Герои умирают - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 55

– Все, Кейн, теперь можно. Пожалуйста, проходи.

Пажи продолжали суетиться вокруг котла, помешивая и поддувая, и совершенно не обратили внимания на Кейна, когда тот вошел в зал. Он ступал робко, его грудь распирало чувство, которому он никак не мог подобрать названия, ведь он никогда ничего подобного не испытывал. Наконец он понял – это был трепет.

Прямо у него на глазах вершилось поразительное, это была потрясающая демонстрация мастерства: нельзя было даже представить человека, который контролировал бы свое окружение лучше, чем Ма’элКот.

«А я еще подрядился его убить, – подумал Кейн. – Придется застичь его как-нибудь врасплох, ночью».

Ма’элКот шагнул к нему по кипящей глине, не обращая внимания на жару и пар, а Кейн-манекен болтался рядом с ним в воздухе, подскакивая, точно щенок. Император улыбнулся Кейну так, что у того потеплело в груди, как от хорошего виски, и вдруг спросил:

– Никак не могу решить, куда Мне вставить этот кусок. Что скажешь?

– Кусок? – хрипло повторил за ним Кейн. – Какой кусок? Чего кусок? Не понимаю.

Император ответил ему снисходительной улыбкой олимпийца:

– Разумеется. Ты ведь смотришь на это… – он кивнул в сторону глиняной статуи, – как на законченное произведение искусства. А для Меня он – фрагмент, часть вот этого.

И Ма’элКот взмахнул рукой, показывая куда-то вверх и за спину Кейна. Тот обернулся, поднял голову – выше, выше, еще выше – и наконец замер с открытым ртом, пораженный тем, что открылось ему.

Перед ним было лицо.

Оно могло принадлежать только титану или Атласу, на чьих плечах покоится небо. Громадный рельеф занимал все пространство от арки над входом до центра потолка – метров тридцать пять.

Рельеф не был закончен еще и наполовину. Кое-где из штукатурки уже выступала структура будущего лица, но в основном стена была еще совсем голой. Полностью были завершены только глаза и лоб.

Они состояли из людей.

Словно пазл, придуманный безумным богом, черты лица складывались из человеческих тел – местами расчлененных, местами переплетенных, наслаивающихся друг на друга, как трупы в общей могиле. Кейн даже не сразу сообразил, что это не настоящие тела, а статуи, такие же, как та, которая парила сейчас у плеча Ма’элКота.

Величина изображения поражала. При одной мысли о том, сколько труда уже вложено в каждую безупречно выполненную фигуру, сколько времени потрачено, чтобы найти для нее подходящее место, и сколько еще предстоит сделать, прежде чем рельеф будет завершен, трепет Кейна перерос в благоговейный страх и сдавил ему горло, удушая последнюю надежду на то, что Ма’элКот всего лишь маг, могущественный, но все же один из многих.

Кейн стоял и смотрел, вытаращив глаза.

– Нравится? – прогудел Ма’элКот. – Я назвал ее «Будущее Человечества».

Тут в голове у Кейна как будто что-то щелкнуло, и он прозрел: лицо на потолке словно вдруг покрылось плотью, окрасилось в привычные цвета человеческой кожи, и он увидел…

Ма’элКота.

– Оно похоже на тебя, – прошептал Кейн.

– Конечно. Это же автопортрет.

Голос Ма’элКота прозвучал прямо у плеча Кейна. Он обернулся и уткнулся носом в необъятную грудную клетку Императора. Значит, он выпрыгнул из котла так тихо, что Кейн и не услышал, – тише кошки. Кейн вдохнул его запах: крепкий мужской пот мешался с ароматом лаванды от промасленных волос и бороды и густой мясной вонью от глины, засохшей на коже Императора. Ма’элКот улыбнулся, показав белые, безупречно ровные и пугающе крупные зубы:

– Великий художник всегда изображает только себя, Кейн.

Могучие голые руки Императора, покрытые буграми мышц, показались Кейну такими страшными, что у него даже голос пропал, и он смог только кивнуть.

Кейн-манекен между тем продолжал висеть рядом с ними. Настоящий Кейн заглянул в свои собственные глаза, только слепые, и поразился, разглядев каждый волосок в бороде глиняного двойника.

– С этим фрагментом я работаю сейчас, но все никак не могу решить, куда его пристроить. У каждого куска должно быть свое, строго определенное место, ведь кусок – это часть целого, – продолжал Ма’элКот. – За последние два дня я возвращаюсь к нему уже в который раз, но ничего так и не придумаю. Может, ты подскажешь?

Кейн помотал головой и с трудом выдавил:

– Я не осмелюсь.

– Вот именно, – вздохнул Ма’элКот. – Ну что ж… Раз подходящее место не найдено…

Император поднял руку на уровень глаз и сжал ее в кулак. Кейн-манекен судорожно дернулся и сломался, глина брызнула меж невидимых гигантских пальцев.

На мгновение настоящему Кейну почудилось, будто лицо глиняного двойника исказила жуткая гримаса непереносимой боли, но в следующий миг ее не стало. Ма’элКот снова двинул рукой, глиняный комок скакнул в котел, словно мяч, и плюхнулся туда, откуда вышел.

Ма’элКот спросил:

– Ну что, какие будут вопросы?

– Ты, – медленно ответил Кейн, – прямолинейный человек.

– Уловки – это для слабаков. К лести и недомолвкам прибегают те, кому недостает силы пойти и взять желаемое.

«Забавно, – подумал Кейн, – кажется, я сам не раз и не два говорил примерно то же самое».

Мимо прошел паж с большим ведром красной жидкости, которую он выплеснул в котел. Проследив за ним, Кейн обратился к Ма’элКоту:

– Один вопрос у меня все же есть. Что за жидкость они подливают то и дело? Уж больно похожа на кровь.

– Кровь и есть, – серьезно ответил Император. – Все великие шедевры пишут кровью, ты разве не знал?

– Но это… гм… – Кейн невольно закашлялся. – Это же просто метафора.

– Вот как?

Император потер ладонь о ладонь и вдруг дружески хлопнул Кейна по спине, да так, что тот едва не растянулся на полу от такого похлопывания.

– Идем. Мне надо помыться, а ты, разумеется, голоден и должен поесть. А потом нам многое предстоит обсудить.

И он так стремительно зашагал к выходу, что Кейну пришлось бежать за ним вприпрыжку, чтобы не отстать.

Стол, накрытый к завтраку, наводил на мысль о банкете, столько на нем было всякой снеди: от овощных суфле до фаршированных перепелов. Кейн потягивал холодный кофе из бокала с покрытым изморозью краем и старался не вспоминать о греческих мифах, и особенно о зернах граната.

Ма’элКот возлежал на кушетке во главе стола, с непринужденной грацией льва откинувшись на гнутое изголовье. До того, принимая ванну, он непринужденно болтал с сидевшим поблизости Кейном, без труда поддерживая и направляя разговор. Три очаровательные девушки, которые, разделяя ванну с императором, скребли и терли его тело, очищая от глиняных пятен, похоже, волновали его не больше, чем накрытый стол рядом.

Зато Кейн сидел нахохлившись, так что рукоятки его новых ножей втыкались ему в ребра сквозь костюм. Присутствие всех семи клинков странно тревожило его. А все дело было в том, что по пути из купальни в покой для завтрака Ма’элКот вдруг обернулся к нему и весело сказал:

– Я должен просить у тебя прощения за нехватку гостеприимства. Ведь Я лишь теперь осознал, отчего ты выглядишь таким смущенным и отмалчиваешься. Прошу за Мной.

Император повел его на третий этаж, где в Галерее оружия одна комната размером со спальню была полностью отведена под ножи: по стенам и на полу всюду стояли и висели подставки с ножами всех мыслимых форм и размеров: там были и кукри с кривыми лезвиями, и кинжалы для левой руки с рукоятками-веерами, и индийские кинжалы тычкового типа, известные как катары, и ножи а-ля танто, и даже длинные тонкие равнобедренные клинки, известные как арканзасские зубочистки.

– Прошу тебя, – снова обратился к нему Ма’элКот. – Выбирай.

Кейн взял один кинжал – с волнистой ручкой, чем-то похожий на флорентийский стилет – и повертел в руках. Он был здесь один на один с Императором, за закрытой тяжелой дверью, в комнате, полной ножей.

– Знаешь, – начал он, – Крил вот считал, что меня наняли для того, чтобы убить тебя. Так, может, надежнее держать меня безоружным?