Сказки долгой зимы (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 3

— В анклаве города Приштир есть настоящий астроном. Без своих приборов он мало на что способен, но, по его мнению, во время Катастрофы произошёл сверхмощный взрыв, выбросивший в стратосферу какую-то взвесь, пропускающую свет, но отражающую тепло. Пока она не осядет, будет холодно.

— А она вообще осядет?

— Этого он не знает, но призывает надеяться на лучшее.

— Надежды юношей питают,

а девушек уже никак,

всё потому, что в жизни бабы

куда практичней мужиков… —

сказал Ингвар и добавил: — Так значит, ты тоже слушаешь мой бред?

— У меня в кабинете постоянно включено радио, — признался Неман. — Вы очень странный человек, я и половины не понимаю в ваших рассказах, они как будто из другой жизни, но слушаю и не могу оторваться. Как вам это удаётся?

— В детстве я спал на бабкином сундуке с книгами и мутировал под действием ауры печатного текста. Теперь я супергерой Человек-Пиздабол.

— Вы всё время шутите, — укоризненно сказал Неман. — Завидую вашему оптимизму. Как ситуация в Убежище?

— Хреново. И это с поправкой на мой так называемый «оптимизм». Без него я бы сказал, что полная жопа. Неприятно это признавать, но похоже, что ты был прав, когда меня не послушал и не отключил излучатель. Лекарство вышло бы хуже болезни. Чёрт, кто бы мог подумать, что я буду с ностальгией вспоминать агрорадиус! Казалось, что жуткая проблема, но теперь вижу, что это были так, лёгкие неприятности.

— Держитесь, Ингвар, сейчас вся их надежда на вас!

— Жаль, что они этого не понимают… Ладно, Неман, приятно было поболтать с кем-то, кто может ответить, но мне опять пора нести слово в массы.

— Погодите минутку! У меня есть хорошая новость!

— Хорошая? Давно я не слышал ничего хорошего…

— Мои техники восстановили наше оборудование для телевизионной трансляции! Теперь мы можем получать от вас изображение и транслировать его вам! Вы знаете, как включить?

— Да, тут есть инструкция. Сейчас…

Ингвар встал, и, сверяясь с бумажкой, защёлкал тумблерами. Выкатил из угла камеру на треноге, включил большой телевизор с выпуклым серым экраном. По нему побежала серая рябь помех.

— Готовы?

— Вроде бы да.

— Включаю!

Экран моргнул, дёрнулся, на нём высветилась настроечная таблица, потом пропала, секунда темноты, а затем появилось изображение. Письменный стол у окна, человек с аккуратной бородкой, в костюме и очках, перед ним стоит микрофон.

— Ингвар, я вас вижу, а вы?

— И я тебя, Неман. Хорошо выглядишь, настоящий мэр.

— А вот вы выглядите очень усталым и измотанным. Это меня тревожит. Ваш голос важен для пустошей. А теперь люди увидят и ваше лицо!

— О чёрт, — спохватился Ингвар, — это я теперь что, звезда телевидения? Надо хоть бороду подстричь, что ли…

— Ну, откровенно говоря, телевизоров уцелело немного, но мы запустим трансляцию в общественном центре и в пригороде. Многие захотят увидеть того, чей голос уже полгода звучит в эфире.

— Ладно, в следующий раз попробуем. Постараюсь отыскать что-то вроде приличной одежды. До связи!

Экран на стене погас, и Ингвар обратился к собаке:

— Мудень, у нас обеденный перерыв. Сначала пожрём или погуляем?

Пёс, услышав слово «гулять», подошёл к двери и выразительно поцарапал её лапой.

— Не теряешь надежды увидеть снаружи что-нибудь интересное? Ну-ну. И это меня называют «оптимистом»! Ладно, пошли, разомнём ноги. Да погоди ты, я оденусь! Это на календаре май месяц, а на улице минус десять как минимум. Не у всех, знаешь ли, достаточно густая шерсть на жопе!

Мужчина накинул тёплую куртку и толкнул стальную дверь, выпуская пса на лестницу. Тот бодро заскакал вниз по ступенькам.

Взрывозащищённый тамбур открылся на большую огороженную площадку, расположенную на склоне высокой горы. Когда-то тут был наблюдательный пункт, но сейчас всё засыпано снегом, на котором только собачьи следы. Ингвар отошёл к ограждению и задрал голову, разглядывая вершину. Там торчит, царапая низкое серое небо, замысловатый антенный комплекс.

— Как ты думаешь, Мудень, как долго это хозяйство ещё проработает?

— Гав! Гав!

— Вот и я думаю, что не слишком. Чинить туда никого не выгонишь, всем насрать.

— Гав!

— Именно. Зря Неман на меня надеется. Наверху лютый ветер, оторвёт какой-нибудь кабель — и хана. Я в этом хозяйстве без инструкции и чайник не найду куда включить.

— Гав-гав!

— И то верно. Будем делать, что можем, а будет как будет. Как всегда.

Ингвар повернулся и, опершись на ограждение, уставился вдаль. Наблюдательный пост здесь был не зря — видимость сверху прекрасная, а гора закрывает от ветра. Правда, пейзаж не отличается разнообразием — снежная пустошь от подножия горного хребта и до горизонта. Местами её монотонность нарушается застывшими скелетами деревьев, кое-где из-под снега торчат руины домов. Никакого движения, нигде нет главного признака жизни — дыма.

— Весны не будет, лета тоже,

всё время чортова зима.

Стоят всегда у печки лыжи,

а яйца звякают в штанах… —

сказал в пространство Ингвар. — Смотри, железку совсем уже нафиг замело.

— Гав!

— Как Немановские ребята бросили чистить, так и всё. От наших-то не дождёшься. Главинженер…

— Гав!

— Да, ты прав, он же мэр теперь, точно. Городские без своего излучателя теряют крышу на третий день примерно. У пригородных сначала афазионный синдром в полный рост, а потом когнитивный ступор, только радио и спасает. Туда-обратно с расчисткой дороги успевают впритык, но тут нет ничего, окупающего такие хлопоты. Наш подземный говноколхоз не хочет ни с кем сотрудничать, а каши у них и своей полно. Кстати, о каше…

— Гав-гав!

— Проголодался? Ну, пошли, запарим по порцайке. Делай прощальный обсик столбиков и двигаем внутрь, я уже подзамёрз.

Наверху Ингвар воткнул в розетку электрический чайник и, покопавшись в сумке, достал два пакета каши.

— Вирмода или мирдария? — потряс он перед собачьим носом. — Первая похожа на мёрзлую картошку с рассолом из-под кильки, вторая — на манную кашу, сваренную на шестьсот сорок шестом растворителе. Вирмода? Так и думал. Вечно ты оставляешь мне что похуже. Ладно, ладно, жри. У меня от вечного холода хронический насморк, а тебе с таким носярой, надо думать, тяжело её нюхать. Да не спеши ты, дай остыть! Не стоит это жорево такого энтузиазма.

Ингвар поставил миску на пол, вернулся с столу и, вздохнув, включил микрофон.

— И снова, блин, здравствуйте, Пустоши! Пусть ваша каша будет умеренно отвратительна, а не так, как моя сегодня. Ту, что со вкусом мирдарии, настоятельно рекомендую отложить на чёрный день. То есть на ещё более чёрный, чем сегодняшний. Он настанет, сомнений в этом, кажется, ни у кого нет. Афазионный синдром нарастает, и это, похоже, только начало веселья. То, что полгода назад казалось главной проблемой, было только первым робким пуком глобальной диареи. Ладно, моя каша готова, поэтому я перехожу к обеду, а вы — к музыкальной паузе. Пластинка то ли номер пять, то ли… А, неважно. Если бы у меня была задача как-то охарактеризовать данный музыкальный стиль, первое, что пришло бы мне в голову, это «дети хоронят коня». Конь тяжёлый, детям грустно, копать много, все устали, и каждый мечтает свалить, но не решается сделать это первым, чтобы не выхватить по шее от остальных. Не знаю, этим ли образом вдохновлялся композитор, но надеюсь, что ни один электроорган не пережил Катастрофы.

Ингвар отключил микрофон, установил виниловый диск на проигрыватель и включил его. Студию заполнили мрачные тяжёлые аккорды, пёс закатил глаза, разинул пасть и завыл.

— Ладно, ладно, сейчас уберу звук с динамика. Что ты тоску нагоняешь? И так тошно. Чёрт возьми, а помнишь, как всё хорошо начиналось?