Женщины - Ханна Кристин - Страница 10

К ним сразу подбежали две медсестры и санитар, начали выгружать раненых, укладывать на носилки.

Как только первый вертолет оторвался от земли, третий опустился на его место. Санитаров прибавилось, раненых все выгружали и выгружали. Машина «скорой» уже ехала в сторону предоперационной.

Наконец Фрэнки нашла ангар, где располагалось отделение неотложной помощи.

Санитары бегали туда-сюда, занося раненых, кто-то из солдат кричал, держа в руках собственную ногу, у кого-то ног вообще не было. Форма в крови у всех, у некоторых еще дымились волосы — их только что потушили санитары или товарищи. Открытые раны на груди — у одного солдата торчало ребро. Этель, вылитая амазонка, стояла в самом центре этого хаоса — регулировала движение, определяла тяжесть ранений, говорила, куда нести одних пациентов, а куда других. В этом безумии она была словно рыба в воде. Санитары следовали ее указаниям. Раненых было так много, что некоторых приходилось оставлять снаружи, они лежали на носилках и ждали, когда в предоперационной освободится место.

Фрэнки была потрясена. Крики, дым, плач.

Какой-то санитар, увидев Фрэнки, сунул ей в руки ботинок.

Она опустила глаза — из ботинка торчала нога.

Фрэнки выронила ботинок, метнулась в сторону, и ее вырвало. К горлу снова подкатила рвота, и вдруг Фрэнки услышала:

— Фрэнк. Фрэнк Макграт. — Этель схватила ее за руку.

Фрэнки захотелось убежать.

— К такому меня не готовили. — Она замотала головой.

Этель взяла ее за подбородок, заставила посмотреть на себя.

— Я знаю. — Она откинула волосы окровавленной рукой. — Знаю.

— На курсах нас учили делать перевязки и брить солдат перед операцией. Я не должна быть здесь. Я…

— Ты можешь помогать, придерживать им голову.

Фрэнки кивнула.

Этель взяла ее за руку и завела внутрь — туда, где раненые ждали своей очереди.

— Это приемный покой. Здесь оценивают тяжесть ранений. Мы решаем, кого и когда оперировать. В первую очередь берут тех, кого точно можно спасти. Видишь ширму? За ней лежат пациенты, которые вряд ли переживут этот день. Они на ожидании, за них возьмутся в последнюю очередь. Мы можем обработать пять огнестрелов и сделать столько же ампутаций, а можем все это время провозиться с одной травмой головы. Понимаешь? А ходячие больные у нас тут. — Этель указала на группу солдат возле ширмы, они болтали, курили и делали все, чтобы поддержать своих тяжелораненых товарищей. — Их осмотрят, когда будет время.

Этель подвела Фрэнки к одному из солдат, который лежал на носилках, вся его форма была в крови, одной руки нет. Фрэнки отвела взгляд.

— Дыши, Фрэнк, — спокойно сказала Этель. — Возьми его за руку.

Фрэнки подошла ближе и заставила себя посмотреть. Сначала она увидела только оторванную по локоть руку, торчащую белую кость и окровавленный хрящ.

Соберись, Фрэнки.

Она на секунду зажмурилась, выдохнула и открыла глаза. Теперь она видела перед собой солдата, чернокожего парня с грязной зеленой банданой на голове. Он, наверное, и бриться начал совсем недавно. Она очень осторожно взяла его за руку.

— Здравствуйте, мэм, — еле слышно сказал он. — Вы не видели моего друга Стиво? Мы были вместе…

Этель разрезала его форму, открылась огромная рана на животе. Этель посмотрела вверх. В глазах была усталость.

— На ожидание, — выкрикнула она.

Появились два санитара, подняли носилки и перенесли солдата за ширму.

Фрэнки взглянула на Этель:

— Он ведь умрет.

— Возможно.

Разве для этого Фрэнки приехала во Вьетнам? Чтобы смотреть, как умирают совсем молодые парни?

— Сегодня мы спасем многих, Фрэнк. Но не всех. Мы не можем спасти всех.

— Он не должен умирать один.

— Иди, Фрэнк. Будь ему сестрой, женой и матерью.

— Но…

— Просто держи его за руку. Иногда это все, что мы можем сделать. А потом возвращайся сюда…

«Когда он умрет», — хотела добавить Этель. Фрэнки зашла за ширму и ощутила, как тело налилось свинцом. Этот солдат — мальчик — был совсем плох. Она увидела, что он плачет.

Фрэнки осторожно приблизилась к нему, посмотрела имя и звание.

— Рядовой Фурнетт, — сказала она.

Внезапно стало тихо — по крайней мере, ей так показалось. Ни гула вертолетов, ни криков медсестер — Фрэнки слышала только тяжелое, булькающее дыхание солдата.

Она отвела взгляд от ужасной зияющей раны, из которой сочилась кровь и торчали гладкие кишки.

Она подошла еще ближе и взяла его холодную руку.

— Рядовой Фурнетт, — сказала она снова. — Я Фрэнки Макграт.

Он медленно моргнул. Слезы текли по его лицу, смешиваясь с грязью и кровью.

— Вы не видели Стиво? Рядового Гранта. Я должен был присматривать за ним. Он приехал сюда два дня назад. Наши мамы работают в одном салоне. На Батон-Руж.

— Я его видела, — с трудом сказала Фрэнки, в горле стоял ком. — С ним все хорошо. Он спрашивал о тебе.

Рядовой Фурнетт слабо улыбнулся.

— У меня… что-то болит, мэм. Укол перестал действовать. Черт, мне бы холодного пива. — Его начало трясти. Рука обмякла и еще сильнее похолодела. — Мэм.

— Да?

Повисло молчание, затем он снова заговорил:

— Надо было сказать… — Он тяжело захрипел. Изо рта потекла кровь. — Сказать, что люблю ее.

— Скажешь после операции. Как только тебя подлатают. Я помогу написать письмо.

— Я… — Он замолчал, вздрогнул и закрыл глаза.

Его пальцы разжались. Только что он был здесь, держал ее за руку, говорил о том, что не успел сделать, и вот его уже нет.

Массовый поток пострадавших. Или МАСПОТ — так они называли тот ужас, что случился сегодня. Видимо, после недавнего пополнения войск это стало происходить так часто, что на полную фразу просто не хватало времени.

Фрэнки стояла в углу ангара. После девяти часов службы она была совершенно вымотана, новые ботинки стерли ноги в кровь, но боль была ничто в сравнении со стыдом, который она испытывала.

С чего вдруг она решила, что здесь ей самое место? Чем она может помочь тяжело раненным солдатам? Толку от нее не больше, чем от обычной леденцовой леди[12].

Весь вечер она трясущимися руками разрезала футболки, жилеты и штаны, смотрела на раны, о которых раньше даже не слышала. В ушах до сих пор стояли крики пациентов, хотя в палате уже давно никого не было.

Пострадавшие, напомнила она себе. В обычной жизни они были пациентами, здесь — пострадавшими. В армии было полно всяких терминов — например, обычная жизнь. Так называли то, что осталось позади.

Фрэнки тяжело вздохнула, услышав чьи-то шаги, — это была Этель, которая решила ее проведать.

— Полная задница, — сказала Этель, зажигая сигарету. — Не бойся, такое бывает не каждый день, слава богу.

Фрэнки мысленно кивнула. На самом деле она просто стояла и смотрела в пустоту.

— Как ты, Фрэнк? — Этель обняла ее.

— Никак, — только и смогла произнести она.

— К такому нельзя подготовиться. Но хуже всего, что ты привыкаешь. Пойдем.

Придерживая Фрэнки за плечи, Этель вела ее по лагерю. Фрэнки чувствовала каждую новую мозоль. На улице стоял металлический запах крови. В ночной темноте было совсем не видно дороги.

В столовой сидели двое мужчин — пили кофе в части для солдат. Когда Фрэнки подошла к клубу, она почувствовала запах дыма, пробивающийся через занавеску на входе. Внутри играла музыка, которая напоминала о доме. «Я хочу держать тебя за руку-у-у»[13].

Где-то вдалеке слышался шепот волн. Этот звук притягивал к себе, словно песня сирены, взывал к воспоминаниям юности. Вечер, они с Финли гоняют на великах, свобода, руки в стороны, над головой звезды.

Финли. Весь день он словно был рядом, Фрэнки видела его в каждом солдате, которого держала за руку.

Она оставила Этель позади и пошла вдоль забора с острыми шипами колючей проволоки.