Служу России! (СИ) - Старый Денис - Страница 27

Сперва нехотя два морских офицера стали рассматривать карту. А потом почти одновременно их глаза загорелись азартом. Они пока ничего не говорили, но попеременно, будто выполняли физические упражнения на шею, то опускали голову к карте, то свой взгляд устремляли на меня. И все с неизменным удивлением смотрели в мою сторону.

Через минуты две послышались раздельные звуки, скорее всего, демонстрирующие удивление и восхищение мичманов, которым представилась исключительная возможность первыми в мире увидеть многое, если не всё, что ещё пока скрыто даже от англичан.

У меня не было специализированного образования географа, но географию я в школе преподавал. Причем, в советской школе, где немалый упор делался на знание карты мира.

Особенно изучалась территория Советского Союза со всеми реками, заливами, островами, горами и равнинами. Вся информация, что я бережно и насколько мог аккуратно, зарисовал на карте, была бесценна. Это был как раз тот случай, когда я мог бы обогатиться, монетизируя географические сведения, что были общедоступными в будущем. Правда, не зарисовал пока некоторые острова, что в иной реальности были открыты только Куком, лет так через сорок. Ну и Антарктида ни к чему пока.

И почему я, вопреки здравому смыслу любого жаждущего, бесплатно показывал мичманам скрытое от человеческих глаз мореплавателей этого времени? Так для меня деньги — это не самоцель, это средство достижения целей.

Россия — она во все времена Россия, как бы при этом ни называлась. Да, даже сейчас, когда я уже окунулся в эту эпоху, когда начал видеть в ней не только плохое, но и немало хорошего, я всё равно ещё предпочёл бы оказаться в Советском Союзе. Но СССР — это Россия в широком понимании этого слова, как матушка для многих и многих народов.

Та же мать может быть разной, и в истории России бывали моменты, которых хотелось бы избежать. Но мать всегда любит, и даже когда наказывает, она всё равно любит. Хотя, хотелось бы, чтобы мама была исключительно доброй. Вот только дети тоже бывают не подарочком.

— Прошу простить меня, господин капитан, но я не верю в то, что сейчас разглядываю! — решительно, даже с некоторым вызовом, сказал мичман Спиридов.

Я не спешил отвечать, тем более, что видел, как и Лаптев хочет высказать свой скепсис. Пускай пока высказываются.

— Я знаком с Дмитрием Овцыным. Он прямо сейчас должен исследовать выход в море Оби. И никаких сведений об островах, проливах, которые вы здесь столь подробно начертили, нет в делах Северной экспедиции, — сказал Харитон Прокофьевич Лаптев.

— А откуда это у вас? — последовал ещё один вопрос от Григория Андреевича Спиридова.

Две пары глаз уставились на меня, всем своим видом показывая, что они требуют ответов. Проблема заключалась в том, что правдоподобных ответов у меня не было. Так, на уровне мистики, удачи, стечения обстоятельств.

И были даже мысли о том, что мне не стоило бы светиться подобными знаниями. Однако прямо сейчас немалые средства, которые могли бы пойти на строительство флота, обучение новых экипажей, направляются на Камчатку, в сторону Аляски, в дельты Оби, Лены, Колымы.

Героические люди, которые могли бы заниматься и другими исследованиями, например, Америки, либо составить элиту русского военного флота, тратят годы своей жизни, кладут на алтарь научных исследований своё здоровье, судьбу, чтобы узнать лишь только четверть, или того меньше, что уже есть на этой карте.

— Я понимаю, господа, что это может прозвучать неправдоподобно, но я нашёл карты в каюте капитана французского фрегата, того самого, кой-нам всем знаком. Карты были на бриллианте. И были там заметки и самого капитана, и чужие карты, писанные явно не им, и на английском с голландским языках, — выдал я сшитую белыми нитками версию происхождения карты.

И вновь тогда установилась тишина. Казалось, что замолчали в одночасье все посетители трактира. И я грешным делом подумал, что гости трактира, порядка двадцати человек, слышали наш разговор. Но нет. Мужчины обратили внимание на выход в зал трактира Марты.

— Вы можете использовать карту, но не говорить, что ее дал вам я. Если информация на карте будет подтверждаться, то это может спасти и жизни исследователей, и время на их исследования. Передайте карту кому следует, кто прямо сейчас рискует жизнью и занимается исследованиями, — сказал я.

Конечно, скепсиса было немало. Однако, мичманы взяли карту. Я знал уже, что Харитон Прокофьевич Лаптев отправляется к своему брату в Якутск. Оттуда можно копию карты передать и Шпанбергу, Берингу, которые будут в Охотске.

Пусть видят, как расположены Алеутские острова, где не только Аляска, но и другие берега Америки. А еще, Курильские острова и Япония. Поможет ли карта? Да, если ей хоть сколько доверять. Ну, а проверят раз-другой, может быть, даже сплавают к Гавайским островам раньше Кука, так и хорошо, правильно.

Я выпил кофе, прогоняя воспоминания о встрече с морскими офицерами и, как я рассчитываю, моими друзьями. Уже скоро ко мне должны были прийти и другие люди.

Складывалось такое ощущение, что я некий чиновник и ко мне, согласно часам приема, устремляются все подчиненные. Вот и Саватеев пришел. Хотя его-то я как раз вызывал. Были вопросы к прапорщику и моему заместителю.

Часа два я говорил с Саватеевым. Ставший поручиком, но гвардейским, что в любом случае, скорее, повышение, Саватеев с немалым энтузиазмом принялся командовать. И как же не вовремя, что я взял себе больничный.

Бывший ротмистр командует бойцами так, как он привык это делать, как его учили, в соответствии с его собственным пониманием роли и предназначения гвардии. Так что в какой-то момент мне пришлось даже указать поручику Саватееву, что он лишь заменяет меня. Вышло несколько грубо, однако в вопросах субординации позволять поблажки можно лишь только в том случае, когда служба налажена и она ведется в соответствии с требованиями командира.

К обеду я даже прошелся по двору трактира. И это вполне мне удалось. Легкое головокружение, незначительная боль в ушибленном колене, и жутко чесалось плечо. Я, было дело, даже подумал, что стал обладателем какой-то способностью повышенной регенерации. Однако, после общения с доктором, прожигающего меня ненавистным взглядом, но при этом выполняющего свою работу, понял, что рана была не столь значительна, пуля содрала часть кожи.

С медикусом Шульцем мы даже проделали некоторую операцию. Не без моей подсказки молодой немец ещё раз почистил каналы, а после зашил рану. Так что выздоровление вполне прогнозируемое.

И вот она, сила самоубеждения! Как только я понял, что рана не такая и страшная, вдруг, ощутил, что мне стало намного лучше. Нет, я не порывался больше выходить за пределы трактира. Два дня всё-таки я подожду. На кону стоит слишком многое, чтобы я рисковал своим здоровьем именно сейчас. Сразу после ранения мне казалось, что без меня всё рухнет. Но нет, не без проблем, но происходит слаживание роты. Началась работа по изучению Лестока. Теперь он под надзором.

Конкретной и постоянной слежки за Лестоком от Кашина я не то, что не требовал, а запрещал её производить. Но мне не нужно, чтобы Лесток расслаблялся, пусть натворит глупостей, выдаст своих подельников, а после я смогу нанести удар. И делать это я хочу не чьими-то руками, а самостоятельно.

Иоганн Арман Лесток метался в поисках помощи и поддержки. Он сделал свой ход, который должен был решить проблему, не ставшую еще в полный рост, но которая таковой должна была оказаться. Он нанял человека, чтобы застрелить гвардейца. Но что-то пошло не так.

Лесток видел этот взгляд Елизаветы Петровны, когда он, медик, терявший доверие, говорил о наглости гвардейца Норова. Цесаревна уже два дня не подпускала к себе Алексея Разумовского, что также говорило о многом.

Более того, медик это знал точно, граф Бирон прислал своего человека к Лизе. Это означало, что фаворит вновь одолеваем жеребиным желанием обладать царственной кобылкой. И Елизавета, вопреки тому, что могут быть последствия, отказала во встрече Бирону.