Игла - Кондрацкая Елена "MavkaShu" - Страница 11

Чернава тяжело и глубоко вздохнула. Карета, подпрыгивая на бесконечных ухабах, погрузилась в неловкое молчание. Игла поджала губы, думая, как продолжить разговор и вновь не угодить в подобную печальную тему, а Чернава вновь тяжело вздохнула.

— Соболезную, — сказал Дар, Игла вздрогнула и, придя в себя, кивнула.

— Да, примите с сыном наши соболезнования.

Чернава махнула рукой и откинулась на спинку сидения. Вздохнула и побледнела ещё сильнее. Тут-то Игла и заподозрила неладное.

— Чернава? — протянула она настороженно. — У тебя схватки?

— У неё, что? — округлил глаза Дар. — Она, что, рожать собралась?

— Пустяки, сейчас пройдёт. — Чернава снова махнула рукой, но тут же сморщилась и стиснула зубы, сдерживая стон. — Это... Я просто... тут такие ухабы... ох... тряхнуло неудачно, сейчас... сейчас всё... о-о-ой!

Чернава схватилась за сидение и напряглась всем телом, а Игла тут же подскочила к ней, одной рукой помогая лечь на бок, а другой ощупывая живот.

— Живот уже опустился, — сказала она, вставая на колени перед Чернавой. — Думаю, ты рожаешь, но надо убедиться. Разрешишь мне посмотреть?

Чернава закивала, а Дар замотал головой.

— С ума сошли? Только не в моей карете! Это же Арракийский бархат!

— Простите, — пискнула Чернава. А Игла не успела поднять той юбку, как по сидению на пол кареты потекли воды.

— Прекрасно, просто замечательно! — прорычал Дар, поднимая ноги, чтобы не замочить сапоги. — Сама будешь тут всё отмывать.

Игла его не слушала. Она была занята Чернавой.

— Останови карету, — скомандовала она. — Надо развести костёр и нагреть воды. И уложить Чернаву удобно. Пока я буду ей заниматься, ты развлечёшь Люба.

Несчастный мальчик забился в угол кареты и испуганно смотрел на то, как корчится в схватках его мать. Он явно плохо понимал, что происходит.

— Вот ещё...

— Дар! — прервала его Игла, грозно оглядываясь. — Ребенок просится наружу, сейчас не до пререканий. Любу нужна поддержка, он напуган — займись этим. Успокой его, а потом обеспечьте меня водой и чистой тканью, ясно?

Несколько мгновений Дар удивлённо смотрел на неё, будто видел впервые, а потом кивнул, остановил карету и, взяв Люба за руку, вывел того наружу. Игла выскочила следом, достала из дорожного сундука первое попавшееся платье и расстелила на земле. Помогла Чернаве выбраться из кареты и лечь, подложила под голову свой походный плащ. Убедившись, что лежит Чернава более менее удобно, побежала собирать хворост.

Когда костёр заплясал откуда-то появились Дар и Люб. Мальчик выглядел лучше, нёс охапку хвороста, а Дар — походный котелок, полный воды. Игла тем временем пустила на тряпки другое платье. Дар проследил за этим, но ничего не сказал, только помог разорвать непослушную ткань. Игла кивнула в благодарность и велела увести Люба в лес и не возвращаться до тех пор, пока она сама их не позовёт. И тут Дар не стал с ней спорить. Когда их шаг стихли вдали, Игла принялась за дело. Роды она принимала часто. Сперва вместе с бабушкой, а потом — и сама, поэтому знала, что делать и как. Бабушка говорила, что у неё лёгкие руки, и роженицы разрешаются быстро, если ведёт их за собой Игла.

«В тебе столько жизни, что они за тобой тянутся, — качала головой бабушка. — Ведёшь их, будто ты и есть сама жизнь. А они и идут, как ниточка за иглой».

Эти слова придавали Игла сил, когда руки были в крови, когда пот застилал глаза, когда будущая мать мучилась и звала богов на помощь, выталкивая из себя дитя. И Игла делала всё, чтобы сохранить непременно две жизни, чтобы услышали боги два плача — страха перед новым, незнакомым миром, и радости от обретения целого мира, что носила в себе женщина девять долгих лун. И Игла отдавая матери в руки её долгожданное дитя, тоже плакала, от усталости, от счастья и в тайне — от горя, что никогда не чувствовала объятий матери, не успокаивалась на её груди и не слышала слов её любви. Но потом это проходило, как проходит всё, как за ночью приходит рассвет, за слезами приходило смирение, и его Игла старалась сохранить в своём сердце. Лишь однажды она отказалась принять то, что принесла ей судьба. И теперь несли её ноги далеко-далеко, в Инежские горы.

— Давай, Чернава, ещё немного, — сказала Игла и погрузила руки свои в кровь и позвала за собой дитя, вырывая из тьмы и ведя на свет. — Тужься!

И когда луна стояла высоко, а пламя плясало ярко и жарко, ночь расколол надвое первый детский крик.

Игла отмывала руки в ледяной реке. Кровь смешивалась с водой и уносилась прочь вслед за течением. Луна светила ярко, и Кощей мог легко разглядеть сосредоточенное выражение на её лице. Он всё ещё не был до конца уверен, что разглядел её. Наивность спала с Иглы, словно платье, сменившись нагой, непоколебимой серьёзностью. Она будто обрела твёрдую почву под ногами, стала похожа зверя, знающего свою цель и не знающего сомнений. Кощей словно увидел то, что видеть был не должен, заглянул. В тот миг ему показалось, что женщина, задумавшая отнять его жизнь, и вправду на это способна.

— Почему ты помогла им? — спросил Кощей, выходя из тени деревьев и позволяя Игле заметить себя.

— Потому что им нужна была помощь, — ответила она, не оборачиваясь.

— Они о ней не просили.

— Не все, кому нужна помощь, могут о ней попросить. Это не значит, что она им не нужна.

Кощей нахмурился. Её слова казались бессмыслицей. Игла обернулась и посмотрела ему в глаза, всё ещё с прежней решимостью, пусть и приглушённую налётом усталости.

— Почему ты помог мне? — спросила она.

— Потому что ты нужна мне для того, чтобы найти... то, что я ищу, — ответил он. Кощей и сам не раз думал об этом, и решил для себя, что дела обстоят именно так, поэтому выдал ответ быстро и без запинки. — Мне это выгодно, очевидно же.

Брови Иглы дрогнули, будто не такой ответ она ожидала услышать, но всё же она кивнула.

— Что ж, понимаю. А я помогла им, потому что не могла не помочь. По этой же причине я помогла тебе. Потому что так правильно.

— Кто сказал?

Игла вздохнула и встала, вытирая руки о чистый край перепачканного в крови и слизи передника.

— Никто не сказал, Дар. Никто. Я выбрала такой путь. Возможно, потому что меня так научила бабушка. Возможно, потому что, бабушка спасла меня в ночь моего рождения. И если бы она этого не сделала, не преследуя никакой выгоды, то меня бы здесь не было. И свою выгоду ты бы не получил. Это... наверно, такому молодому парню как ты, это понять непросто, и я бы правда, хотела бы тебе всё объяснить... — Она потёрла лоб, прикрывая глаза, будто мучаясь от головной боли. — Но сегодня я очень устала для подобных разговоров.

Она повернулась и, тяжело переставляя ноги, побрела обратно к лагерю, наскоро раскинотому за версту от реки. Дойдя до берёзы, остановилась, чтобы перевести дыхание. Игла забавно вскрикнула, когда Кощей подхватил её на руки.

— Ты чего? — пискнула она.

— Выглядишь так, будто вот-вот в обморок упадёшь или уснёшь на ходу.

— И что?

— Ещё не хватало, чтобы ты споткнулась в лесу и шею себе свернула.

— Ну, да, — проворчала Игла. — Тебе ведь это не выгодно.

— Именно.

Игла, будто воробей, нахохлилась, глядя на него исподлобья, а Кощей перехватил её поудобнее и зашагал по лесу, переступая через опасно вывернутые корни. Игла подобрала передник, отодвигая его от груди Кощей.

— Испачкаешь платье же.

— Не страшно. Твоя новая знакомая его ещё в карете испачкала, придётся новое покупать.

Игла сделала круглые глаза.

— Другого разве с собой нет?

— Одно ты изорвала на тряпки, второе расстелила под Чернаву вместо покрывала. А в третье завернула младенца, — изогнул уголок губ Кощей, с прищуром глядя на Иглу.

Та надулась пуще прежнего, а глаза стали похожи на блюдца. Вот же забавная. Точно зверушка. Так и хочется её поддразнить. Кощей обнял её крепче, наклонился так близко, что почувствовал слабый запах её пота и намертво въевшийся в кожу аромат лесных трав.