Герои умирают - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 74

И он взял со стола кусок сложенного пергамента и продемонстрировал его студентам:

– Соберите яйца какого-нибудь насекомого из тех, что живут роями или колониями, – идеально подходят осы, некоторые виды пауков, мух или, на худой конец, тараканов.

– О боже, – прошептал Ламорак и едва успел подавить рвотный рефлекс, как его сломанная нога напомнила о себе с новой силой.

– Затем просто насыпьте эти яйца на открывшиеся мускулы, а кожу пришейте на место, вот так, – сказал Аркадейл, берясь за дело. – Через несколько дней, когда из яиц начнут вылупляться личинки, ваш испытуемый сам будет молить вас о том, чтобы вы дали ему шанс рассказать все, что он знает.

Закончив пришивать лоскут кожи толстой грубой ниткой, он отряхнул руки.

– А теперь, – оживленно продолжил он, снова берясь за скальпель, – рассмотрим применение аналогичной техники в брюшной полости.

Я заглядываю за угол коридора, на другом конце которого двое с арбалетами стерегут дверь, и сосу костяшку пальца, разбитую о скулу стражника; на языке у меня вкус меди, а в голове одна мысль: кой черт подбил меня на эту глупость?

Видно, парни с арбалетами стоят там давно: они уже обо всем успели переговорить и теперь помалкивают. Вдруг один из них соскальзывает вдоль стены на пол и усаживается задницей на камень. Над его головой одинокая лампа висит на крюке, вбитом в каменную стену у притолоки.

У моего плеча раздается шепот Таланн:

– Ну что там?

Я, не оглядываясь, показываю ей два пальца.

– Мы справимся, – говорит она.

Справиться-то мы справимся, вопрос только в том, как подобраться к ним незаметно, чтобы они не успели нашпиговать нас сталью.

«Смелость, смелость и еще раз смелость». Кажется, это говорил Наполеон. Хотя какая разница кто, все равно как про меня сказано.

– Жди здесь.

Я беру из ее рук окованную железом дубинку, тяжеленную, словно палица, – мы забрали ее у стражника, которого оставили лежать в пустой камере с кляпом во рту. Мы не стали снимать с него доспехи – все равно ни мне, ни Таланн они бы не подошли.

– У тебя же есть метательные ножи?

Я качаю головой:

– Слишком далеко, к тому же парни в доспехах – надо метить в горло, а с такого расстояния силы броска не хватит, чтобы убить, даже если я попаду.

– А я умею делать много разных впечатляющих штук, – говорит Таланн.

– Конечно умеешь. Погоди, придет твое время.

– Кейн, – говорит она и кладет мне на плечо теплую ладонь, – всего пару ножей. Прошу тебя. Если не получится… если у нас не выйдет… не оставляй меня безоружной. Я… я не могу снова вернуться в камеру…

Я вспоминаю ее – голую, в луже дерьма, прикованную цепями к полу, и поневоле морщусь. От нее до сих пор пахнет. Молча я вытаскиваю из ножен на бедрах два кинжала и протягиваю ей. Она берет их обеими руками, так, словно принимает чашу с причастием. В каждом ее движении чувствуется трепет, словно мои ножи имеют для нее какое-то особое значение. Но разгадывать эту загадку некогда, и я говорю:

– Держи и не показывайся. Видок у тебя… ты только не обижайся, но, если они тебя увидят, вся наша затея пойдет насмарку.

– Не волнуйся, я же не дура.

Дай бог, чтобы это было так.

Я выхожу в коридор и размеренным шагом направляюсь к охранникам. Те поворачивают голову на стук моих подошв по каменному полу, а я тоном хищной властности начинаю:

– Есть ли какая-нибудь причина для того, чтобы часовой на посту не стоял, а сидел на заднице? – Тот, что сидит, вскакивает на ноги, второй отталкивается от стены; оба вытягиваются по стойке смирно, косясь в мою сторону: они пытаются разглядеть, кто я, но тени в моем конце коридора слишком густы, и они различают лишь силуэт. Я ласково добавляю: – И нечего на меня так глазеть, вы, ленивые мешки с дерьмом.

Я уже вижу между ними дверь: она массивная, запертая на замок и без глазка. Это хорошо. Стражники стоят с непокрытой головой: даже здесь, в промозглом Донжоне, человеку в кольчуге скоро становится жарко. Стальные тазики-шлемы стоят на полу, у ног. Вот и удобный случай: направить дубинку по горизонтали, дать в ухо одному, потом, пока первый прочухается, влепить второму…

Один из стражников срывает с плеча арбалет и выхватывает крюк, чтобы взвести тетиву.

У меня перехватывает горло, но шага я не сбавляю.

– Что это ты там возишься?

Стражник кладет стрелу в бороздку.

– Приказ генерала номер три, господин, – извиняющимся тоном говорит он. – Вас нет в списках.

Я продолжаю идти. Солдат поднимает арбалет. Второй, судя по всему, раздумывает, не сделать ли и ему то же самое. Вперед: смелость, смелость и еще раз смелость.

– А ты чего медлишь, солдат? – рявкаю я. – Почему арбалет еще не взведен? Где стрела?

– Простите, господин, простите, – бормочет он, поспешно нашаривая на поясе крюк.

Десять шагов, большего мне не нужно.

– Приготовиться к инспекции.

Команда почти сработала – второй, который замешкался, уже протягивает арбалет мне, но первый разворачивается в мою сторону и одним плавным движением, говорящим о долгой практике, наводит на меня оружие:

– Вы не в форме. Откуда нам знать, что вы не сбежавший пленник?

Пять шагов.

– Я кому говорил не пялиться?

Второй стражник тоже прицеливается и хмыкает:

– Вот именно. Откуда нам это знать?

Черт. Вот ведь глупая смерть.

Они ждут, что я буду делать: разражусь ругательствами или попячусь.

Первый говорит:

– Назад, или я стреляю.

Но я уже поравнялся с ним и ладонью левой руки хлопаю по его арбалету сбоку, отводя его в сторону и вниз. От толчка механизм срабатывает, и стальной болт с противным «дз-зын-нь» врезается в каменный пол, а я одним прыжком оказываюсь слева от безоружного теперь арбалетчика, чтобы его обтянутое кольчугой тело прикрыло меня, и вырубаю его ударом дубинки сверху. Пока он падает, я делаю пируэт на левой ноге и ударом правой отбрасываю его бессознательное тело на второго, копушу, но тот успевает отскочить, не опуская взведенного арбалета. С тошнотворной уверенностью я понимаю: сейчас он заорет и поднимет тревогу, а в следующий миг стальной наконечник его стрелы пробьет мне грудь. С такого короткого расстояния она прошьет меня насквозь, и пискнуть не успею.

Я швыряю в него дубинку, чтобы помешать ему целиться, но он опять успевает увернуться; тогда я подскакиваю, готовясь нанести удар ногой сбоку и надеясь, что стрела вонзится мне в мякоть бедра, а не в яйца. Но в тот самый миг, когда мои ноги отрываются от пола, что-то со свистом проносится у самого моего уха, слегка задев волосы, и из горловины кольчуги стражника, как раз над его ключичной костью, вдруг вырастает рукоять моего кинжала.

Брови над широко раскрытыми глазами раненого съезжаются к переносице, арбалет падает из рук, а мой пинок едва не сносит ему голову раньше, чем оружие с грохотом валится на пол. Болт выпадает из бороздки, тетива звонко щелкает, но вхолостую. Зато затылок стражника с хрустом ударяется о камень.

Я замираю, пораженный тем, что я еще жив.

Оцепенение длится всего секунду – я вынимаю из горла стражника нож и вытираю его о штаны, а с дальнего конца коридора ко мне бесшумно несется Таланн. Рана на шее стражника слегка расходится и сходится в такт его сиплому дыханию, точно рот, который пытается что-то сказать. Видно, как в ее глубине алые тонкие струйки текут по хрящу. Кровь брызжет мне в лицо, щекочет бороду. Я переворачиваю парня спиной вверх: пусть кровь течет в пол, может, он не успеет захлебнуться.

Я молча протягиваю нож Таланн – мне в жизни не научиться владеть им так, как она. Девушка отвечает мне широкой улыбкой:

– Я же говорила, что умею проделывать впечатляющие фокусы.

– Никогда ничего подобного не видел, – честно признаюсь я. И ничего, что она чуть не отрезала мне ухо. – Бросок был что надо. Ты спасла мне жизнь.

– Значит, будем считать, что мы квиты, или как?