Детективное агентство «Утюг» - Олейников Алексей Александрович - Страница 2

Григорий размышлял о сложности жизни, обкусывая стаканчик по кругу и слизывая шершавые части. «Тигр, – думал Григорий, – способен языком слизать до сантиметра мяса. Я тоже немного тигр».

Немного тигр сел на качели. Покачался. Повертелся. Аня болтала с Евой. Ещё покачался. Стаканчик кончился, остались помидоры и Анино эскимо. «В принципе, дружба лучше, чем эскимо», – подумал Гриша. К тому же оно тает. Гибнет. Он надавил на твёрдый, почти каменный бок. Ещё сильнее. С хрустом проломился под пальцем шоколад. Точно тает. Надо спасать. «И чего ради сестры не сделаешь!», – подумал Гриша и развернул обёртку.

В дальнем углу площадки крутилась, переворачивалась, зарывалась в листья и с жужжанием вылетала оттуда машинка на радиоуправлении. Парня, который ею управлял, Григорий увидел сразу – он стоял на горке, в руках держал пульт со здоровенной, как удилище, антенной, и лицо у него было довольное, как будто он три мороженых съел. Гриша его понимал: машинка клёвая. Багги-перевёртыш со здоровенными колёсами. У Гриши такой был, он не выдержал проезда по затопленной ванной. Что странно. Они вот всей семьёй в прошлом году были под Геленджиком, там джипы по руслу реки катались, и всё прошло отлично. А тут какая-то ванная. Не багги, а китайская подделка! Гриша так папе и объяснил. И ожидал, что папа поймёт здравую и разумную логику его рассуждений. Но папа не проникся. Всё-таки логика не его конёк.

Машинка вылетела на очередном повороте, ударилась о Гришину ногу, перевернулась. Он с любопытством посмотрел на отчаянно вращающиеся колёса. Эскимо приятно холодило язык.

– Переверни, пацан.

Гриша перевернул эскимо. Да, так тоже неплохо.

– Машинку переверни!

Гриша носком сапога перевернул багги – тот зажужжал и рванулся прочь от него, петляя на листьях. Гриша поднялся на горку, встал рядом с пилотом багги, наблюдая за виражами.

– Хочешь?

Парень протягивал ему пульт. Гриша даже не колебался. Удерживая эскимо зубами, взялся за пульт, резко повёл машину вправо, пролетел по бордюру, забуксовал в застоялой луже правым колесом, но выгреб на резиновое покрытие площадки и заметался кругами – это Григорий вдавил рычажок до упора. Краем глаза он заметил розовое пальто Ани, а рядом синее пятно. Ева. Аня и Ева были всё ближе, и Гриша, предчувствуя скорые объяснения по поводу мороженого, яростно начал его сосать, продолжая гонять машинку.

– Да не дрифтуй так, – дёрнулся парень, – чего ты его мучаешь?

Гриша промычал что-то в духе: «Сам разберусь», с азартом сдавил зубами эскимо и услышал снизу знакомое: «Да бли-и-ин!». Ну конечно, Ане надо было встать именно под горкой! Прямо под Гришей, в зоне падения эскимо. Не стой под стрелой, Аня, не стой там, где подвешен груз. Куда там.

– Гриша, ты… – Аня беспомощно смотрела на длинный шоколадный след от эскимо, который протянулся по её пальто. Слов ей не хватало, но это ненадолго.

Гриша проглотил холодный сладкий комок и быстро вернул пульт парню. Сбежал вниз, глянул на сестру – в глазах огонь, руками хлопает, как ворона на взлёте. Скоро грянет буря.

– Гриша! Это же моё мороженое! И моё пальто!

– Спокойно! – Гриша решительно вытащил из кармана бутылку с водой. И, пока Аня не успела опомниться, открутил колпачок и щедро плеснул на пальто. Аня застыла на месте, хлопая глазами.

– Это ты зачётно выступил, – заметил парень. – Заявка на успех.

– Гриша! Я тебя убью!

О, куда Ане в своих аккуратных сапожках и нежно-розовом пальто цвета оперения фламинго угнаться за ним, в его-то кроссовках! Как вихрь пролетели они по двору – мимо домов с распахнутыми подъездами, где на лавочках сидели милые старушки в беретиках, три на одной скамейке, три на другой, а посередине старушка в малиновом берете что-то им рассказывает, взмахивая руками в особо выразительных местах. Мимо засыпанной листьями старой площади, где с граблями и лопатой возился дедок с белой бородкой, мимо машин, забора детского сада, мимо какой-то странной коробки в два кособоких этажа, обшитой железом, выкрашенным зелёной краской. Гриша мчался как ветер, как прощальное СМС, как сюрикен Наруто, и, конечно, никаким Аням его не догнать.

Так они пролетели по всему двору и завернули в парк. Тут Григорий залез на старую горку, а Аня остановилась внизу, тяжело дыша, и принялась ругаться и кидать палки. И то и другое у неё не очень получалось, поэтому Гриша лениво уворачивался и ждал, пока сестре надоест.

И тут он увидел его. Зеленовато-серого с жёлтым хохолком и ярко-красными пятнышками на щеках. Попугай. И не просто попугай, а австралийская корелла, или же попугай нимфа! Руку протяни и возьми – сидит на ветке и раздражённо ковыряет кленовый лист прямо над горкой.

– Аня, попугай! Ай! – Это ему по лицу прилетела палка. Аня-то никакого попугая не видела, а продолжала обстрел. Григорий схватился за губу и заорал – меньше от боли, больше от огорчения, потому что корелла взмахнула крыльями и улетела. Только ветка качается и губа болит. И, кажется, кровь капает. Ой, мамочки!

Сестра мигом взлетела на горку, схватила, завертела его, вытащила салфетки и принялась тыкать в губу. Гриша начал отбиваться, продолжая орать – теперь уже от общей неустроенности жизни. Аня тоже начала орать – потому что надо же этому дураку кровь остановить, а то он всю горку слюной заплюёт. Так увлекательно они проводили время, пока их не нашёл какой-то голубиный дед.

– Вы чего орёте? Вы чего дерётесь?

Брат с сестрой замолчали, потому что выдохлись и потому что дед был странный. «Голубиный» – это его так Гриша потом определил. Шапка-петушок, синий спортивный костюм, скандинавские палки для ходьбы и застарелый след птичьего помёта на левом плече. Видно было, что след пытались застирать, но безуспешно. В белом гребешке шапки у деда застряли и дрожали несколько нежно-синих перьев – Гриша их хорошо различал с высоты горки. Перья были голубиные.

– Мы не дерёмся. – Аня отодвинула от себя брата и для наглядности провела по нему салфеткой. – Я ему лицо вытираю.

– Ага, сначала разбила, потом вытирает! – Гриша отобрал у неё салфетку и прижал к губе, продолжая всхлипывать.

– Она? Тебе? – не поверил дед.

– Я случайно. – Аня развела руками и вздохнула – точь-в-точь как мама. – Так получилось. Понимаете, всё из-за мороженого.

– А ты чего ревёшь? Больно?

– Нет, – кротко сказал Гриша, отнимая салфетку от губы. – Из-за попугая.

– Кого? – изумился голубиный дед.

– Попугая. Кореллы. Серый с жёлтым хохолком, а на щеках у него красные пятнышки. Он тут сидел…

Гриша указал на ветку, которая, казалось, ещё качалась, помня о своём седоке.

– Да ну, откуда у нас попугаи?

– Какие попугаи, что ты выдумываешь?

– Из Австралии, корелла, попугай средних размеров, – скорбно, но твёрдо сказал Григорий. – Очень общительная, способна запомнить до ста слов, нуждается в тепле!

– Может, из дома улетел? – почесал в затылке дед.

Голубиного деда звали Борис Николаевич, и он жил в доме восемь – через дом от Ани с Гришей. По парку он не гулял, а шёл целенаправленно – кормить птиц в голубятню, которая, оказывается, располагалась возле старого детского сада на окраине парка.

– Вот этот кривой сарай – голубятня? – не поверил Гриша.

Аня толкнула его легонько.

Но Борис Николаевич не обиделся, ухмыльнулся только и опёрся на свои палки.

– Ты не гляди, что он с виду такой неказистый, – сказал он. – Там, знаешь, каркас сварной из рельсов. А сталь там знаешь какая, в рельсах? У, брат. Довоенная, это тебе не баран чихнул! Тут же до войны прямо по краю парка железка шла, так вот, как её разбирали, я с прорабом договорился, и рельсов мне нарезали – как раз на каркас и хватило.

– Какая железка?

– Какой баран?

– Почему чихнул, у него аллергия?

– Э, молодёжь! – Борис Николаевич махнул рукой, обратился к Грише: – Пойдём покажу. У меня там и турманы орловские, и пара монахов есть, и тульские, и даже агараны! Как пустишь их – так и играют в воздухе, а уж бой какой выразительный. Пойдём, а? А знаешь, как они с белками ругаются?