Потерянные цветы Элис Харт - Ринглэнд Холли - Страница 2

В далеких землях – в Германии и Дании, например, – с помощью огня люди символически уничтожали все старое и открывали дорогу новому, приветствуя начало следующего жизненного цикла: смену времен года, смерть, рождение, брак. Сооружали исполинские фигуры из прутьев и соломы и поджигали, подводя черту, отмечая начало или призывая чудо.

Элис откинулась на стуле. Глаза горели, словно их опалило огнем. Она прижимала ладони к страницам, к фотографии горящего плетеного человека. Какое чудо призовет ее огонь? Во-первых, в доме никогда больше не раздастся звук бьющейся посуды и ломающейся мебели. Исчезнет кислый запах страха, каким ныне пропитан воздух. Элис посадит овощи, и никто не накажет ее за то, что взяла не ту лопатку. Научится кататься на велосипеде, не опасаясь, что отец с корнем вырвет ей волосы, в ярости вцепившись в них, потому что у нее не выходило держать равновесие. Ей больше не надо будет всматриваться в тени и грозовые облака, мелькающие на его лице, и по ним угадывать, кто он сегодня – чудовище или человек, смастеривший стол из камедистого дерева. Теперь она будет гадать только по звездам.

Это случилось на следующий день после того, как он столкнул ее в море и бросил, заставив плыть до берега самостоятельно. Вечером того дня он заперся в деревянном сарае и два дня из него не выходил. А потом вышел, сгибаясь под тяжестью прямоугольного стола, который был длиннее его роста. Он смастерил его из кремовых досок пятнистого эвкалипта, заготовленных на постройку новых клумб для маминых папоротников. Элис забилась в угол своей комнаты и смотрела, как отец привинчивает стол к стене под подоконником. Комната наполнилась головокружительными ароматами свежей древесины, масла и морилки. Отец показал ей, как открывается крышка, держащаяся на медных петлях: внутри имелся неглубокий отсек, куда можно было положить бумагу, карандаши и книги. Он даже остругал эвкалиптовую ветку, чтобы подпирать крышку, пока Элис будет шарить в ящике.

– Вот поеду в город и куплю тебе цветных карандашей и мелков – все, что скажешь, зайчонок.

Элис обхватила ручками его шею. От него пахло мылом «Кассонс», потом и скипидаром.

– Моя малышка. – Он царапнул ей щеку щетиной. С языка Элис готовы были сорваться слова: «Я знаю, ты еще там. Не уходи. Пусть ветер не меняется». Но она сказала лишь «спасибо».

Она вернулась к чтению.

Огненной стихии необходимо трение, топливо и кислород; без этого невозможно возгорание и горение. Оптимальная стойкость огня достигается в оптимальных условиях.

Она оторвалась от книги и выглянула в сад. Невидимая сила ветра качала подвешенные на крючках горшки с адиантумом. Ветер выл в тонкой щели открытого окна. Она несколько раз глубоко вздохнула, медленно наполняя легкие воздухом и так же медленно выдыхая. «Огненной стихии необходимо трение, топливо и кислород», – повторила она про себя. Глядя в зеленое сердце маминого сада, Элис поняла, что делать.

Ураган пришел с востока, затянув небо темной облачной завесой. У двери черного хода Элис надела ветровку. Тоби подошел к ней; она запустила пальцы в его шерстяную шубку. Пес заскулил и уткнулся носом ей в живот. Прижал уши. Ветер обрывал лепестки с маминых белых роз и разбрасывал их по двору, как упавшие звезды. Вдалеке, на самой границе участка темнела громада запертого отцовского сарая. Элис похлопала по карманам куртки и нащупала ключ. Выждала минутку, набралась храбрости, открыла заднюю дверь и выбежала вместе с Тоби из дома на ветер.

Хотя в сарай ей ходить запрещали, она много раз представляла, что там внутри. Обычно он уходил в сарай, совершив очередной ужасный поступок. Но когда выходил, всегда становился добрее. Элис решила, что в сарае находится некий преображающий волшебный предмет, например заколдованное зеркало или веретено. Однажды, будучи еще маленькой, она спросила его, что внутри. Он не ответил, но после того, как смастерил стол, Элис сама все поняла. Она читала об алхимии в библиотечных книгах и знала сказку о Румпельштильцхене. В сарае отец прял из соломы золотую нить.

Она бежала к сараю; ноги и легкие горели. Тоби лаял на небо, но вспыхнула молния, и он поджал хвост. У двери сарая Элис достала из кармана ключ и сунула в навесной замок. Ключ не поворачивался. Ветер жалил ее лицо и грозился опрокинуть навзничь; лишь теплое тело стоявшего рядом Тоби не давало ей упасть. Она попробовала еще раз. Ключ больно впился в ладонь, когда она нажала, умоляя, чтобы замок поддался. Но ничего не вышло. От страха помрачилось зрение; она выпустила ключ, утерла глаза, смахнула волосы с лица. Потом попробовала снова. В этот раз ключ повернулся так легко, будто замок смазали. Элис сдернула замок с двери, повернула ручку и ввалилась в сарай. Тоби забежал следом. Ветер взвыл и с треском захлопнул дверь.

Кромешная тьма окутывала их со всех сторон: в сарае не было окон. Тоби зарычал. Элис потянулась в темноте и потрепала его, чтобы успокоить. Ее оглушила пульсация крови в ушах и яростный вой урагана. Стручки росшего у сарая делоникса с резким цокотом сыпались на крышу сарая, словно кто-то отплясывал там в жестяных башмачках.

Внутри пахло керосином. Элис пошарила в темноте и нащупала лампу на верстаке. Ее форма показалась ей знакомой: у матери в доме была такая же. Рядом лежал спичечный коробок. Сердитый голос взревел в голове: «Тебе сюда нельзя! Тебе сюда нельзя!» Элис съежилась, но коробок все же открыла. Нащупала серную головку, скребнула по шероховатому черкашу, и резкий запах серы ударил в ноздри, а в темноте затеплилось пламя. Она поднесла спичку к фитилю керосиновой лампы и привинтила стеклянный колпак к основанию. Лампа осветила отцовский верстак. Взгляд упал на маленький приоткрытый ящик. Дрожащим пальцем Элис выдвинула его и увидела фотографию и еще что-то, что не совсем разглядела. Она достала фотографию. Края ее потрескались и пожелтели, но изображение было четким: роскошный большой старый дом со множеством флигелей, сплошь заросший лозой. Элис потянулась в ящик и достала второй предмет. Пальцы нащупали что-то мягкое. Она достала предмет, поднесла к свету: локон черных волос, перевязанный выцветшей лентой.

Налетел мощный порыв ветра, и дверь задребезжала. Элис выронила локон и фотографию и обернулась. Но на пороге никого не было. Только ветер. Сердце успокоилось, но тут Тоби пригнулся и зарычал. Элис, дрожа, подняла лампу и осветила сарай. Тут рот ее раскрылся от изумления, а колени размякли, как желе.

Вокруг нее стояло множество деревянных скульптур, от маленьких до больших, в натуральную величину, и все изображали двух людей. Взрослую женщину, запечатленную в различных позах: она нюхала лист эвкалипта, осматривала цветок в горшке, лежала на спине, прикрыв глаза согнутой рукой, а другой указывая в небо; стояла, придерживая подол юбки, полной незнакомых Элис цветов. Другие скульптуры изображали девочку: та читала книгу, писала за столом, дула на одуванчик. Элис увидела в отцовских скульптурах себя, и голову пронзила боль.

Ряды деревянных женщин и девочек смыкались вокруг верстака. Элис дышала медленно и глубоко, слушая биение своего сердца. «Я – тут, – твердило оно. – Я – тут». Огонь был волшебством, преображающим вещи, и это же умели делать слова. На своем веку Элис прочла довольно книг и понимала колдовскую силу слов, особенно слов, повторяющихся многократно. Если произнести что-то много раз, так и будет. Она сосредоточилась на бьющемся в сердце заклинании.

Я тут.

Я тут.

Я тут.

Элис медленно поворачивалась и разглядывала деревянные фигуры. Вспомнила, как однажды читала о злом короле, который завел себе столько врагов в своем королевстве, что для защиты ему пришлось создать войско из глины и камня. Вот только глина – не плоть, и у каменных солдат не было сердца, и в их жилах кровь не текла. В конце концов крестьяне, от которых пытался защититься король, раздавили его во сне его же каменными болванами. Элис вспомнила слова из книги про огонь, и по спине ее пробежали мурашки. «Огненной стихии необходимо трение, топливо и кислород».