Герои умирают - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 96

И вдруг к нему по собственной инициативе обращается человек, почти единолично ответственный за безумный успех Кейна: Артуро Кольберг. И не просто обращается, а предлагает план.

«Сделай это для меня лично, – попросил он. – Подсыпь в Анхананскую эпопею Паллас Рил столько перца, чтобы Кейн зачесался, а я обещаю, что возьму тебя под крыло, как взял в свое время Кейна. Это я сделал его тем, кто он есть, а он зазнался и платит мне черной неблагодарностью и капризами. Так вот, я могу поставить тебя на его место, но мне нужно, чтобы ты отплатил Студии и мне лично уважением и хорошим отношением. Ты знаешь, что я под этим понимаю: верность, отвага и честь…»

А этот Кейн… если бы он понимал, если бы он только задумался о том, что Ламорак делает для него на самом деле, – ведь он же помогает карьере Паллас, не больше и не меньше, причем с риском для своего здоровья и даже жизни – вон ногу ему изувечили, чуть насмерть не запытали, а он терпел, и чего ради? Да только ради того, чтобы превратить обычное, захватанное Приключение в нечто восхитительное и запоминающееся. Да Кейн благодарить его за это должен. И не только он – они оба. Но нет, какая уж тут благодарность. Паллас носится со своими токали и фантазирует о своем муженьке, который готов не то что убить его, Ламорака, но разделать и съесть сырым. Вот ведь несправедливость гребаная…

Но теперь он знает, как с ними посчитаться, как отплатить им за то, что они превратили его в лузера: магией. Магия все изменит, магия заставит их пожалеть о своем пренебрежении к нему. Между прочим, они не подозревают, насколько хорошо он владеет магией на самом деле, вот и надо пустить в ход тайный козырь – пусть каждый получит то, чего заслуживает, и прежде всего он, Ламорак.

А когда здесь все кончится, он вернется на Землю, и его карьера станет набирать обороты.

Вот только думать об этом сейчас не стоит – образы грядущего успеха, фантазии о том, как он получит заслуженное уважение и почет, слишком сильны, они так кружат ему голову, что он забывает о настоящем. Так что лучше держать их на расстоянии, вернее, запрятать поглубже в подсознание, пусть остаются там, туманные и бесформенные. Эти фантазии и без того маячат за всем, что бы он ни делал, нашептывают ему ласковые, нежные слова, так что у него в груди спирает от восторга, но он все же не позволяет себе вслушиваться в них и потому не понимает их истинной природы.

Слова о том, что время Кейна ушло и настала пора ему, Ламораку, выступить вперед и занять его место. Они ворчали, что Паллас использует его, что вся ее любовь, которую она якобы испытывает к нему, испарится, едва они вернутся на Землю, где она просмотрит отчет о Приключении своего муженька. Они шептали, что Кейн им лгал: Паллас не может быть офлайн. Это же смешно. Он просто завидует, потому что его звезда зашла, а ее только восходит. Кейн всеми силами стремится разрушить Приключение Паллас, в то время как он, Ламорак, не жалея сил, делает его увлекательнее.

И наконец главный, самый могущественный шепоток, самый иррациональный и потому запрятанный глубже остальных: они сговорились против тебя. Кейн и Паллас вместе состряпали фантастический план, чтобы вывести тебя на чистую воду, а уж тогда поиздеваться над тобой вдоволь, унизить перед всем миром, разрушив твои надежды на счастье.

Загнанные в подсознание голоса звучали мощным хоралом справедливости – и Ламорак убедил себя в том, что все продумал, предусмотрел и то, что он делает сейчас, не только необходимо, но и правильно.

Решать проблему Кейна, как он выражался про себя, Ламорак начал еще ночью, когда они с Паллас вернулись со своей конференции вдвоем. Ламорака устроили в его гнезде, Паллас куда-то ушла страдать в одиночку, а к нему взобрался Король Воров и стал, будто бы невзначай, задавать вопросы о Кейне.

И скоро Ламорак понял, что Король подозревает Кейна в сотрудничестве с имперскими властями, хотя сам противится этому подозрению. Вот так удача!

Поняв это, он принялся искусно раздувать подозрения Короля, притворяясь, будто хочет их погасить. Даже исчезновение Кейна сыграло ему на руку. Ламорак, делая вид, что ему это неприятно, описал его так: «Он ничего не объяснил, просто исчез, и все». Он знал: то, что он предал Паллас и токали, не просто сойдет ему с рук – когда придет время, он все повесит на Кейна.

И ведь ему поверят! Взять хотя бы величество – он уже верит, пусть наполовину, пусть нехотя, но все же! Хотя заклятие Паллас тоже, конечно, работает: из-за него Король готов защищать ее от чего и от кого угодно, даже ценой собственной жизни. Тем больше шансов, что любой шаг Императора он воспримет сейчас как доказательство измены Кейна.

И завтра он такое доказательство получит.

Вот почему ранним утром, за полчаса до восхода, когда Паллас Рил ушла с первой группой токали, Ламорак без малейшего зазрения совести взялся за дело. Нет, совесть его не просто не мучила – она торжествовала, даря ему пьянящее чувство правоты и восхищения собственной смекалкой и умением.

А дело и впрямь требовало смекалки: надо было придумать, как дать Серым Котам знать, что произойдет в доках сегодня, но не подставиться при этом под удар бешеного Берна. И Ламорак нашел решение, которое не только полностью удовлетворяло обоим требованиям, но и до некоторой степени опиралось на традицию, а потому придавало его затее качество метафоры, тем самым укрепляя его веру в успешный исход.

Склад буквально кишел крысами; бумагу, жир и перочинный нож для нарезки на узкие ремешки куска кожи он с легкостью раздобыл у Подданных величества, солгав им, что все это нужно для исцеляющей магии. Суеверные невежды, они ничего не знали о магии и сразу купились на его вранье.

Затем он нашел уединенный уголок, чтобы заниматься делом без помех, а Таланн была только счастлива, когда он попросил ее подежурить у входа, чтобы никто его не отвлекал. Несколько минут ушло на то, чтобы направить магический Поток на подходящую крысу, изловить ее и отправить с сообщением в Старый город. Конечно, ему пришлось открыть мыслевзор и, оставаясь в нем, тянуть Поток, чтобы контролировать крысу, но в этом уже не было ничего страшного. Если Паллас вернется и спросит, почему Поток вихрится вокруг его каморки, Таланн и Подданные величества объяснят ей, что он лечит там свою ногу.

Итак, все складывалось одно к одному и так легко. Вот почему нерешительность, которую демонстрировала крыса в Старом городе, не имела ничего общего с сомнением: предавать или нет, просто Ламорак вспоминал, какой путь быстрее и надежнее всего приведет ее к казармам Серых Котов.

Крыса, петляя, бежала по улице Богов. Она старалась не покидать пространство под деревянными тротуарами – там, в тени, ее не доставали конские копыта, людские сапоги и метко брошенные обломки кирпичей, разве что отдельные проклятия; центральные улицы оказались даже безопаснее привычных подворотен, вотчины бродячих собак и хищных кошек, которых в Старом городе было великое множество. Однако возле дворца Колхари крысе пришлось покинуть свое убежище, чтобы пересечь площадь, где она едва не попала под окованное сталью колесо экипажа какого-то дворянина, а оттуда спуститься по Дворянской улице на юг Старого города, где по Королевскому мосту она перебежала на Южный берег.

У Серых Котов никогда не было настоящей штаб-квартиры – только обнесенный высоким забором двор при особняке, который Ма’элКот пожаловал Берну вместе с графским титулом, чтобы подтвердить неожиданно свалившуюся на того честь. Крыса юркнула под железные решетчатые ворота и устремилась к дому. Все двери и окна были распахнуты настежь, повсюду лежали люди, которые, судя по их расслабленно-замученным позам, спали с похмелья.

Вдруг один поднял голову, сонно потер глаза и увидел крысу. От неожиданности он вскрикнул, да так громко, что все его товарищи тут же проснулись и открыли заспанные глаза так быстро, точно и не спали.

Крыса не видела между ними Берна – может, он наверху, в спальне? Она бросилась к лестнице. Коты, которые накануне явно предавались попойке, повскакали с мест и завопили, словно охотники, чьи псы выгнали из норы лису.