Психология достоинства: Искусство быть человеком - Асмолов Александр - Страница 6

По сути дела, мы все время включены в какие-то рабочие социальные матрицы, и тем не менее мы ощущаем себя индивидуальностями тогда, когда прорываемся за флажки, прорываемся поверх барьеров.

Именно поэтому есть основания верить, что никогда уникальную личность не заменит самый сложный искусственный разум. Попробуем обсудить эту тему в следующей главе.

«Модерн крепчает». Везде говорят: пришла эпоха технологической и социальной сингулярности, грядет эра трансгуманизма, годам к 2040-м появится беспощадный робот вроде Шварценеггера (ой, простите, я, кажется, зря обидел человека; хотел сказать – Терминатора) и в конкуренции с людьми победят андроиды.

Только новы ли эти страхи? Вовсе нет. Поэт Андрей Вознесенский, с которым мне приходилось общаться, в свое время писал: «Нас темные, как батыи, / машины поработили. <…> / А в ночь, поборовши робость, / создателю своему / кибернетический робот: / "Отдай, – говорит, – жену! / Имею слабость к брюнеткам, – говорит. – Люблю / на тридцати оборотах. Лучше по-хорошему уступите!.."» Это было написано в начале 1960-х годов.

Не так давно опубликовано открытое письмо, подписанное Илоном Маском, Стивом Возняком и другими знаменитыми людьми с призывом остановить гонку по совершенствованию искусственного интеллекта. В письме говорилось, что риски развития сложных систем достигли апогея. Если когда-то в далеком прошлом человечество преследовали страхи о Големе или Франкенштейне, то сегодня такие опасения могут стать былью.

Мы всегда пытались что-то «натворить» в этом мире, изобретая нечто не до конца понятное. Зачастую потом сталкивались с парадоксом, принимавшим облик ужаса: «Что же мы наделали?!» Подобное происходит и сейчас.

Но почему-то не все оказались согласны с формулировками письма. Спросили знаменитого американского лингвиста и философа Ноама Хомского: «Почему вы, Ноам Хомский, не подписали письмо Маска и других авторов?» Ответ Хомского был таким: «Не преувеличивайте сложности искусственного интеллекта. Ключевые сложности заключаются в том, что человечество оказывается неспособным противостоять тем манипуляциям, которые лишают людей критического мышления».

Постараюсь так определить суть позиции Ноама Хомского: чтобы образование не осталось позади мира, в котором сон разума по-прежнему рождает чудовищ (а бессонница разума – генеративный искусственный интеллект), требуется прежде всего многим людям научиться работать со сложностью. А для этого понадобится образование, которое порождает критическое мышление свободных людей.

«Виртуализация» жизни не столько создает, сколько усиливает многие процессы, носящие социально-психологический характер. У человека за компьютером возникает эффект обратимости: все сложилось удачно – выиграл, а проиграл – можно переиграть.

Другая печаль: когда наши виртуальные помощники-гаджеты становятся недоступны – мы оказываемся в ситуации социальной асфиксии. Феномен фантомных болей: когда вы забыли дома телефон, вам становится так нехорошо, будто у вас отрезали руку.

Еще одна беда, когда вы отдаете гаджетам возможность принятия решения за себя и отучаете от этого свой разум. Некоторые утверждают, что если вместо умножения простых чисел в уме вы предпочитаете делать это на калькуляторе, то тем самым «растренировываете» свою голову.

Так ли это относительно таблицы умножения, судить не возьмусь. Но очевидная глобальная опасность – массовая привычка пользоваться внешним умом, подбором аргументов из телевизионной или компьютерной виртуальности в тот момент, когда нужно делать свой ответственный жизненный выбор. Так виток за витком исходная социальная слабость человека превращается в безнадежную социальную беспомощность.

Целый ряд моих коллег-психологов считает, что подобного рода деградация общества уже торжествует. Но виновны в этом не машины и гаджеты, а мы сами.

Вытеснит ли эпоха роботов эпоху человека, проиграем ли мы технологиям искусственного разума в процессе эволюции? Перед наукой и искусством встает ключевая задача осмыслить, чем человек специфичен, в чем главная особенность его природы, чем он отличается от многих других собратьев на лестнице эволюции.

Так в разговоре с замечательным актером и мудрейшим человеком отчетливо прояснился тезис: будущее у нас не одно на всех, будущих много, и этой мысли хорошо бы стать привычной.

Люди всегда стремились заглянуть в будущее. Но одна из величайших опасностей этих естественных порывов – составить единый прогноз, вынести всем «приговор к будущему» (даже вообразив его прекрасным). Когда мы говорим: «Вперед, в будущее!» – то рискуем впасть в ошибку, которую я называю «грехом финальности». Мы склонны приговорить самих себя к иллюзии жестко детерминированного будущего, а жизнь своих детей заковать в чужие мечты или страхи.

Грех самосбывающихся пророчеств в том, что они и правда склонны воплощаться. Попробую довести ситуацию до абсурда и спросить: а хотел бы, например, Маркс жить при коммунизме? Вот сбылось бы его пророчество, присел бы он за один столик, например, с Оруэллом, а где-то бы «пил свой кофе молча» («Только некто пил свой кофе молча» – так в известном стихотворении Дмитрия Кедрина) Кафка и посматривал на них с недюжинной иронией.

Иными словами, образ какого-то единого будущего, даже самого распрекрасного, означает лишение человеческого развития дара непредсказуемости, ключевого элемента человеческой сущности.

А заглянуть в будущее люди стремятся всегда. Более того, человек приходит в настоящее не из прошлого, он конструирует свое настоящее как реализацию образа ожидаемого, желательного будущего.

Такое положение покажется странным, нелинейным. Но если мы говорим о человеке, то должны понимать: человек – незавершенный проект эволюции.

Точнее сказать, человек – незавершаемый проект эволюции.

И таким он был всегда. Человек вечен – но вместе с тем его возможности меняются от эпохи к эпохе.

В связи с этим напомню работу филолога Виктора Ярхо с парадоксальным названием «Была ли у древних греков совесть?». И, оказывается, совесть далеко не всегда была заметной ценностной характеристикой поведения человека. (Стыд, страх публичного позора уже были, а совести почти не наблюдалось.)

Совесть (как, кстати, и самосознание) – относительно поздний культурный продукт антропогенеза. Каждый раз, когда мы рассуждаем о совести, мы сталкиваемся с вопросом: как жить с непохожими людьми. Как подчеркивал мой друг, социолог Игорь Семенович Кон, человечество не раз оказывалось в зазоре между двумя нормативными механизмами контроля поведения: механизмами страха и механизмами совести.

В наш век совесть как совместная весть лежит в основе морального выбора, отделяющего человеческие поступки от трагедий расчеловечивания.

Вопрос о совести – один из вечных вопросов, которые входят в ту аксиоматику нравственности, без которой невозможно с доверием и взаимной радостью жить с непохожими людьми. А без этого вряд ли получится справиться и с рисками развития технологий.

Когда-то было изобретено колесо. Разве нет повода ужаснуться, сколько за эти тысячелетия погибло под колесами людей – от боевых колесниц древности до нынешних автомобильных?.. Но виновно ли в том колесо и его изобретатель?