Герои умирают - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 135

– А как насчет альянса с первым Герцогом нового Императора?

– Что? – снова повторил Король, наверное уже в десятый раз. Слишком много всего происходило и слишком быстро; он просто не успевал ничего понять. – Какой еще новый Император? И какой Герцог? И потом, раз уж ты разводишь шуры-муры с какими-то новыми Герцогами, то неплохо бы сначала подумать о старых друзьях, а?

– Что я и делаю. – На первый взгляд Кейн был мрачен, точно палач, но, если приглядеться, становилось заметно, что в его черных, лишенных выражения глазах, в самой их глубине, плясали крошечные искорки тайного веселья. – Ты и есть тот Герцог, о котором я веду речь. Ну или, по крайней мере, будешь им.

Величество и Кирендаль обменялись ошарашенными взглядами.

– Но… – Среди сотен вопросов, роившихся у него в мозгу, Король лихорадочно выбирал один или хотя бы два – важнейших, чтобы задать их Кейну прямо сейчас. – Но как я могу быть Герцогом? Хотя нет, черт с ним; объясни, как ты сбежал оттуда.

Кейн ухмыльнулся им, и обоим показалось, будто его зубы испачканы свежей кровью.

– Два вопроса, один ответ: я сдал тебя Ма’элКоту. Сказал ему, что ты – Шут Саймон.

– Что ты сделал?

Комната вокруг него потемнела и закачалась.

– Ну да, – отвечал Кейн. – А почему нет? – Он встал вплотную к Королю Арго и заглянул ему в глаза так внимательно, словно там были начертаны таинственные руны, которые ему надлежало прочесть. Медленно и четко он проговорил: – Так ты поможешь мне спасти Паллас Рил.

– Паллас… – прошептал величество.

Ну конечно он поможет. Что на свете может быть важнее Паллас, ее жизни и ее счастья. Королю показалось, будто он пробудился ото сна: что за глупости он тут затеял, зачем сцепился с Кирендаль, когда Паллас Рил в опасности? Он провел ладонью по глазам и вознес пламенную хвалу богам за то, что Кейн пришел вовремя и напомнил ему о том, что действительно важно…

А между тем Кейн, видимо, нашел в его глазах то, что искал, хотя его находка не принесла ему большой радости. Он скривил рот, точно подавляя приступ тошноты или отвращения. Но в следующее мгновение его лицо просветлело, точно он усилием воли отогнал от себя какую-то мрачную мысль.

– Слушай, Кирендаль, – весело начал он, – кого тут у тебя надо покалечить, чтобы получить выпивку?

Кирендаль вызвала бармена, тот явился, взглянул на величество и тоном осознанного превосходства, который неизменно приобретают все, кто много лет обслуживает богатых, подавая им прекрасную еду, заявил:

– Вы должны мне один ройял, сэр.

– Но ведь это не доказательство, – упорствует Кирендаль, – это просто фокус.

Иногда самое трудное в революции – это решиться ее начать.

– Да, фокус, но зато какой эффектный. А эффектный фокус часто срабатывает лучше, чем доказательство, – отвечаю я и с ухмылкой киваю на Паславу. – Спроси вон его.

Паслава не ждет вопроса Кирендаль. Он подается вперед, кладет свои тощие как у скелета ладони на стол, по обе стороны от кружки с пивом, а свет стоящей на столе лампы заливает черными тенями его впалые щеки.

– Он прав. При двадцати тысячах свидетелей никто не поверит, если Ма’элКот станет что-то отрицать или оправдываться. Это подорвет моральный дух армии, а без армии нельзя поддерживать порядок ни в стране, ни в городе, а значит, Империя станет легкой добычей любого, кто приготовится ее схватить.

Они переглядываются, и жадность вспыхивает в глазах всех троих. Мы сидим в гостиной Кирендаль, где воздух сперт, как в могиле; огонек в лампе даже не колышется, точно вырезанный из светящегося стекла. Мое фальшивое спокойствие сделало свое дело, деланая уверенность заразила и их – они начинают верить, будто Ма’элКота можно скинуть, а стоит им представить, как это можно сделать, и они непременно захотят попробовать.

О мятежах можно уже не беспокоиться – они идут своим ходом и будут идти дальше. А когда армия все же сомнет их железной пятой и главных зачинщиков арестуют, то среди них не окажется ни одного Подданного. Сейчас главное в другом: внутренним взором эти трое уже увидели Империю без Ма’элКота, армию – без генералов, Анхану – без закона.

И эта мысль притягивает их необоримо – так сила гравитации притягивает все предметы к земле, а сильное течение затягивает пловца под воду. Вот мы, четверо, сидим за самым обычным столом, из угла смотрит на нас икона Ма’элКота и не знает, что мы могли бы разрушить Империю. Я уже вижу эту жажду в их глазах: повинуясь этой жажде, малыш сломает новую игрушку, не дожидаясь, когда закончится день рождения; эта жажда заставляет людей в трущобах Темпа бунтовать, поджигать свои дома и плясать вокруг бушующего пламени; эта жажда толкает армии победителей на грабежи и убийства.

Иногда мы разрушаем просто потому, что можем. Ведь если разобраться, именно разрушение дает ни с чем не сравнимое удовольствие, которое нельзя обрести ни в чем ином.

В общем, поймите меня правильно. Я вовсе не осуждаю эту жажду.

Больше того, я на нее рассчитываю.

Величество подается вперед, чтобы вставить свое слово.

– Тогда зачем вообще впутывать в это дело армию? – спрашивает он. – Когда начнутся бои и нам надо будет удержать город, каждая пара рук будет на счету. Так зачем нам заранее рисковать всеми Рыцарями и доброй половиной Подданных?

Я решаю сохранять таинственность:

– Больше хаоса – больше шансов.

Но его не так-то легко сбить с мысли.

– Каких шансов?

Каждый раз, когда природный прагматизм величества поднимает голову, я прибегаю к одному и тому же способу – к припрятанной в моем рукаве козырной карте, которая делает свое дело неизменно: я играю на его слабостях. Вот и теперь я говорю:

– Я же тебе объясняю, мне надо спасти Паллас Рил.

Его глаза еле заметно стекленеют, значит чары еще действуют, хотя и слабее, чем раньше.

– Но как?

– Пока не могу сказать.

– Почему?

– Не могу, и все. – На самом деле просто потому, что не хочу давать никаких намеков своим зрителям. – Переполох даст мне уменьшенную версию мятежа, сконцентрированного в одном месте, а не рассеянного по городу. Мне надо, чтобы Котам и констеблям было чем заняться, кроме меня, пока я спасаю Паллас. Все остальное – ваша забота. Хотите революцию? Пожалуйста, устраивайте, и за труды получите целую Империю.

Он моргает:

– Коты…

– Нет, без них не обойтись, – твердо говорю я. – Нам надо, чтобы они все были в одном месте, у нас под присмотром.

– И ждали нас.

– Разумеется. Только они будут ждать небольшую команду отборных бойцов. А получат всех Рыцарей Арго, то есть целую орду. Да вы их там похороните.

– Да уж, похороним, под грудой собственных тел, – ворчит величество.

– Нет, Коты должны быть обязательно, – решительно заявляю я. – Они – лучшие бойцы во всей армии, причем ценные не только в рукопашном бою, но и для выполнения небольших тактических задач. Их все боятся; они могут вести вперед целую армию на одном лишь страхе. Им все боятся перечить.

– В том числе и я, – мрачно говорит величество.

– С другой стороны, они могут вообще не драться.

Величество мотает головой:

– Плохо ты их знаешь. Даже история с Ма’элКотом не остудит их боевого пыла; Берн приучил их считать себя сверхчеловеками.

Я обращаюсь к Чародею:

– Ты ведь мастер контролировать толпу или нет? Так завари какую-нибудь магическую кашу, которая отобьет у них желание драться.

– Теоретически это возможно, – медленно говорит Паслава. – Но практически – где я возьму столько энергии, чтобы выискать их в толпе поодиночке и повлиять на их настроение, особенно если Ма’элКот пронюхает, что я затеваю?

Я усмехаюсь:

– А сколько энергии тебе нужно?

Я сую пальцы в ножны на бедре, где раньше лежал метательный нож, и выковыриваю оттуда гриффинстоун – один из тех, что были нашиты на сеть. Я бросаю его на стол, так что он катится по его поверхности, и тут уж Паслава не медлит – его рука делает мгновенный выпад, точно змея к добыче, воздух с шипением покидает его легкие, когда он подносит камень к глазам и рассматривает его с неприкрытой жадностью. Даже Кирендаль удивленно переводит глаза, в которых отражается огонек лампы, с камня на меня, и в ее золотистом взоре я вижу зависть.