавчику, пока волосы треплет ветер. И не может прогнать картинку, даже когда он уже стоит среди участников с вилкой в руке. От расставленных перед ним тарелок поднимается пар. Фрейя приходит в себя только тогда, когда Димитрий приближается к ее развалившейся купепьи – виноградные листья развернулись, а начинка разлетелась по тарелке, точно выбитые мозги. Если бы только это была чья-то чужая работа, но бирюзовая наклейка не оставляет сомнений.

Димитрий подходит к первому подносу с красной биркой и протыкает вилкой ближайший сверток, бросает его себе на маленькую тарелку и оглядывает участников. Судя по гордой ухмылке на лице, первая партия принадлежит Хейзел.