Глаз идола (сборник) - Блэйлок Джеймс - Страница 16

День стремительно сходил на нет. В упомянутых уже саквояжах мы доставили сюда из будущего лампы Румкорфа[26] и изрядный запас пищи, чтобы обеспечить себе относительно комфортную ночевку на равнине, но Сент-Ив торопился закончить свои исследования и убраться восвояси. «Лампы только на самый крайний случай, — объявил он. — Если всё пройдет по плану, мы скоротаем здесь день и пообедаем на закате». Нас не должны заметить, вновь и вновь напоминал профессор. Благополучно прибыв сюда, мы выполнили одну третью часть своей миссии: частично законченная фреска на стене пещеры довольно ясно говорила о том, что мы скинули по меньшей мере несколько сотен веков. Вторую треть мы выполним, когда в итоге окажемся дома, ну или хотя бы в своем родном столетии, где при желании и сможем устроить ночлег на природе. Третья же часть миссии выглядела, по моему мнению, самой несложной: мы просто будем наблюдать — внимательно смотреть на всё, широко распахнув глаза. Проведем, по выражению Сент-Ива, «полевое исследование», каковое ему казалось наиболее деликатной задачей из всех. Будем шататься без дела, спрятанные от чужих глаз за нагромождением скал в сотне метров выше пещеры, и время от времени станем высовываться оттуда, фотографируя гуляющих бизонов или пещерных медведей; с добычей в виде этих феноменальных снимков мы вернемся затем в Лондон, чтобы одною левой усадить в грязную лужу всех членов Королевской академии до единого.

Я подхватил свой саквояж и, забросив на плечо треногу фотокамеры, уже собрался выйти наружу, но Сент-Ив едва не задохнулся, пытаясь мне помешать. «Следы!» — просипел он, указывая на пыль, которая щедро покрывала пол пещеры. Там, само собой, виднелись отпечатки пары добротных ботинок, купленных на лондонской Бонд-стрит то ли три недели, то ли тридцать пять веков тому назад (в тот момент я и сам не мог разобраться). Сент-Ив тут же выдернул из своего саквояжа перьевую метелку и принялся заметать следы, работая как одержимый. Не должно остаться ни малейших признаков нашего визита, настаивал он. У нас ушло не менее получаса на то, чтобы, крадучись, таясь и надрывая спины в спешке, перетащить машину (благодарение небесам, ее отличала поразительно легкая конструкция, и к тому же разборная) наверх, к нашему орлиному гнезду в скалах. Еще час мы провозились в густеющих сумерках, заметая следы, возвращая по местам второпях отброшенные ногами камушки, прививая назад случайно сломанную веточку незнакомого куста — иными словами, из кожи вон вылезали, лишь бы ни одно разумное существо не заметило нашего присутствия. Всё это время Хасбро нес неусыпный дозор наверху и свистом отправлял нас прятаться при приближении хотя бы грызуна.

«Мы не смеем, — объяснял Сент-Ив, — вмешиваться во что бы то ни было». Легчайшие перемены в естественном ходе вещей, вплоть до мелких изменений в ландшафте, могут иметь бесконтрольные последствия в грядущих эпохах. Вселенная, по всей видимости, суть хлипкое, деликатнейшее образование, чем-то схожее с многократно отраженной мешаниной цветных стекляшек в детском калейдоскопе. Если, заглядывая в окуляр, держать трубку неподвижно, осколки пребывают в полнейшем покое, будто их отраженный узор — вовсе не искусная игра света и иллюзия, а витражное окно, надежно вставленное в церковную стену из тесаного камня. Легкое сотрясение — стоит наблюдателю моргнуть или поежиться от утреннего холодка — перемешает стекляшки и разрушит их прихотливый узор. Калейдоскоп можно вертеть и трясти как угодно, но все старания и молитвы пропадут втуне, а стекла никогда больше не улягутся в прежнем порядке: он будет утерян навсегда. В точности так же устроена и вся наша Вселенная.

«Допустим, какой-нибудь жук, — рассуждал Сент-Ив, — окажется ненароком раздавлен чьей-то ногой, а посему не будет съеден, например, тою жабой, которая сожрала бы жука, как и было предписано ходом истории, если бы тот не заполз под чей-то каблук, каковому и вовсе нечего было там делать изначально. В таком случае жаба умрет — почему бы и нет? — от недостатка питания в виде жука или, наоборот, от яда другого жука, сожранного ею за неимением первого. И тогда дикий пес, который проглотил бы жабу, тоже останется голодным, понимаете? Голод вынудит его броситься на другую жабу, назначенную Вселенной для совершенно другой собаки, которая, в свою очередь…» Помните, я говорил, что в этом мире все предметы покоятся на длинной цепочке причин, точно битое стекло в калейдоскопе? Эта вторая псина, в свою очередь отощав, сожрет кролика! И кролик, который в противном случае благополучно дожил бы до преклонного возраста, породив еще шесть дюжин кроликов, весьма ему подобных, окажется тогда мертв — как же иначе? — и мы уже не сможем сосчитать всех доисторических тварей, которым будет отказано в удовольствии полакомиться крольчатиной.

В общем, основную идею вы уловили. Когда Сент-Ив развернул предо мною эту свою летопись, я прямо остолбенел. Мне стало ясно как день, что в глазах Вселенной все наши жалкие появления и исчезновения, пронзающие ткань самого времени, наши путешествия туда-обратно выглядят сущей ерундой в сравнении с несколькими часами, которые мы вознамерились провести среди камней на скалистой вершине холма. И жук, и жаба, и шесть дюжин кролей в компании со всей прочей живностью этих мест повисли вдруг на волоске. Вселенная, на чье постоянство в качестве опоры все они могли рассчитывать до сей поры, готова была разлететься вдребезги. Однажды утром какой-нибудь мегатерий проснется, чтобы накопать себе на завтрак корешков, а тех давно уж нет, поскольку голодная стая диких собак удалилась на побережье, где кроликов нынче в избытке, и обошла вниманием скудную местную популяцию; та же, ликуя, размножилась десятикратно, стремясь поскорее наверстать, так сказать, упущенное время. Их отпрыски давно слопали все корешки, на которые мог рассчитывать наш мегатерий, а посему он решил покуситься на чужие… И так далее, и тому подобное. Представьте, как за неисчислимые столетия может вырасти весь этот снежный ком!

Венцом всему может стать то, что лондонские жители вдруг окажутся вовсе не в Лондоне. Нашей столицы больше нет и никогда не было. Римляне так и не прибыли — по причинам, которые при наличии подходящих инструментов можно проследить до судьбы раздавленного некогда жука. Прежде них в Англию явились, скажем, греки; философствуя напропалую, они расселились себе по лесам и полям в уютных домиках и заключили мир с соседями-кельтами. Соответственно, Средние века так и тянулись мимо безо всяких упоминаний о феодальном праве. Когда Сент-Ив рассказал мне о возможности такого исхода, признаюсь, у меня волосы стали дыбом. Тот раздавленный жук, даже не сомневайтесь, способен колыхнуть весь калейдоскоп, а уж куда там полетят цветные стекла, никакой ученый не разберет, даже будь у него желание, упорство и блокнот с карандашом для точных расчетов.

В тот вечер мы основательно потрудились и в итоге оказались в пыли по самые уши. Мимо прошествовал мамонт — с таким видом, точно искал в траве оброненную вещицу, — и Сент-Ив успел отщелкать с десяток фотографий зверюги, прежде чем тот неторопливо удалился. Потом нам явилось некое подобие носорога, и камера защелкала снова. Я весь был покрыт грязью, жалящими насекомыми и, простите за неделикатность, потеками пота, но к своему восторгу нашел в скалах небольшую запруду с чистой ключевой водой. Следующие полчаса я провел приводя себя в порядок и остался весьма доволен тем, что захватил необходимые умывальные принадлежности.

Путешествуя по дикому краю, любой человек — я, во всяком случае, — испытывает сильное искушение отбросить щепетильность и забыть о милых мелочах цивилизованной жизни. Есть ли смысл в том, чтобы каждое утро подравнивать усы, спросите вы, если живешь в палатке на Гебридских островах? Примером для нас может послужить история Робинзона Крузо, который поддерживал определенную степень светскости, будучи даже, как он полагал, навсегда заточен на необитаемом острове. Хочется спросить, кто из нас не пустился бы бегать голышом в обнимку с дикарями еще до истечения первого месяца подобного заточения? Только не Крузо. Вслед за ним и я с презрением плюю на искушение побегать с дикарями: хотя, сказать по правде, я пренебрег ножницами для усов (предполагалось, что наше путешествие займет самое большее полдня), с собою у меня имелись расческа, щетка и бутылочка с розовым маслом. И, как уже говорилось, я с наслаждением воспользовался ими, в то время как Сент-Ив, всецело увлеченный фотографированием, предоставил меня самому себе.