Табельный наган с серебряными пулями (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 30

— Свет!

Писатель снова показал, что интеллигенция бывает не только гнилая — моментом ухватил, что обращаются к нему и щелкнул выключателем.

Ага! Я же говорил!

— Добрый вечер, гражданин Адорф.

Седьмых фыркнул.

Любимый ученик профессора затравленно озирался своими маленькими глазками. Не зря мне его рожа сразу не понравилась! Он, сидя на полу, поерзал, устраиваясь поудобнее и что-то промычал сквозь тряпку.

— Ладно, Степа, ты, как самый молодой, беги, зови нашего извозчика, будем грузить клиента.

Я сбегал… ну как сбегал, на хромой ноге сильно не побежишь… растолкал дремавшего на облучке сотрудника и скомандовал подгонять транспорт. После чего вернулся обратно в лабораторию.

Адорф, все так же ерзая — муравьи там у него, что ли? — смотрел на нас сверху вниз, мыча уже не недовольно, а жалобно. Толстой наблюдал за этим действом несколько разочарованно — ну да, лихие погони и перестрелки, это не к МУРу, это к Нику Картеру — но с определенным любопытством.

— Поднимай борова, повели!

Задержанный встал на ноги, неловко качнулся, зацепив плечом фанерную дверцу шкафа, та от толчка распахнулась…

Я прыгнул вперед, сбивая Адорфа с ног.

14

— Ну, рассказывай, Степа, как же ты углядел-то?

Чеглок честно признался, что не допетрил, к чему там задержанный ерзает, и с интересом спрашивал, как я догадался, что тот сейчас уйдет.

— Да, товарищ Чеглок, повезло мне, с большего. Шкаф в мою сторону раскрылся, я рисунок и увидел. Ну и доперло.

Этот гадский Адорф не просто так ерзал-то. Он, гаденыш, прятал в рукаве кусочек грязно-серого мела. Седьмых, как его увидел, аж затрясся — это, оказывается, разработка нашей разведки, сугубо секретная вещь, а тут ею так запросто какие-то студенты размахивают. Работал мелок очень просто — рисуешь на двери, на любой, хоть на дверце шкафа, ключ, раскрываешь ее — и попадаешь, что характерно, не в шкаф, а… ну тут уж как повезет. Адорфа в прошлый раз аж в Подмосковье, в какой-то свинарник, прямо в кучу навоза. Ну а в этот раз я успел заметить на дверце, внизу, у самого пола, криво намалеванный ключик, которого, это я точно помнил, там раньше не было — ну и как-то сообразил…

— Да ты не журись! Сообразил быстро, действовал и того быстрее, толковым агентом вырос, Степа!

Что произошло в лаборатории — мы, в принципе, угадали. Адорф действительно узнал о чертежах лучей смерти, действительно решил их выкрасть — клянется, что собирался передать их советской власти, а что там на самом деле было, ОГПУ из него вытянет — выждал, пока Гриловичи из квартиры уйдут, полез в шкаф за чертежами — а профессор некстати вернулся.

Все ж интеллигенция к жизни не очень приспособлена — профессор с возмущением заявил, что краж не потерпит, что отлучает ученика от дома и ученичества — и, нимало не думая, повернулся к Адорфу спиной. А тому попался на глаза нож и он долго не раздумывал.

Все выглядело бы гораздо банальнее, не вернись в этот момент жена профессора — то есть, уже вдова, но еще не знающая об этом — да еще и прихватившая по дороге каких-то знакомых поболтать. Адорф сообразил, что сейчас его накроют на горячем, быстренько закрыл дверь на засов — и вспомнил о своем волшебном меле. Где он его взял — опять-таки сейчас из него выбивают в ОГПУ и нам навряд ли расскажут. Нарисовал ключ на дверце и сбежал. А рисунок после использования, кстати, осыпается.

Ах да — чертежи луча смерти.

Чертежи Адорф, естественно, выдал, но товарищ Чеглок быстро разочаровал ухватившего было их Седьмых:

— Ты бумаги забирай, конечно, только, боюсь, не сработает эта машинерия.

— Чего это? — взметнулся Седьмых.

— Да от того, что она и у всамделишнего профессора физики не сработала.

— Погоди, как не сработала? Я ж тебе прожженный лучом кусок железа показывал.

— Ты, товарищ Седьмых, человек увлекающийся. Как только увидел эту железяку горелую, так и представил, как наши красноармейцы с ручными лучеметами буржуйскую нечисть гонят. А мы тут, в МУРе, люди приземленные. Мы тут таких чудес понавидали, что нам мечтать некогда, мы каждое первым делом на зуб пробуем.

Я вспомнил, что Чеглок действительно железяку даже лизнул.

— Я вот, например, попробовал. И знаешь, что почувствовал?

— Что?

— Вкус термита. Состав такой, которым железо без всяких лучей прожигают. Откуда б ему взяться, если б железо чистым лучом резали? Да и если присмотреться — капли расплавленного железа не в ту сторону текли. Эта железка, когда ее резали, не вертикально стояла, а на столе лежала, ну или на камне каком. А самое главное — Грилович вам эту железку принес через несколько дней после того, как чертежи от Толстого получил. Когда бы он успел работающую модель собрать?

Седьмых смотрел обиженно, как ребенок, которому пообещали конфету, а вручили вареную картошку.

— Да зачем профессору нас обманывать? Мог же догадаться, что мы рано или поздно его разоблачим… — пробормотал он, цепляясь за остатки надежды.

— Я думаю, он не обманывал. Он вправду верил, что эта чертовщина будет работать. Думал, что обман с прожжённой железякой — не обман вовсе, а небольшая хитрость, чтобы убедить вас начать работу с лучом.

В общем, если не считать разочарования Седьмых и ОГПУ в целом — луч так и не заработал — все закончилось хорошо.

Убийцу поймали.

Толстой передумал писать роман о лучах смерти и собрался сочинять что-то другое, с рабочим названием «Атомные бомбы инженера Гарина».

А мне выплатили премию. Я на нее Марусе чулки купил. Фильдеперсовые!

1

Чистка Москвы от всякой нечисти продолжалась. Как и от той, с которой боролся наш ОБН, так и от обычной человеческой нечисти, грязи, гнили, которая неизвестно откуда и повсплывала на седьмом году советской власти. Казалось бы — надежно ее выжег священный огонь революции, так ведь нет — дрянь оказалась живучей, пронырливой, изворотливой. Как заклеймил ее в своих стихах мой любимый поэт Владимир Маяковский «Вылезло из-за спины РСФСР мурло мещанина». Да ладно бы — мещане, от тех ничего хорошего и ждать не приходилось. Ладно, преступники всех мастей, воры, колдуны, грабители, убийцы — тех тоже долго перековывать придется, пока поймут, что не прежний режим и можно зарабатывать на достойную жизнь честным трудом. Но, елки-палки — даже среди рабочих, передового отряда человечества — и то такая гниль прорастает, что диву даешься. Особенно среди молодежи — глядят на Запад, пропитываются капиталистическим духом, подражают тому Западу, что твои обезьяны. Мол, там эпоха процветания, там небоскребы, огни, музыка, танцы, а у нас только работа до упаду. Не хотим работать, хотим сбиваться в шайки, да по улицам бродить, прохожих задирать. Да ладно — задирать, творят такие вещи, что в голове не укладывается! Лабазы поджигают, рельсы мусором заваливают, крушения устраивают. До убийств доходит, до изнасилований! А ответ на все один «Мы хотим хорошо жить!». Так для этого работать надо! За тебя добрый дядя тебе красивую жизнь не построит.

Если уж такое среди рабочих творится, то про всех остальных и говорить нечего, там уже не то, что гниль проступила, там, кроме гнили ничего уже не осталось.

Вон, далеко ходить не надо — вдову профессора Гриловича таки ж уплотнили. Оставили ей, ввиду заслуг покойного мужа, две комнаты, большие, светлые, а на остальные ордера раздали. С одной стороны — вроде и правильно, все ж таки жилья в Москве на всех не хватает. А с другой — уплотнение-то это пробил, да я думаю, не за просто так, тамошний управдом, Медунец. Он давно уже на эту квартиру зубы вострил, что твой упырь, так уж ему поперек души она стояла… А почему стояла, это я потом узнал.

Откуда? Там нам с Марусей именно на комнату в этой квартире ордер и выдали.

2