Ленька-карьерист (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 5

Выйдя из деканата, я сжимал в руке направление в общежитие, чувствуя, что начался новый, самый важный этап в моей жизни. Я шел по гулким коридорам Бауманки, мимо аудиторий, из которых доносились редкие голоса профессоров и студентов, и чувствовал себя на своем месте. Здесь, в этих стенах, ковалось будущее страны! Конечно, было понятно, что жизнь в студенческой коммуне будет не сахар, но это меня уже не пугало. Пуганые мы!

Общежитие МВТУ, или, как его называли студенты, «Демидовка», располагалось в старом доходном доме в Малом Демидовском переулке, недалеко от главного здания. Это был мрачный, четырехэтажный колодец с темными, пахнущими сыростью и кошками, лестницами. Когда-то здесь жили состоятельные мещане, а теперь, после «уплотнения», в бывших барских квартирах ютилось пролетарское студенчество.

Комендант, пожилой, усатый инвалид Гражданской войны с пустым рукавом гимнастерки, аккуратно заправленным за ремень, долго вертел в единственной руке мое направление, потом крякнул и, покопавшись в своём ящике, выдал ключ.

— Комната сорок семь, третий этаж. Не заблудись!

Комната оказалась даже, пожалуй, еще теснее и обшарпаннее чем была у меня в Харькове. По крайней мере, там у меня была единственная кровать, и ночевал я (по большей части) в гордом одиночестве. А тут почти все пространство горделиво занимали четыре железные койки с прогнутыми, как гамаки, сетками, вплотную придвинутые друг к другу. Один стол, шаткий, покрытый шрамами от ножей и чернильными кляксами, заваленный книгами и какими-то чертежами, и несколько разномастных тумбочек дополняли картину. Пока здесь было почти пусто: август — время каникул. Но очень скоро я понял, что одна из стен комнаты — всего лишь тонкая перегородка: из-за нее доносились чьи-то жизнерадостные голоса. В общем, фактически придется теперь жить сам-восемь!

В комнате нашей оказался только один жилец: парень лет двадцати, коренастый, широкоплечий, с добродушным, открытым лицом и мозолистыми, рабочими руками. Он сидел на койке и чинил сапог, ловко орудуя дратвой и специальным шилом с крючком.

— Здорово! — сказал он, поднимая на меня ясные, серые глаза. — Заселяешься?

— Здорово, — в тон ему отвечал я. — Брежнев, Леонид.

— Василий. Можно просто Вася.

Мы пожали руки.

— Откуда сам? — спросил он.

— С Каменского, с Украины. Перевелся из Харькова. А ты?

— А я здешний, подмосковный. Третий год уже тут кантуюсь.

— А где остальные? — спросил я, кивнув на пустые койки.

— Кто где, — усмехнулся Василий. — Один в деревню уехал, родителям помогать. Другой — на стройке где-то шабашит. К сентябрю съедутся. Будет весело.

Я бросил свою валезу* под свободную койку и сел на скрипучую кровать.

— Ну, рассказывай, как тут у вас жизнь студенческая? — спросил я. — А то у нас, в Харькове, по осени — в деревню, на картошку.

Василий расхохотался.

— На картошку? Это ты, брат, загнул. Это тебе не деревня. Здесь — Москва, столица. У нас задача — учиться, инженерами становиться. Даже с комсомольской жизнью не очень-то напрягают, чтобы не отвлекать. А картошку пусть крестьяне растят.

Тут я тихонько вздохнул с облегчением: по крайней мере, в сентябре не придется вместо учебы ковыряться в подмосковных глиноземах.

— А на что живете? — спросил я. — Стипендии хватает?

— Шутишь? Этой стипендии, брат, хватает ровно на то, чтобы с голоду не помереть. И то, если ее вовремя дадут. Все подрабатывают, кто где. Я вот на заводе «Серп и Молот» слесарю. Кто-то — на разгрузке вагонов, кто-то — на стройке впахивает. Крутимся, в общем, как и все!

Я понял, что и мне придется искать работу. Денег, привезенных из Харькова, надолго не хватит, а отец ничего не присылал. Нужно было становиться на свои ноги.

Но куда пойти? На завод, как в Харькове? Это был проверенный, но крайне тяжелый вариант. Хорошо, что на ХПЗ я сумел устроиться на вторую смену, да и то — времени на самоподготовку совершенно не оставалось. Правда, спасала «бригадная система» — иной раз можно было и прохалявить. Но здесь — столичный вуз, вон, сам Климов преподает — прокатит ли здесь такое? Лишний раз рисковать не хотелось.

Вечером я вышел побродить по окрестным улицам. Москва жила своей бурной, нэпманской жизнью. Сверкали витрины магазинов, из окон ресторанов доносилась музыка и женский смех, по улицам проносились дорогие автомобили. Это был мир денег, роскоши, удовольствий. И этот мир был так далек от нашей студенческой коммуны с ее скрипучими койками и пшенной кашей на воде.

Я стоял на углу, смотрел на этот праздник жизни, и чувствовал, как во мне закипает холодная, злая энергия. Я не хотел быть просто зрителем. Я хотел быть участником.

Я должен был найти способ заработать. И не просто на пропитание, на комнату. А заработать по-настоящему. Чтобы не считать каждую копейку, чтобы не зависеть ни от кого.

Но как? Что я мог предложить этому городу? Свои знания? Свой опыт? Я был всего лишь студентом-второкурсником.

Я вернулся в общежитие, когда уже стемнело. Василий уже спал. Я сел за стол, зажег коптилку, сделанную из консервной банки, и достал чистый лист бумаги. Нужно было думать. Думать так, как я умел. Системно, аналитически.

Нужно было найти нишу. Ту область, где спрос превышал предложение. Где можно было, приложив ум и энергию, быстро подняться. Возвращаться к физическому труду, пусть и на время, казалось мне шагом назад. Мой главный капитал — это не мускулы, а голова. И использовать его нужно было с умом.

В общем, мне нужна была не просто подработка, а место, что открывало бы двери в мир большой политики. И таким местом мог быть только партийный аппарат. Набросав варианты, я понял, что без личного похода в партком нашего училища не обойтись. И, узнав, где он находится, я отправился прямиком туда. А чего теряться? В конце концов, у меня за плечами руководство комсомольской организацией института!

Секретарем комитета был студент старшего курса, человек уже солидный, в очках и аккуратном, хоть и потертом, песочного цвета френче.

— Товарищ Брежнев? — спросил он, с удивлением разглядывая мою «комсомольскую путевку» и рекомендации. — Из Харькова, значит. Слыхали, слыхали о ваших начинаниях. Что ж, добро пожаловать в нашу московскую организацию. Чем могу быть полезен?

— Я хотел бы работать, товарищ секретарь, — сказал я. — Здесь, в комитете. Любым, кем возьмете. Помощником, делопроизводителем, курьером. Я хочу научиться аппаратной работе. Хочу быть полезен комсомолу не только на стройках и митингах, но и здесь, на оргработе!

Секретарь хмыкнул, смерив меня оценивающим взглядом.

— Похвальное рвение, товарищ. Но у нас в штате все места заняты. Да и для такой работы, знаешь ли, одного комсомольского билета мало. Нужно быть как минимум кандидатом в члены ВКП (б). Это — партийная работа. А ты — еще беспартийный.

Вот тебе и раз… Оказывается, несмотря на всю мою репутацию и связи, я не мог устроиться даже на самую мелкую должность из-за одной-единственной формальности: членства в партии. Но я не собирался сдаваться:

— Значит, чтобы работать в аппарате, мне нужно вступить в партию? — уточнил я.

— Именно, — кивнул секретарь. — Подавай заявление. С твоими характеристиками, думаю, проблем не будет. А там — посмотрим!

В тот же вечер я сел за стол в нашей тесной комнате и накидал план вступления в ВКП (б). Согласно уставу Всесоюзной коммунистической партии (большевиков), утверждённому ЦК ВКП (б) 17 июня 1926 года, (ну так неудачно! И что бы мне раньше в нее не вступить?), поступление в партию происходило по четкому, единообразному порядку. Для начала, кандидаты проходили кандидатский стаж: его цель — ознакомиться с программой и тактикой партии, проверка личных качеств кандидата. Срок стажа зависел от категории кандидата — для первой категории (рабочие и красноармейцы из рабочих и крестьян) — не менее 6 месяцев; для второй категории (крестьяне, кустари, не эксплуатирующие чужого труда) — не менее 1 года, для третьей категории (прочие, служащие и т.д.) — не менее 2 лет. К счастью, я имел стаж работы на ХПЗ и проходил по первой категории. С изучением истории партии, программы, устава и прочей литературы тоже можно было особо не заморачиваться: еще проходили так называемые «ленинские призывы», где к проверке знаний будущих партийцев относились ну очень лояльно, вплоть до того, что не все кандидаты знали, кто такой В. И. Ленин!