Психология достоинства: Искусство быть человеком - Асмолов Александр - Страница 3

Поражаюсь тому, когда, где и как это было сказано. Напомню, что Мирандола прожил долгую жизнь. Он неоднократно сиживал в тюрьмах Италии и Франции, обвинялся в несусветных ересях, умер от мышьяка… Но он никогда – услышьте: никогда – не отказывался от убеждений, что именно выбор достоинства делает человека – Человеком. На сем я и завершаю свою исповедь эволюционного оптимиста. А читать книгу «Психология достоинства: Искусство быть человеком» или же нет – это уже собственный, не скованный ограничениями выбор читателя.

Есть ли среди читателей те (поднимите мысленно руки), кто в жизни хоть раз слышал вопрос (который я считаю важным тестом): «А тебе что, больше всех надо?»

Как я рад таким читателям, здравствуйте, непредсказуемые вы мои!

Ведь вам каждому больше всех надо. И каждому нужно избыточное, лишнее, а не только необходимое. Ведь еще великий Шекспир писал: «Сведи к необходимостям всю жизнь, / И человек сравняется с животным». Станиславский спрашивал у своих актеров, начиная репетицию: «Чем вы меня удивите?» Пока вы способны удивлять, пока вы способны бросать в мир горсти неожиданностей, мир не перестанет поражать вас своей непостижимостью.

И мы умеем в ответ на любую неопределенность ответить потрясающей непредсказуемостью.

Меня поразил когда-то факт, что в XVIII веке в австрийской армии был учрежден особый военный орден: орден Марии Терезии вручали за победу в бою благодаря личной инициативе даже вопреки приказу.

Мне вспоминаются разные определения человека. В десятом классе я написал, что не согласен с определением Энгельса, согласно которому жизнь – это способ существования белковых тел. Мне сказали: «Какое ты имеешь право критиковать Энгельса?» И тогда я в ответ написал иронические строки:

Вот прошел когда-то юрский период, но из этого не следует, что сейчас, в период антропоцена, юрский период перестал в нас существовать. Во время лекций на факультете психологии я говорю своим студентам, что в каждом моем движении воет столько динозавров, что мало не покажется.

Но мы с вами не являемся заложниками ни динозавров, ни нейронов, ни генов, ни прошлого опыта. Мы многократно в самых различных ситуациях переделываем даже саму свою память. Психолог Алексей Николаевич Леонтьев говорил: «Человек – единственное существо на лестнице эволюции, которое может избавиться от груза собственной биографии». (Вспомните, например, как в произведениях Антона Макаренко его воспитанники сжигали одежду, чтобы, образно говоря, преобразовывать собственную личность.)

Мы переделываем свои картины мира, свою память и, занимаясь творчеством, удивляемся сами себе: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!»

…История жизни каждого из нас – это история отклоненных альтернатив. Это история того, кем мы хотели стать и не стали.

Скажем, в детстве я неистово любил стихи, доставал всех своими стихами, не мог молчать, все время говорил. Когда мне стукнуло аж 11 лет, человек, которого я очень любил и который дал мне очень много в жизни, писатель Владимир Тендряков, муж моей сестры, сказал мне: «У меня не получается написать сказку, а ты мне мешаешь. У меня к тебе просьба: ты можешь хоть час помолчать? Каждый час я буду давать тебе рубль».

Я не заработал ни рубля. И эта картина мира тоже со мной до сих пор.

Часто используемые схемы для понимания человека: стимул/реакция, нейрон/сознание, ген/поведение – резко упрощают человеческую природу. Эти схемы разбиваются о многочисленные факты, доказывающие, что человек по большому счету – незапрограммированное существо.

Код непредсказуемости – наш ключевой код.

И этот код – это дар родом из детства. Мы знаем, что его можно заглушить, а можно привыкнуть рассчитывать на него.

Чем прекрасны те «литературные безумцы», которым выносят жесткий диагноз «горе от ума»? Чем прекрасен Дон Кихот? Чем прекрасен Чаадаев? А герои Жюль Верна? Человечностью! Тем, что они обладают самостоянием, что они творят самих себя. Тем, что готовы искать решения в самых трудных и непредсказуемых ситуациях.

Где мы учимся такому поведению? В сказках, где герои без устали сражаются с ветряными мельницами. Где перед героями ставят задачу: «Пойди туда, не знаю куда». А герой идет и справляется. В сказках дается идея саморазвития, самодвижения, даже похвала хаосу, где ступа с Бабою Ягой идет (в мире порядка), бредет (в мире хаоса) сама собой.

Когда мы обращаемся к своему первому представлению о мире, то картина неизбежно оказывается не реальностью, а своего рода реконструкцией реальности. К нашей памяти о двух–, трех–, пятилетнем возрасте всегда относится замечательная формула «врет как очевидец».

Мы с вами вообще выступаем как «непрерывные» очевидцы движения собственного разума и, отдавшись этому потоку, получаем то, что психологи называют «развивающийся гештальт».

Гештальт (как определяют его во многих психологических словарях) – это целостность, не сводимая к сумме ее частей. Другое, более близкое мне определение гештальта: это целое, в котором отдельные его элементы приобретают ранее неизведанные свойства. Так точнее.

Человек приходит в настоящее не просто из прошлого, а каждый день строит свое настоящее как реализацию образа будущего. Сотворение мира – это непрерывный процесс. И процесс непрерывных решений.

Когда я просматриваю, как идет движение образов моей жизни (а я это делаю в самые разные мгновения, поскольку все мы родом из детства, и детство относится к каждому из нас), – я испытываю прежде всего ощущение доверия к тому миру, в котором я жил, когда мне было три, четыре, пять лет.

Вокруг меня были люди, с которыми я находился в состоянии психологического симбиоза. И в этом симбиозе главным было постоянное рассказывание сказок. Я не мог жить без сказок (и продолжаю жить в сказках теперь). Эти сказки – всякие небылицы, небывальщины и так далее, которые для меня то и дело откликаются в том, что сегодня происходит в мире.

Главное ощущение мира моего детства – это то, что этот мир полностью создан для меня. Я родился для того, чтобы этот мир меня встретил, а я должен его в себя втянуть, а потом сделать так, чтобы собой размножиться всюду и везде. Я выступал как своего рода «мироуловитель» для того, чтобы потом прийти в этот мир и его удивить. И это ощущение остается со мной до сих пор.

С тех пор я верю, что от моих действий может меняться реальность. Даже если это неправда (а вера отличается от знания тем, что она несет в себе элемент магии), я все равно продолжу в это верить.

Детское магическое мышление отличается от всех наших концепций и теорий тем, что его обладатель воспринимает мир личностно, как нечто одушевленное, как и он сам. Развитие детской личности – это постоянная игра между идентификацией и отчуждением, между центрацией и децентрацией, между конструкцией и деконструкцией смыслов. В детстве мы выступаем смыслоуловителями. Мы можем не знать слов и их значений, но мы всегда знаем их смысл. Все начинается со смысловых образов мира, которые не кончаются никогда. А потом мы вырастаем и рационализируем смыслы, обозначаем их, шинкуем и пытаемся заново сложить.