Честь - Умригар Трити - Страница 13

– Сочувствую, – тихо ответил он.

Смита заморгала, пытаясь овладеть эмоциями и глядя прямо перед собой.

– Мне очень жаль, – сказал Мохан через несколько минут. – Не знаю, что бы я сделал, случись что с моей матерью.

Она кивнула, не в силах произнести то, о чем думала, – что мамин рак и скоропостижная смерть были горем вдвойне оттого, что она умерла, так и не увидев Индию снова. Это новое горе стало отголоском прежнего, словно мама умерла не раз, а два. В Америке им удалось встать на ноги, но это не облегчило тягот и одиночества изгнания. Оборвалась папина перспективная научная карьера, а в первые два года Рохит не хотел приглашать своих белых одноклассников в их скромную квартиру после того, как один мальчик скривился и заявил: «Фу. Тут все провоняло карри». Смита выросла тихой и замкнутой, совсем непохожей на веселого общительного ребенка, которым когда-то была.

– Где они живут? – спросила она. – Твои родители.

– В Сурате. Это примерно в пяти часах отсюда.

– Часто к ним ездишь?

Он пожал плечами.

– Не очень. Когда папа вышел на пенсию, они купили дом в Керале и теперь подолгу живут там. А я работаю с утра до ночи.

– А сейчас не хочешь к ним съездить? У тебя же отпуск на две недели.

Мохан сцепил руки за головой и потянулся.

– Они сейчас уехали. Обычно я езжу на несколько дней, проверяю дом. Но тут Шэннон нужна помощь, и я даже не знаю.

– Шэннон… Может, позвоним Нандини?

– Сейчас. – Мохан замолчал. – Я восхищаюсь Нандини. Судя по тому, что Шэннон рассказывала, она настоящий профессионал. Но с тех пор, как Шэннон попала в больницу, она слегка пагаль, понимаешь?

– Пагаль?

– Рехнулась. – Он покрутил пальцем у виска – жест, понятный во всем мире.

– У меня такое впечатление, что она меня терпеть не может, – заметила Смита. Ей стало легче, когда она сказала об этом вслух.

– Не говори глупости. Я же говорил. Она просто перенервничала. – Он тяжело вздохнул. – Будет лучше, если она уедет из города. Без ее истерик мне в больнице будет намного проще.

– Тоже ненавижу истерики. Поэтому и не хочу с ней никуда ехать.

– Понимаю. Но Шэннон очень ее уважает. – Мохан потеребил нижнюю губу. – Сколько дней вас не будет, как думаешь?

– Не знаю. Утром говорила с редактором. Он хочет минимум две статьи. – Смита вдохнула. – Я сегодня взяла с собой ноутбук. После обеда поработаю в больнице. Мне нужно прочитать предыдущие репортажи Шэннон и, наверное, еще раз поговорить с Анджали.

Мохан вскинул брови.

– У Нандини вся эта информация есть, йар. Не беспокойся. – Он встал со скамейки. – Наверное, пора нам возвращаться. Но сначала зайдем в магазин за одеждой.

– Да нет, не надо, – торопливо сказала Смита. – Одежду я потом могу купить. Не хочу тебя напрягать.

– Ой, Смита, – рассмеялся Мохан, – пожалей меня. Не хочу пока возвращаться в больницу. Операция займет несколько часов.

Они направились к выходу из парка. Мохан позвонил Нандини.

– Все хорошо? – спросил он ее на хинди. – Отлично, отлично. Мы придем через пару часов. Но ты звони, если что-то понадобится, ача?

Оказалось, Смита не зря позвала Мохана с собой по магазинам. Продавец смерил ее взглядом и тут же начал предлагать ей самые дорогие и броские наряды. Смита пыталась возражать, но продавец не обращал на нее внимания. Через пару минут Мохан вмешался.

– Бхай, мэмсахиб не на свадьбу собралась. Она едет в деревню в гости к очень бедным людям. Ей нужен самый простой костюм из чистого хлопка.

Продавец так расстроился, что Смита чуть не прыснула, глядя на него.

– Может, мадам лучше пойти в «Кхади Бхандар»[24], – буркнул он себе под нос, но громко, чтобы они услышали. Потом все же позвал Смиту за собой. – Пойдемте, мадам.

В итоге они купили четыре одинаковых шальвар-камиза – однотонных, разных цветов.

– Вчера я ходила за покупками на дамбу, и там было все то же самое, – заметила Смита.

Мохан раздраженно качнул головой.

– Все они мошенники. На Колабе хуже всего, там больше всего иностранцев. Любого готовы ободрать.

Смита улыбнулась.

– Я выросла на Колабе, – сказала она. – За двадцать лет там ничего не изменилось.

– Правда? На какой улице?

Она прокляла свою болтливость. На противоположной стороне улицы стояла женщина с деревянной тележкой.

– О, – воскликнула Смита, – горячая жареная кукуруза в початках с лаймом! Сто лет ее не ела. – Она взглянула на Мохана. – Купим?

Она поняла, что от Мохана не ускользнула ее попытка сменить тему, но он лишь пожал плечами и ответил:

– Конечно.

Глядя, как жадно Смита грызет кукурузу, старуха улыбнулась. Смита заметила, что Мохан на нее смотрит.

– Извини. Обычно я не ем уличную еду, боюсь отравиться. Но я всегда любила специи, которыми они натирают початки.

Мохан потянулся за кошельком, но Смита его остановила.

– Я сама заплачу, – сказала она. – Я обменяла деньги…

– Смита, – прервал ее Мохан, – ты моя гостья.

– Да, но… – Тут вмешалась старуха-продавщица, и Смита вздрогнула от неожиданности.

– Пусть мужчина платит, детка. Таков обычай.

– Видишь? – улыбнулся Мохан. – Слушай старших.

У стойки в приемной больницы Мохан улыбнулся дежурной и показал листок бумаги.

– Пропуск от врача, – сказал он.

– А у мадам? – спросила дежурная. Та же, что заставила ее ждать в приемной накануне.

Перемена в Мохане была едва заметна; он слегка расправил плечи.

– Все в порядке. Она со мной.

– Да, сэр, но часы посещений…

Он остановился и пристально посмотрел на женщину, сидевшую за стойкой.

– Все в порядке, – повторил он, и женщина кивнула. – Пойдем, – сказал он, взял Смиту за локоть и подтолкнул к лифтам. Она прекрасно понимала, что за сцена сейчас развернулась на ее глазах. Она украдкой покосилась на Мохана, поразившись произошедшей в нем перемене.

– Знаешь, – сказала она, пока они ждали лифта, – я бы хотела посидеть в столовой и поработать пару часов.

– Да, конечно, – ответил Мохан. – Как будут новости, я позвоню или приду за тобой. Но ждать еще несколько часов.

Он проводил ее до столовой.

– Звони, если что-то понадобится.

– Мохан. Хватит вести себя как мама-курица, йар.

Он поднял брови, услышав от нее свое любимое словечко, улыбнулся и ушел.

Смита включила компьютер и посмотрела на часы. В США была поздняя ночь, но ее отец поздно ложился. Она набрала его номер.

– Привет, бета, – услышала она голос отца. – Как отдыхаешь?

– Отлично, папа, – как легко ложь слетела с языка. – Я даже думаю остаться здесь еще примерно на неделю.

– Правда? – Несмотря на помехи на линии, она услышала удивление в его голосе. – Там так красиво? Мне всегда говорили, что это дивное место. Мама мечтала там побывать.

– Правда? – Почему он раньше об этом не говорил?

– Да. Не хотел говорить тебе до отъезда. Чтобы ты… не грустила. Отдохни как следует, бета. Я за тебя волнуюсь, ты слишком много работаешь.

Она подождала, пока пройдет комок в горле.

– Не больше твоего, – ответила она.

– Да что там я, бета, я уже старик, седой как лунь. Будущее за вами с Рохитом.

Хотя отец прожил в Америке двадцать лет, у него по-прежнему проскальзывали словечки из британского колониального диалекта. Смита с братом пытались его перевоспитать, но это было бессмысленно.

– А как там Рохит? – спросила она. – И малыш Алекс?

– Этот толстый маленький негодник? Ты бы знала, что он мне вчера сказал.

И папа принялся рассказывать историю об очередных проделках внука. Смита, как всегда, поблагодарила небеса за то, что Рохит произвел на свет потомство и подарил родителям внука. Ей никогда не хотелось иметь детей, а страхов ее одиноких сверстниц по поводу «тикающих часиков» она не разделяла. Алекс стал подарком не только для ее родителей, но и для нее.