Табельный наган с серебряными пулями (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 6

— Пройдемте, гражданочка.

16

Красная все так же спокойно прошла в кабинет начальника и уселась на стуле. Нет, ну надо же, какая выдержка! Интересно, на что она рассчитывает? Что мы не сможем доказать приворот? Так это плевое дело: сейчас пресвитер его снимет, заключение подпишет и все, вперед, на стройки народного хозяйства.

— Что, гражданочка, — не удержался я от чувств, — нет больше у вас жениха?

Маруся посмотрела на меня, хлопнула ресницами:

— Как нет? Есть.

Она что, и вправду думает, что после снятия приворота он с ней останется? Есть такие дурочки, думают — я его приворожу, а потом, когда он ко мне привыкнет, приворот тихонько сниму и будем жить вместе, в любви и согласии. Не подозревают, глупышки, что после снятия приворота вся любовь, колдовством наведенная, всегда в ненависть настоящую превращается. Всегда.

— Вы думаете, после ТАКОГо у вас все еще есть жених? — ядовито спросил я.

— Есть. Мы познакомились недавно, — Маруся посмотрела мне в лицо, прямо и открыто, — Я люблю его.

Она пару раз хлопнула ресницами и опустила глаза.

В моей голове звякнул крошечный колокольчик. Что-то не так…

— У вас ЕСТЬ жених? — еще раз спросил я.

— Есть. Мы познакомились недавно. Я люблю его.

Два хлопка ресницами, опущенные глаза.

— У вас есть жених?

— Есть. Мы познакомились недавно. Я люблю его.

Два хлопка ресницами, опущенные глаза.

— У вас есть жених?

— Есть. Мы познакомились недавно. Я люблю его.

Хлопки ресницами, опущенные глаза.

Маруся повторяла одно и тоже, совершенно одинаково, с одинаковыми словами, одинаковыми интонациями, одинаковыми движениями.

— У вас есть жених?

— Есть. Мы познакомились недавно. Я люблю его.

Ресницы. Глаза.

— У вас есть жених?

— Есть. Мы познакомились…

— СТОП! — рявкнул я, ударяя ладонь о стол, чтобы прекратить эту карусель.

— … недавно. Я люблю его, — закончила она, как заводная кукла.

Это пугало. Это было неправильно. Это было…

Неестественно.

Я схватил девчонку за плечо и потащил в коридор.

— Товарищ Чеглок! — распахнул я дверь в кабинет, — Мы ошиблись!

И замер.

Мать Колыванова стояла у стены, с ужасом глядя на происходящее в центре помещения. Рядом с ней находился пресвитер, шепчущий что-то утешительное.

Посреди кабинета на стуле рыдал взахлеб мамин сын Петя Колыванов, прижатый к стулу широкой ладонью милиционера на одном плече и такой же широкой ладонью Чеглока — на другом.

— Я… — всхлипывал Петя, — Я не думал… Я не хотел… Деньги… Нужны были… Изобретение… Лампочка Колыванова… Не хотел… Плохого…

— Значит, — добрым голосом спросил, наклоняясь к лицу изобретателя, Чеглок, — чистосердечное признание хотите сделать?

— Хочу… Чисто… Сердечное…

Мать Колыванова лихорадочно переводила взгляд с одного лица на другое, непонимающе, неверяще. Потом, когда Петра подняли со стула, чтобы уводить, она, наконец, поняла, что здесь произошло. Глаза старухи полыхнули такой ненавистью, которой я не видел ни до ни после.

— Будьте вы прокляты!!! — выплюнула она.

17

Вечером я сидел в комнате Чеглока — он, оказывается, жил в том же общежитии рабмила, только в другом крыле — пил крепкий китайский чай из жестяной кружки и наблюдал за тем, как мой начальник чистит и смазывает свой наган.

— Товарищ Чеглок, — не выдержал я, наконец, — объясните, когда вы догадались, что это не Маруся Колыванова, а он ее приворожил.

Чеглок оторвал небольшой лоскуток тряпицы и принялся протирать детали револьвера:

— Заподозрил я его еще при встрече. Видел, как он дернулся, когда я его невесту в шутку воровкой назвал?

— Видел. Но я думал это как в учебнике — не понравилось, когда его… этого… того, кто его приворожил, ругают. Разозлился он…

— В учебнике правильно написано. Вот только тебе, Степан, нужно учиться не только учебники, но еще и лица человеческие читать. Не злость это была, а страх. А с чего бы честному человеку от того, что милиционеры его невесту упомянули, в панику впадать? Значит, что-то не так… А окончательно понял, кто тут кого ворожит — в бильярдной. Привороженные, Степан, конечно, поведение меняют, но тут вся соль в том, что поведение свое могут неожиданно не только привороженные поменять. От неприятностей, обычных человеческих неприятностей, человек тоже смурной ходить будет, голову опустит. В особенности, если проиграет большие деньги на бильярде. А Колыванов не только проиграл все, что у него было на мастерскую ламповую припасено — он еще и в долги залез, да еще к таким людям, которые свои деньги у самого черта из глотки вырвут. Вот он и засуетился и заметался, играть бросил, все выход искал. И нашел, тварь…

Чеглок посмотрел ствол на просвет.

— Нашел девчонку молодую, приезжую, которая рядом с большими деньгами сидит. Познакомился, заболтал, в ресторанчик пригласил, да и подлил ей в кофе приворотное зелье, которое заранее на Сухаревке купил. Продавца, кстати, нужно будет еще найти, не дело такой дряни по Москве ходить… Подлил, и стал ждать, когда его жертва сможет для него деньги треста украсть. А украла бы, не сомневайся: любовный приворот, он такой, от него спасенья нет, что скажут — то и сделаешь. Она бы и с крыши прыгнула, если бы Колыванов приказал. Хотя он клянется, что убивать не собирался, только сказал бы уехать подальше от Москвы. Ага, как будто это не то же самое: Цюрупа сказал, ей под этим приворотом и так жить чуть больше полугода оставалось.

— А почему она так странно говорила? Как игрушка заведенная?

— Это, Степан, неправильный приворот. Мозгов у Колыванова хватило, чтобы приказать ей вести себя как обычно. А то, что человек не может себя все время вести «как обычно» — это он не подумал. Вот что ты обычно делаешь, если у тебя на глазах милиционер сальто крутит?

— Э…

— Правильно. Необычно это, тут никто заранее сказать не сможет, что он сделает. Простой человек при виде необычного шарахнется, засмеется, испугается… А привороженный — ничего не сделает, никак не отреагирует. Потому что ведет себя ОБЫЧНО, а ситуация — НЕОБЫЧНАЯ. Так привороженных и распознают. И волосы ее… Зачем она их покрасила?

— Чтобы красивой стать…

— Красивой для кого? Для коллег по работе? Для Колыванова? Так зачем ей прихорашиваться для того, кого она приворожила? Он для нее тогда — всего лишь игрушка, инструмент, вроде фомки.

Пальцы Чеглока во время разговора танцевали над разложенными на тряпице деталями револьвера. Наган, казалось, сам собой собирался в единое целое. Семерка патронов из картонной коробки выстроилась в ряд на столе.

— Так что, товарищ Чеглок, — покаянно опустил голову я, — провалил я свое первое дело?

— Отчего это провалил? — начальник удивленно поднял голову, — Наоборот, очень хорошо себя показал. Дело я тебе доверил для того, чтобы на тебя посмотреть, что ты за работник, понять.

— И что я за работник?

— Хороший агент из тебя выйдет. Память у тебя хорошая, взгляд — цепкий, голова — варит, а самое главное — ошибки свои не боишься признавать.

— Так как же иначе?

— Иначе… бывает и иначе. Был у нас случай… в общем, человек предпочел невиновного посадить, чем признаться, что по ложному пути шел.

Чеглок откинулся на спинку стула и посмотрел на меня:

— Наша работа — как вот этот наган с пулями из серебра, — он поднял револьвер вверх стволом, — Его предназначение — нечисть уничтожать, да вот только если стрелять без разбору, то много невиновных людей от него пострадать может. Наша задача не в том, чтобы больше нечисти уничтожить, а том, чтобы ее на воле меньше осталось. Понял?

— Понял.

Я действительно понял слова Чеглока. И помнил их всю жизнь.

1