Сердце отваги измеряется численностью. Книга 1 (СИ) - "allig_eri" - Страница 1

Слабость может стать силой, если её будет множество. Дрожащие сердца обретут мужество, коль их будет легион. Ничтожнейшие из тварей могут побороть гиганта, если соберутся целой армией. Руины могут стать королевством для одной души, ставшей многими. Стань лучшей версией себя — всех частей себя.

***

1129 год от сотворения мира, остров Миизар

— Не трогайте!.. — бесполезно, я знал это. Мощный удар по лицу сбил молодую женщину с ног и бросил её на грубые доски пола.

«Моя мать».

Неизвестный мне широкоплечий мужчина безэмоционально стряхнул кровь с кулака. Второй, излишне худощавый и горбоносый, уже находился внутри главной комнаты, совмещённой с кухней. Там лежало тело отца, чьи застывшие глаза смотрели, но не видели, как искали его дочь, перевернув кухонный стол, а потом пинками расшвыряв грубо сколоченные табуретки.

— Спальню проверь, — единственная фраза, брошенная крепышом ему в спину, заставила худощавого коротко обернуться, а потом молча отдёрнуть шторку, разделяющую помещения. Я тут же услышал девичий визг.

— П-п-п… — Мать попыталась подняться на подрагивающей руке, но сильный пинок, прилетевший в лицо, вбил её голову в пол, раскрасив неструганые доски алым. Череп треснул со звучным хрустом, словно брошенный на асфальт арбуз, после чего незнакомец брезгливо обтёр подошву о маленький коврик.

«Его стирали только вчера».

Второй мужчина вышел из крохотной спальни, удерживая за руку сопротивляющуюся девочку. Она звонко шлёпала ладонью по бедру удерживающего её ублюдка, но тот обращал на неё внимания меньше, чем на докучливую муху.

— Мы закончили! — крикнул широкоплечий, заметив напарника, а потом сделал ему непонятный мне жест. Тот кивнул и поднял девочку на руки, после чего аккуратно зафиксировал её и прижал лицом к своей груди. Не сильно, но так, чтобы ограничить движения и не позволить увидеть картину произошедшего.

«Сестра. Дэля».

— Пусти-и-и! — вовсю ревела она. На лице худощавого отразилось явственно видимое отвращение, но он продолжал делать свою работу.

Сверху, на чердаке, послышались шаги, после чего вниз спустился третий мужчина — с небольшой клиновидной бородой и короткими усами. У него, как и у двух других, была точно такая же форма: однотипный строгий военный китель.

Спустившийся быстро оглядел картину произошедшего, но на его лице не дрогнул ни единый мускул.

— Где пацан? — секунду спустя поинтересовался он.

— Там, — убийца матери кивнул в тёмный угол, где у самой стены скорчилось маленькое тело. Голова кровоточила. Толчок и последовавший за ним удар оказались фатальными.

Задумчиво пожевав губы, бородач пожал плечами.

— Наверное, так даже лучше, — наконец сказал он. — Господин Керемнас приказал привести лишь девчонку.

— Лишь бы проблем потом не было, — тихо проворчал его широкоплечий собеседник. — Золотой Легион сейчас в Рапшазме, а новый наместник Миизара даже свой хер защитить не сможет, не то что оказать помощь грандам.

— Не каркай, идём. — Бородач, очевидно, был лидером, а потому первым вышел из маленького дома. За ним потянулись остальные.

Опять этот сон. Я видел его уже… в десятый? Пусть будет в десятый раз. Всё время с разных сторон, будто бы смотрел запись, снятую несколькими операторами.

Однако странным казалось то, что я… ощущал необычайное родство с погибшими людьми. Особенно остро это ощущалось при первом просмотре. Чувства кричали, сердце бешено билось, зубы сжимались, а сам я чуть ли не исходил криком. Но почему?! С чего в голове появлялись бредовые мысли типа, что убитая женщина — моя мать? А мужчина — отец?! Откуда я знал имя девочки и почему считал откинувшегося мелкого шкета собой?!

К счастью, последующие просмотры — а «запись» повторялась по кругу — сбили накал эмоций до тупого гнева, который варился где-то в глубине нутра, словно горшочек каши. Варился, грозя вот-вот перелиться за край…

За несколько повторов я успел осмотреть, наверное, всё. Откровенно устаревшую «деревенскую» обстановку дома, крестьянскую одежду его жильцов и потёртую сугубо деревянную мебель — где привычный пластик?! Разумеется, пристального внимания удостоились и все участники сего «представления».

Несмотря на то, что мысли почему-то ворочались с огромным трудом, как выброшенные на берег киты, и едва-едва сформировывались во что-то более-менее адекватное, я, кажется, запомнил каждого человека до мельчайшей морщинки и последнего волоска на лице.

Но вот картины сна начали затухать и темнеть. Сейчас всё снова погрузится во тьму… Надолго ли? Сколько ещё повторов мне предстоит увидеть? И когда уже пойдёт на спад удушающая ненависть?!

Провалившись в забытье, я плавал в нём, не ощущая времени. Периодически перед глазами появлялись странные образы, нечёткие и неясные, но моментально исчезали, не давая себя разглядеть. Сердце то снова принималось стучать как ненормальное, то успокаивалось до едва слышного мерного ритма.

Я не чувствовал боли, не чувствовал голода или скуки. Не ощущал решительно ничего. Лишь некоторую заторможенность, будто после наркоза или хотя бы целой бутылки водки, выпитой натощак и в одно рыло. Наверное, так выглядит смерть. Покой…

В себя меня заставил прийти голос.

— …так-то Сантаросы тоже люди пришлые, — голос был старческим, скрипучим. — Помню, как впервые возле нашей деревни появились да сразу решили осесть. Странные. Грамотные. Руки нежные, что попка младенца, для работы неприспособленные. Помнишь, сколько времени изучали наш быт? До сих пор вспоминаю, как Гил подходил ко мне да спрашивал, в какой день и что сажать, когда корову с быком сводить, сколько кур на одного петуха держать. — Старик рассмеялся. — Вот кто они после этого? Так и не сказали ведь ничего. Хорошо, что померли.

— Тьфу ты! Твои соседи ведь, Дариус! Тебе ведь, дураку, неоднократно помогали! — ответил ему грубый и жёсткий голос с нотками властности. — Как можно теперь про них гадости плести? Самому не стыдно? Или думаешь, раз в войну жену и детей схоронил, так теперь можно невозбранно говном других поливать? Вот узнают остальные про твои слова, так быстро тумаков получишь, не посмотрят на возраст!

— Ну… кхм… да… нехорошо, конечно… — замялся Дариус.

— Ежели у нас, в Ностое, проживали, ежели с нами хлеб и пищу делили, то наши это, — продолжил грубый голос. — Такие же деревенские, как я или ты. А потому и хоронить будем по старому обряду, как всемогущий Наршгал повелел.

Короткая пауза, которой хватило, чтобы с запозданием — моя заторможенность никуда не делась — сообразить: разговор ведётся прямо над моим телом. И тут в диалог вступил новый голос. Сухой и уверенный.

— Кто будет покрывать тела виррами? — спросил он.

— Сам всё сделаю, — ответил грубый. — Я ведь в деревне единственный жрец.

— Справишься, Милегер? — засомневался сухой голос. — Всё-таки два тела, не одно. А ты ведь уже немолод. Непростая задача — успеть обрядить мертвецов в монеты, пока вонять не начали, а у тебя ни послушников, ни учеников нет.

— Справлюсь, — спокойно постановил жрец. — Не буду спать, не буду есть, только работать во славу нашего истинного бога Наршгала, а не иноземного пантеона захватчиков.

На какое-то время наступила тишина. И только я уже подумал, что вновь провалился в непонятную тьму с бесконечным повтором чёртова сна, как сухой голос продолжил прерванную беседу.

— Дело твоё, Милегер. За язык никто не тянул, Дариус свидетель.

— Да, Дуфф, — согласился старик, — я всё слы…

— Но как староста, — продолжил он, прерывая старика, — я назначаю дату похорон на завтрашний вечер. Дольше тянуть не сможем. Слишком уж душно, гниение пойдёт быстро, а ледника у нас уже три года как нет. Если успеешь, жрец, — будет церемония Наршгала, по нашим старым обычаям. Не успеешь — похороним по-имперски.