Я подарю тебе тьму (СИ) - Олеева Лора - Страница 15

— Значит, была причина? — спрашивает маг. — Почему ты не впустил именно этого человека?

Глаза мужчины мрачно вспыхивают.

— Может, и была.

— Ну так скажи какая.

— Не ваше дело! — грубит задержанный. — Ваша милость, — добавляет он.

— Слушай! Я не судья, и не мне решать твою судьбу, — говорит маг. — Я просто по-человечески хочу понять. Понимаешь?

— По-человечески? — вспыхивает мужчина. — Ах по-человечески! Ну так поздно уже! Да и не человек это был, а гнида, которую руки чесались самому убить.

— За что же?

— А за то что он дочь мою… — тут мужчина едва не всхлипывает, но отворачивается и поникает головой.

— Он что-то сделал с твоей дочерью?

— Жена у меня три года назад померла. Гаррак задрал. Одна дочь и осталась. Уж я смотрел за ней не знаю как. А этот скот ее… А она от позора руки на себя наложила. Я понять не мог, что ее заставило. А вчера соседка шепнула втайне, что случилось. Этот скот…

Тут мужчина замолкает и дышит тяжело. Я смотрю во все глаза, и только когда мои щеки обжигает чем-то горячим, понимаю, что плачу. Это замечает и Льерен, бросивший острый взгляд в мою сторону.

— Я сейчас, — коротко бросает он.

Подходит и хватает меня за руку, не больно, но сильно. Я невольно поднимаюсь и иду за ним. Маг хватает плащ из шкафа и выводит меня в холл. Там темновато, но пустынно.

— Ты что, Астра? — ласково спрашивает он, снова превращаясь в милого Льерена из сурового следователя.

Я быстро рукавом смахиваю слезы.

— Ну что ты, рыженькая, — ласково притягивает меня к себе Льерен. Гладит по голове, целует в лоб и уже деловым тоном говорит: — Я буду еще около часа занят, а ты пока прогуляйся по городу. Не потеряешься?

— Постараюсь, — шмыгаю я носом.

— И, Астра, — строго говорит маг, — никому и ни за что не говори, что ты из Туманного леса и вообще из другого мира. Это в твоих интересах.

— Почему? — испуганно шепчу я. — За мной другие темные будут охотиться?

— Могут и похитить, — объясняет Льеран. — Конечно, пока меня не убьют, они не смогут с тобой связь установить, но тебе от этого легче не будет, понимаешь?

— Понимаю, — киваю я. — А что говорить?

— Ну, скажи, что ты из Залифа. Это грахх знает, как далеко. И можно врать, что в голову взбредет. Понимаешь?

— Понимаю.

— А больше ничего не болтай. Чем меньше говоришь, тем меньше вранья. Чем меньше вранья, тем легче избежать ошибки.

— Ладно, — покладисто соглашаюсь я.

— Держи полсеребрушки. Это чтобы тебе не так скучно гулять было, — улыбается Льерен. — Но только…

— Поняла. Без фанатизма, — ответно улыбаюсь я.

Льерен смотрит на меня, его взгляд опускается на мои губы. Я розовею и отворачиваюсь. Потом выхожу из особняка. Я впервые на воле в этом мире. В почти нормальной одежде и даже финансово состоятельна. Есть чему радоваться! И есть что изучать.

Лавка

Я иду по городу и разглядываю каждый дом. Наверняка я кажусь туристкой, потому что верчу головой во все стороны, но мне это безразлично. Город красив какой-то суровой северной красотой. И нахмуренное небо очень ему подходит. Ветер свеж и влажен. Обрывки серых облаков бегут между черепичных крыш, сдувая дымы из труб. Город пахнет этим дымами и еще едой — тут мой желудок вспоминает, что давно забыл об утренних оладьях — и какими-то своими, местными запахами. А вон из той лавки тянет как-то странно и тошнотворно: словно там проводят химические опыты. Я с любопытством останавливаюсь и разглядываю железную вывеску, на которой почему-то нарисован жук. Пока я стою и пытаюсь понять, что могут продавать в лавке, где дурно пахнет, а на вывеске насекомое, из нее выходит женщина с корзинкой.

— Что-то хотите, барышня? — спрашивает она, бегло оглядев мою одежду.

Я мнусь, но потом честно говорю:

— Скажите, пожалуйста, а что вы продаете? Жуков?

На лице женщины сначала появляется удивление, а затем уголки глаз складываются в смешливые морщинки.

— Нет, конечно. Мой муж делает разные составы для окраски тканей, кож…

— Ой! — сразу же оживляюсь я. — А вы не скажете, где можно в городе купить разные инструменты художников? И краски?

Женщина снова показывает удивление. Затем говорит:

— А вы художница, барышня?

— Ну, я умею рисовать, — чуть смущенно признаюсь я.

— Пойдемте-ка, — вдруг говорит женщина и предлагает мне войти внутрь.

В лавке пахнет еще хуже, чем на улице. В ней полно глиняных горшков и горшочков, запаянных чем-то вроде воска. Я с интересом осматриваюсь.

— Неместная? — тоже с любопытством спрашивает женщина.

— Не-а. Я из Залифа, — вовремя вспоминаю я название королевства, которое назвал Льерен. Эх, надо бы узнать, чем они в этом своем Залифе промышляют. И вообще, попаданкам надо раздавать методички с пояснениями всех местных обычаев, традиций и социальных отношений. Я ведь даже не знаю, как обращаться к этой женщине. Госпожа?

— То-то я смотрю, как-то странно вы говорите, — добродушно подтверждает хозяйка лавки мои мысли. — И что, у вас так много там художников, что даже лавки для товаров специальные есть?

— Есть! — вру я с вдохновением. — Там краски продаются разные. В маленьких тюбиках и баночках. И кисти. Из беличьей шерсти, из нутрии. Короче, разные.

— Ну, это и у нас можно делать.

— И еще грунтовка для холста. И альбомы бумажные. Неужели у вас такого нет?

— В деревнях бывает, что балуются простыми рисунками на утвари, — разводит руками женщина. — Но какие там краски? Глину со смолой разведут да сажу из печи с той же смолой. Палочку возьмут, ею и рисуют. А благородным искусством рисования у нас мало кто владеет. Был один художник в Агнурисе, он с господином Нэрвисом работал. Так и тот в столицу уехал. А жаль. Мы для него специально краски изготавливали.

Видимо, разочарование отчетливо проступает на моем лице, потому что женщина спрашивает:

— А вам что, тоже краски нужны?

— А сколько они могут стоить? — беспокоюсь я. Льерен не давал мне разрешения покупать краски, но полсеребрушки подарил. Вот если бы ее хватило…

— У нас еще осталось немного от господина художника. Это уехавший который. Показать?

— Конечно!

Женщина ныряет куда-то в глубь лавки и возвращается с ящичком, где стоит несколько непрозрачных склянок, на крышках которых есть по пятнышку разного цвета. Я с благоговением касаюсь их.

Рисование всегда было моим спасением. В детстве, когда родители, напившись, начинали выяснять отношения, я уходила куда-нибудь в укромный уголок и старалась отрешиться от этих криков, погружаясь в мир моих фантазий. У меня тогда из красок только акварель была.

В детдоме я уже рисовала вовсю. Даже посещала художественную школу после уроков. Нет, профессионалом не стала. И людей мне рисовать тоже не нравилось. А вот мир народных росписей поглотил меня полностью. Я с увлечением разрисовывала разные тарелочки, ящички и все, до чего у меня дотягивались руки. Даже начала разрисовывать полку в нашей с Ленкой комнате в общежитии пермогорской росписью, но не закончила.

— А почему у вас жук на вывеске? — спрашиваю я женщину, разглядывая баночки с краской. Не так-то их и много, всего несколько основных цветов. Ну да мне и этого хватит.

— Ну так багрец же мы из жуков добываем, — как само собой разумеющееся говорит женщина. Ну конечно! Точно так же в древности на Земле из кошенили делали кармин.

— А эти краски можно купить? — спрашиваю я женщину.

— Да почему же нельзя? Господин художник уехал, а мы ему их наготовили.

— А сколько они стоят? — с замиранием сердца спрашиваю я.

— Ну, черная сажа да белила сущие медяки. Желтая и коричневая чуть подороже. Видите, барышня, несколько оттенков получилось. Вот эта ярко-красная дорогая. Пока этих жуков поймаешь да подавишь…

— Я поняла, — торопливо перебиваю я, стараясь не морщиться.

Мда, вот они реалии художников древних времен. Хорошо хоть зеленой краски здесь нет. А то я могла бы заподозрить, что в ее состав входит мышьяк. От так называемой парижской зелени в восемнадцатом веке погибло огромное количество людей, начиная с работников заводов, производивших пигмент Шееле, который входил в эту краску, и маляров до простых обывателей, воспылавших любовью к изумрудно-зеленым обоям, мебели и тканям этого оттенка. Даже королева Виктория обожала одежду из тканей подобного цвета.