Мятежник (СИ) - Марли Вита - Страница 3

С достоинством и природной грацией мой муж откланялся.

— На сегодня мы обсудили все наши дела. А теперь, с вашего позволения, мы вернёмся в поместье.

До самого дома мы ехали молча. Мой муж был зол. Негодовал и бесился.

— Ты глупая, Гвилисс, — прошипел он раздражённо, едва входная дверь отрезала нас от остального мира. — В тебе нет ни капли дипломатии.

— Но, Альверон… — я попыталась оправдаться — Я же не могла совсем не смотре…

— Этот фарс был устроен специально, чтобы унизить нас, — супруг не дал мне договорить, — Указать нам на наше место. В глазах тёмных эльфов мы — ханжи и моралисты. А ты смотрела, раззявив рот, как безмозглая человечка. Как гномка, что кроме корешков, чудес на свете не видала.

— А что нужно было делать? — дрожащим от обиды голосом возразила я. — Какой дипломатии ты от меня ждал? Научи, расскажи, предупреди. Из нас двоих ты — дипломат.

— Знаешь, Гвилисс, — устало вздохнув, Альверон направился в свой рабочий кабинет. — Ты из благородной семьи, тебе дано замечательное воспитание, блестящее образование. Ты — эльфийка, в конце концов. Дипломатия должна быть у тебя в крови. Но я до сих пор не устаю поражаться величине твоего скудоумия.

— Зачем же ты тогда вообще на мне женился? — прошептала я со слезами в захлопнутую дверь.

Альверон наказал меня молчанием.

Он не спускался к завтраку, не выходил на ужин. Уезжал по делам, а, вернувшись, запирался в кабинете. Я перебрала в голове сотни сценариев, как должна была поступить в тот день, но правильного ответа так и не нашла.

Присутствие супруга тяготило меня.

Я поймала себя на мысли, что с нетерпением ждала отъезда мужа. Момент, когда наконец-то смогу остаться одна. С его уходом рассеивалось напряжение, очищался воздух. Поместье принадлежало мне одной.

Мне нравилось часами сидеть на балконе, смотреть на прохожих, слушать праздные разговоры горожан. Вид отсюда открывался изумительный. На площадь, на храм Богини Полнолуния, — мрачную архитектурную симфонию, — на ярмарку, что открывалась вечерами у стен собора.

Днём столица спала, но вечером и ночью жизнь цвела буйным цветом. Эльфийки гуляли, смеялись, делились сплетнями, в это время холостые эльфы бросали на них робкие взгляды из-под ресниц. Крутились рядом, надеясь привлечь внимание. Женатые мужчины в глухих покрывалах послушно следовали за своими жёнами, те покупали им на ярмарках безделицы и в благодарность огромные фигуры низко кланялись своим благоверным.

Вольмонд был другим.

Он звал меня, манил, требовал исследовать его. Он был похож на книгу в яркой обложке, внутри которой — интрига. И невозможно узнать заранее, понравится текст или нет, но красочный переплёт уже привлекал внимание.

Альверон вернулся поздно. Хлопнула дверь, застучали сапоги по мраморному полу. Я осталась на балконе, наблюдая за танцующими огнями ярмарки. Я ждала. Ждала, когда он заговорит со мной, но и в этот раз супруг прошел мимо.

Его молчание продолжалось три недели…

Три долгих мучительных недели. И, увязнув в трясине бесконечной вины, я решила, что терять мне уже было нечего…

Шутила канцлер или говорила правду, в нашем шкафу я обнаружила глухое покрывало. То самое, в которое облачались женатые вольмондцы. Предназначалось ли оно Альверону или просто лежало среди прочих вещей — значения не имело. Оно попалось мне на глаза очень кстати: светлую эльфийку легко заметить среди дроу, но кто поймёт, что за персона перед ним в этом одеянии?

Ткань оказалась плотной, но дышащей. Приятной на ощупь. Дорогой. Сетка затрудняла обзор, руки терялись в рукавах, длинный подол замедлял движения. У меня появилась смешная семенящая походка, но это ничто по сравнению с уникальной возможностью — увидеть Вольмонд. Гулять по его улицам, дышать ароматами, видеть, слышать и чувствовать…

Когда Альверон уехал, я раздала слугам задачи, а сама покинула дом, через дверь в прачечной.

Мой побег был временным. Тайная прогулка, опасность, щекочущая нервы, а в планах — возвращение домой. Я не собиралась убегать в неизвестность. Хотела вздохнуть, отвлечься от молчаливого гнёта. С собой я взяла лишь пару монет в суме и маленькую подвеску на цепочке.

Свобода пьянила.

Бродить по мостовой — блаженство. Никто не оборачивался, не смотрел в след, не показывал пальцем. На меня не обращали внимания. На площади горели флуоресцентные огни, магические кристаллы заменяли фонари и лампы. В самом центре торговцы разворачивали товары, зазывалы расхваливали ассортимент, бродячие артисты показывали чудеса пантомимы.

Возле храма плотники колотили деревянный помост.

— Что это? — стараясь изобразить мужской бас, спросила я у торговки книгами. — Там… праздник?

На прилавке любовные романы цвели, как тюльпаны в мае. Самыми яркими, расписными обложками. То, что в Ливеноре было не достать, здесь стелилось сорняком в поле.

— Ты что, с ума сошёл? — выгнула торговка пепельную бровь. — Казнь же! Мятежников-рецидивистов.

Эльфийка вела строгий товарный учёт. Макала перо в чернильницу и выводила суммы продаж на куске пергамента.

— Мятежников? — удивилась я.

— Хах, верно жена твоя тебя не посвятила, — хмыкнула дроу, приняв меня за женатого эльфа. — Преступников поймали. Непокорных мужиков, которых жёны в гаремах мало пороли. Они устроили покушение на уважаемого нашего канцлера, и, хвала Полнолунию, их гнусные делишки закончились провалом.

— Покушение? — воскликнула я, едва не позабыв понизить голос.

— Ты совсем молодой что-ли? — нахмурившись, эльфийка принялась вглядываться в сетку на моих глазах. — Да об этом же столица второй месяц гудит!

Её слова глубоко поразили меня. Вот ведь рядом столы и лавки. Народ сидит, забавляется, хмель льётся рекой, угощения разметают на торгу с прилавков. Едят, пьют, праздно беседуют в ожидании… казни?

— Ты литературу брать будешь? — махнула продавец на разляпистые книжонки и, не заметив пузырёк с чернилами, опрокинула аккурат на мой широкий рукав.

— Ох-х, — огорчилась я, глядя, как пятно расползлось нелепой тёмной кляксой.

Такую абстракцию самой не отстирать, а прачке отдашь — заподозрит.

— Ах ты, ротозей! — заорала вдруг на меня торговка. — Чернила мои пролил, пакостник. А ну-ка! Где твоя жена? Пусть добавит тебе к ужину плетей.

Прохожие вдруг заозирались. Кто-то остановился, предвкушая скандал.

— Простите, — поспешила ретироваться я и бочком попятилась в самую гущу толпы. — И-извините.

— Давай-давай, проваливай, — взвыла дроу. — От вас, от мужиков, одни проблемы!

Прогулка затянулась, пора было возвращаться в поместье. Я хотела повернуть назад, но не успела. Внезапно протрубил рог, горожане, как по команде, поднялись со своих мест и с ликованием направились к помосту. Миг — и меня вынесло толпой к самым первым рядам главного представления.

Казни.

Деревянная конструкция высилась над площадью, словно зловещий алтарь. За ней — острые шпили храма Богини Полнолуния, светящиеся на вершинах магическими огнями.

Тревога, повисшая в воздухе, сгущалась, как грозовая туча, но само небо оставалось ясным и звёздным, подёрнутым колдовской дымкой.

Справа к помосту подошла телега с лошадью. Вероятно для перевозки тел, чтобы после «представления» не портить добропорядочным эльфам настроение, а с ним и аппетит. Повозкой управляла эльфийка стальная и собранная, походившая на мертвеца под стать ремеслу. Она смотрела в одну точку, не моргая, и её серая кожа в свете фонарей отливала бледностью.

Ахнув, я машинально закрыла рот рукой. Махнула рукавом, выпачканном чернилами, и, кажется, размазала пятно ещё больше.

Вокруг плотным частоколом торчали макушки синих покрывал. Жутко одинаковых и жутко безликих. Один из истуканов, — ростом выше всех присутствующих, — повернулся ко мне, чтобы что-то сказать. Я видела, как колыхалось покрывало от его дыхания, но слов не расслышала. Лишь с ужасом глазела на окошко с сеткой, обращённое ко мне, и на всякий случай утвердительно кивнула.