Лекарь Империи 2 (СИ) - Лиманский Александр - Страница 2

— Так, Игорь, давай еще раз, на берегу. Что делаем-то? Какая у нас общая позиция? Увольняем? Или будем до последнего отмазывать? Косяк-то ведь действительно серьезный. Операция без страховки пациента, без разрешения, адепт в главной роли…

Шаповалов нахмурился.

Увольнять Разумовского ему совсем не хотелось. Несмотря на все его выходки и проблемы, которые он создавал, парень был действительно чертовски талантлив. Такими кадрами не разбрасываются.

— Не знаю, Игнат, не знаю, — он потер лоб. — Талант у него, конечно, от бога. Но и геморроя от него — выше крыши. Но увольнять… это как-то… слишком. Может, обойдется строгим выговором? С занесением в личное дело и лишением квартальной премии?

— Строгим выговором? — Киселев скептически хмыкнул. — Игорь, ты Анну Витальевну как будто совсем не знаешь! После такого она его не то что выговором, она его живьем съест и косточек не оставит. И нас заодно, за то что проморгали. Это будет очень сложно, Игорь. Очень.

— А что делать-то тогда? — в голосе Шаповалова прозвучало отчаяние.

Тут в их разговор неожиданно встряла Ниночка. Она была в этой больнице для всех была «своим человеком», хоть и была секретарем главврача.

— Можете сколько угодно тут «общую позицию» занимать и друг на друга ответственность перекладывать, господа целители, — она смерила их проницательным взглядом. — Но, боюсь, целыми и невредимыми вы из кабинета Анны Витальевны сегодня точно не выйдете. Она с самого утра сама не своя. А когда ей еще и про Разумовского доложили… В общем, готовьтесь к худшему. И валерьяночки прихватите. Побольше.

Шаповалов и Киселев только тяжело выдохнули, мрачно переглянулись, как два обреченных гладиатора перед выходом на арену, и, набрав побольше воздуха в легкие, решительно толкнули дверь.

Кабинет Главного Целителя Центральной Муромской больницы — Анны Витальевны Кобрук — был просторным и светлым, обставленным с безупречным, холодноватым вкусом. За большим письменным столом с аккуратными стопками бумаг, сидела сама хозяйка кабинета.

Эффектная брюнетка с короткой, идеально уложенной стрижкой, в строгом, но элегантном брючном костюме цвета мокрого асфальта. Ей было уже хорошо за сорок, ближе к пятидесяти, но выглядела она гораздо моложе своих лет — подтянутая, энергичная, с острым, пронзительным взглядом темно-карих глаз.

Сейчас эти глаза метали такие молнии, что, казалось, в кабинете вот-вот запахнет озоном.

— Проходите, господа, присаживайтесь, — ее голос был обманчиво-ровным, но в нем отчетливо звенела сталь.

Шаповалов и Киселев вошли и заняли места на стульях для посетителей, стараясь сохранять внешнее спокойствие, хотя напряжение в воздухе можно было резать ножом.

— Вы нас вызывали, Анна Витальевна? — начал Киселев официальным тоном, хотя прекрасно понимал причину вызова.

— Вызывала, Игнат Семенович, вызывала! — Кобрук резко стукнула изящным, но тяжелым пресс-папье по столу так, что Шаповалов невольно напрягся. — И вы оба прекрасно знаете, по какому поводу! Вы вообще отдаете себе отчет в том, что произошло⁈ Вы, два Мастера-Целителя, заведующие ключевыми подразделениями больницы⁈

Она вскочила со своего места и принялась нервно мерить шагами просторный кабинет, ее каблучки яростно стучали по паркету.

— Это же просто вопиющий случай! За гранью добра и зла! Адепт! Который, между прочим, до сих пор находится под следствием Инквизиции Гильдии! И этот… этот индивидуум проводит сложнейшую экстренную операцию на пожилой пациентке! Без моего ведома! Без официального разрешения! Без соответствующей страховки у пациентки, в конце концов! Да вы хоть понимаете, что это не просто нарушение всех мыслимых и немыслимых уставов и протоколов, это самое настоящее подсудное дело⁈ Что нас всех теперь по судам затаскают, и мы оттуда не вылезем до конца своих дней⁈

— Ну, Анна Витальевна, насчет «подсудного дела»… там же такая ситуация была, что не до юридических тонкостей… — попытался вставить слово Киселев, но его голос прозвучал как-то очень неуверенно. — Пациентка была практически при смерти, перитонит, шок… Каждая минута была на счету. Да и потом, это же простая, одинокая бабулечка, откуда у нее деньги на адвокатов и судебные издержки? Какое там заявление в суд… Она, я думаю, еще спасибо скажет, что ей жизнь спасли.

— «Простая бабулечка»⁈ — Кобрук резко остановилась перед ним и впилась в него своим яростным взглядом так, что Киселев невольно поежился. — Игнат Семенович, вы что, первый день в медицине работаете⁈ Или вы с луны свалились и не знаете, на что способны простые бабулечки и их многочисленные «благодарные» родственники, когда дело касается денег и возможности содрать с больницы кругленькую сумму⁈ Вы что, уже забыли гражданку Семейкину⁈ А⁈ Напомнить, чем тогда все закончилось⁈

При одном только упоминании фамилии «Семейкина» Игнат Семенович испуганно выпучил глаза и замахал руками так, будто отгонял от себя стаю невидимых ос.

— Только не Семейкина, Анна Витальевна, умоляю вас, только не она! — взмолился он.

Шаповалов тоже нервно дернулся и как-то весь сжался. Семейкина в свое время немало крови попортила всему руководству больницы и заставила их раскошелиться на нехилую сумму компенсации.

— У меня до сих пор от одного этого имени нервный тик начинается! — проговорила главный врач. — Даже представить боюсь, что сделают родственники спасенной Захаровой, когда мы им выставим официальный счет за проведенную экстренную операцию! А не выставить мы его не можем! Операция была. Факт зафиксирован. Таков закон и порядок отчетности перед Гильдией и страховыми компаниями!

— Да уж, Анна Витальевна, но так бывает, — поспешил добавить Кисилев. — Всем вокруг глубоко плевать на жизнь простого пациента. Главное — бумажки, отчеты, счета. А то, что люди потом последние квартиры продают, чтобы наше лечение оплатить, или в долговую яму на всю оставшуюся жизнь залезают — это уже никого не волнует. Главное — система работает.

Шаповалов криво усмехнулся и развел руками.

— Да уж, — подхватил он, тоже не скрывая сарказма. — Боюсь, Захарова еще раз триста нашего Разумовского проклянет, когда узнает, в какую копеечку ей вылилось его «героическое спасение». Вместо того чтобы тихо-мирно помереть от перитонита, она теперь будет до конца своих дней этот долг выплачивать. Вот уж осчастливил так осчастливил.

— И чем он только думал? Адепт-самоучка! Пациента в такие неподъемные долги вогнал… Ай-яй-яй — Киселев покачал головой. — Или он решил, что больница у нас — благотворительная организация, и мы всем подряд операции бесплатно делаем?

Кобрук резко вскинула на них глаза, и в ее взгляде промелькнуло что-то такое, отчего оба Мастера-Целителя невольно поежились.

— Да какие, к черту, долги, Игнат Семенович⁈ Какие счета⁈ — ее голос снова зазвенел от ярости. — Вы что, оба с ума сошли⁈ Я понятия не имею, как мне вообще эту операцию по документам проводить! Как ее легализовать!

Киселев и Шаповалов недоуменно уставились на нее. Кажется, они не совсем понимали, о чем она говорит. А она, видя их растерянные физиономии, продолжала, и голос ее дрожал от сдерживаемого гнева:

— Операция была проведена! Кем⁈ Адептом! — она почти выплюнула это слово. — Который не имел никакого официального допуска к самостоятельным хирургическим вмешательствам! Вы это осознаете, господа Мастера⁈

Киселев и Шаповалов только молча переглянулись. Аргументов у них не было.

— И это еще не все! — Кобрук сделала шаг к ним, ее глаза метали молнии. — Этот герой находится под следствием Инквизиции Гильдии! Он разгуливает по больнице в магических браслетах, которые ПОЛНОСТЬЮ блокируют его «Искру»! Вы хоть понимаете, что это значит⁈

Шаповалов нервно сглотнул. Кажется, до него начинала доходить вся глубина той пропасти, на краю которой они оказались.

— Я что, по-вашему, должна отправить в Гильдию Целителей официальный отчет, где будет черным по белому написано, что в моей, подчеркиваю, МОЕЙ больнице, адепт без магии и без какого-либо допуска провел сложнейшую экстренную операцию на пожилой пациентке⁈ — Кобрук почти перешла на крик. — Да меня же после такого отчета не просто с должности главврача снимут с позором! Меня из Гильдии вышвырнут прямым рейсом, с пожизненным запретом на любую целительскую практику!