Служу России! (СИ) - Старый Денис - Страница 31

Я заметил, как мелькнула тень. Это человек. И похоже, что мне нужно будет решить и эту проблему. Уже засветился. Не люблю я кровь… Неоправданную. Кто-то из тех, кто следил за мной, наверняка. Теперь меня увидели со штуцером у дома Лестока…

Медленно облизал пересохшие губы и в перекрестье мушки, наконец попала голова Лестока. Боковым зрением я вдруг увидел едва заметную тень, скользнувшую за деревом

Палец начал вдавливать крючок… — Кашин, будь готов отработать по тени за деревом! — приказал я

— Прекратите! — неожиданно рядом с нашей засадой-лежанкой прозвучал требовательный голос.

Моя рука дёрнулась…

— Бах! — грохнул выстрел.

Явно мимо. Я промазал и наверняка спугнул Лестока.

— Бах! — прозвучал выстрел метрах в двухстах, в стороне.

Я резко обернулся — посмотреть, успел ли уйти Лесток, не в него ли стреляли. И увидел… Француз картинно запрокинул руки и кулем упал на спину. Признаков жизни в нём замечено не было.

Меня подставили? Что вообще происходит?

Смельчак — это тот, кто не боится сказать дьяволу в лицо, что он дьявол. Джеймс Абрам Гарфилд

Петербург

25 июня 1734 года

— Это вы? Это Остерман? — спросил я незнакомца, взводя курок на одном из пистолетов.

— Нет, богом клянусь! — голос незнакомца звенел нотками паники.

Наверняка то, что произошло, резко меняло и его планы. Агент Остермана резко развернулся — и побежал прочь. И я даже поверил, что он не знал, что должно случиться. Такие эмоции не под силу сыграть даже талантливому актеру.

Что за выстрелы по медикусу, да ровно в этот же час? Это меня так подставили? И что, ударяться в бега, пока не пришла Тайная канцелярия? Вопросов много — ответов нет.

— Уберите оружие! Я выходить говорить! — почти что выкрикивал кто-то из-за того самого массивного дуба.

Я приподнялся на корточки, отложил штуцер, выхватил два пистолета из-за пояса.

— Выходи! — потребовал я от незнакомца.

Смело, даже несколько вальяжно, из-за дерева вышел человек. Он был из тех, кто средний во всём: средний рост, усреднённый вес, особо не примечательное лицо. Вот с такими внешними данными люди и могут стать настоящими агентами-шпионами. Те, кого показывают в кино, эти красивые люди, никогда бы не были допущены до реальной разведывательной деятельности, как слишком запоминающиеся.

— Кто вы? И что вам нужно? — задал я вопрос.

— Я говорить по-немецки! — не спросил, а предупредил меня незнакомец, переходя на свою, явно родную речь. — Я здесь по поручению господина графа Остермана. Должен предупредить вас, что Иоганн Лесток обратился с просьбой к её величеству-государыне, чтобы она защитила его от вас. Стоит ли мне говорить о последствиях, которые могут возникнуть у вас от этого убийства француза?

Мне объяснять ничего не надо было. Я и сам вполне догадался, каковы могут быть последствия. Элементарно: за убийство меня могут сперва вздёрнуть на дыбу, а потом и казнить. Ну или сослать в такую Тьмутаракань, из которой мне выбраться будет практически невозможно. Да и смысла в этом не будет — так как весь политический вес я моментально растеряю.

— Кашин, сворачиваемся, уходим! — приказал я на русском языке сержанту, а после сразу обратился и к таинственному незнакомцу. — Я благодарю вас. Но скажите: ведь вы не за мной следили?

Почему-то в этот момент мне было крайне обидно, если я упустил слежку за собой. Неужели меня настолько легко переиграл этот человек, выследив здесь — прямо на месте, с которого должен был прозвучать выстрел?

— Нет, мне достаточно было следить за медикусом. А потом — увидеть, как ваш человек присматривает места, чтобы спрятаться, — сообщил мне голос, давая лишний повод для размышлений. Нет, нельзя недооценивать людей этого времени.

Я чуть-чуть подался вперёд, чтобы иметь возможность отогнуть ветку и лучше рассмотреть того незнакомца — запомнить его лицо, пусть его и невозможно, казалось, было запомнить.

— Уходим! — сказал я и первым вышмыгнул из кустов.

Подставили… Ну как узнали? Неужели я всё-таки наследил? Или Кашин?.. Или предательство?..

Теперь гнев императрицы должен обрушиться на меня.

Отправив Кашина другой дорогой и наказав ему всё-таки не выбрасывать штуцер, а всё припрятать, я зашагал на постоялый двор. Обходя здание трактира стороной, чтобы залезть в окно сбоку, удивился: хотя по вечерам в трактире всегда очень много людей и шумно, сегодня было тихо.

Любое несоответствие предполагаемому порядку вещей в данной ситуации должно было вызывать тревогу. И она-таки поселилась во мне.

Первые малодушные мысли о том, чтобы прямо сейчас сбежать, начать новую жизнь, может быть, и под чужим именем, были мною быстро отброшены. Прозябать где-то в Сибири или в Штаты ехать, прятаться от властей — это не мой путь. Да и не всё было однозначно в моем положении.

Лестока убрал кто-то другой. Напрашивалась версия — это сделала Тайная канцелярия. Да, подобный подход к делу мне казался несвойственным для Андрея Ивановича Ушакова. Он всё-таки государственный человек и, скорее, искал бы доказательства какой-то неправомерной деятельности Лестока, но не устранял бы его вот так. Между тем, мне не преминули указать, что именно француз меня заказывал.

Тогда почему меня подставили? Ответа не было, но догадки были.

Я стоял у дерева под окном своей комнаты, уже собираясь взбираться наверх, но передумал. Тишина в трактире, убийство медика… Тот, кто это сделал, должен, вероятно, прямо сейчас ожидать меня внутри трактира или же сразу в моей комнате. Показаться им, будто вор, забравшись через окно? Нужно проявить достоинство — с высоко поднятым подбородком войти в парадную дверь.

С минуту я постоял у входа в трактир. Не было тут охраны, но явно не было и посетителей внутри. С десяток раз сделав вдохи-выдохи, нацепив на лицо улыбку несломленного человека, я направился в трактир.

Едва я переступил через порог, меня сразу же взяли на прицел два пистоля. Неприятно, конечно, приходить вот так почти что домой и обнаруживать, что в тебя мужики своими стволами тычут. Вперёд вышел в неприметной одежде, но с военной выправкой служака. Явно же служащий.

— Норов, токмо не дурите! — предупредил меня он.

— Андрей Иванович здесь? Ожидает меня в комнате? — спросил я, явно вгоняя в ступор служаку.

Точно попал в цель. Сам Ушаков, собственной персоной, пожаловал по мою душу. И как бы мне сейчас не поступило предложение, чтобы эту душу продать…

Меня быстро проводили наверх, в мою же комнату. Наверное, то, что я запросто назвал грозного главу Тайной канцелярии розыскных дел по имени-отчеству, сыграло свою роль, и со мной были не только вежливы, но даже заискивали.

Ну кто же в здравом рассудке будет называть Ушакова столь фамильярно, если только не тот, кому это позволено?

— Вы умны и решительны, Александр Лукич. Признаться, из-за вас мне пришлось смахнуть пыль со своей службы, — сидя на богатом стуле посреди моей комнаты, такими словами меня встречал сам Андрей Иванович Ушаков. — И вот я тут, и уже некоторые ответы у меня есть. Но не все…

Папку с моими бумагами Ушаков, вроде бы, не нашел, иначе… Все было бы иначе. Представляю выпученные глаза главы Тайной канцелярии, когда он читал бы трактат «как завоевать мир, не выезжая из России».

— Видимо, недостаёт мне ума, коли вы нынче здесь, ваше превосходительство, — сказал я.

А ведь один в один как на портрете! Нужно будет по возможности узнать, у кого он заказывал свой портрет, чтобы обратить внимание на этого мастера. Однажды, верю, закажу у него и свой портрет.

— Проходите, господин Норов… Да, чего вы стоите, присядьте, поговорим с вами. А ну, стул принести капитану гвардии! — последняя фраза была сказана нарочито грозно и решительно и адресовалась одному из моих конвоиров.

Ушаков состроил такое выражение лица, что можно было испугаться. Наверняка, Андрей Иванович хотел показать, что сильно расслабляться мне всё-таки не стоит, и его внешняя любезность — не более, чем игра. Трактирщик угодливо принёс стул, трижды поклонился, поставил его передо мной. Я присел, не забыв сохранять спину ровной, чтобы выглядеть не сломленным.