Служу России! (СИ) - Старый Денис - Страница 2

Брак, если это, конечно, не по огромной любви — дело политическое. Я так и не знаю, кто мои родственники, если они вообще есть. Это нужно узнать, буду в расположении полка — попробую добиться всех сведений, которые должны быть на меня у секретаря. Но уже понятно, что если я капитан, да ещё и гвардеец, если в какой-то мере обласкан, пусть и ситуативно, императрицей, то нужно думать о таком браке, который бы двигал бы меня вперёд, а не создавал новую порцию проблем.

— Так ты меня отвергаешь? — Марта поменялась в лице, оступила на два шага назад.

Её лицо исказила злобная гримаса. А девочка-то с характером! Любовь любовью, а норов свой показывает.

— Я не отвергаю тебя, но хочу, чтобы ты всё понимала, чтобы между нами не было лжи. Хочу ли я возлечь с тобой? Очень, — продолжал я рубить правду-матку.

— Вот ещё! Не бывать этому более! — выкрикнула девица, а из ее глаз покатились слёзы.

Марта развернулась и, в чём была, в ночной рубахе с накинутым капотом, выбежала из моей комнаты.

Может, и нужно было отключить в себе старика, оставить молодого парня, будучи которым, я уже проверял бы кровать на прочность в компании с огненной бестией. Нет, не хочу этой девочке всю жизнь поганить. Но мне, вполне возможно, ещё придётся многие судьбы ломать. Не стоит этим пользоваться и увлекаться там, где не обязательно.

Через полчаса принесли еду. Несмотря на то, что золотая монета — это огромные деньги, ел я варёную курицу да заедал уже затвердевшим хлебом. Пиво было… не очень. Явно что только-только сваренное, даже теплое — не настоялось. Всё-таки в будущем, пусть и на основе химикатов, пиво было вкуснее.

И тут ужменя стало клонить в сон, бороться с этой напастью было исключительно невозможно. Да и зачем, если есть кровать, если есть ортопедический матрас — ткань, внутрь которой запихали солому, а визуальный осмотр спального места не выявил клопов.

Петербург

19 июня 1734 года

Лишь только кажущееся добродушным лицо, буквально исполосованный морщинами лоб, пролысина и, в целом, редкие волосы… Это всё то, что было видно мужчине, вошедшему в кабинет к одному из самых влиятельных людей России.

Андрей Иванович Остерман часто уходил в себя, на некоторое время задумываясь и создавая порой долгие, неудобные паузы в разговорах. Конечно, лишь только с подчинёнными либо с людьми, которых он не считал себе ровней. Подобное поведение в присутствии императрицы или же высших сановников попросту недопустимо.

Вот и сейчаскабинет-министр, ведающий иностранными делами, смотрел на вошедшего с некоторым недоумением. Остерман как раз составлял свой рабочий план на ближайшую неделю. И всегда он это делал лишь в гордом одиночестве, продумывая каждый шаг и раскладывая все вероятные события по полочкам.

Но пришедший к нему молодой немецкий дворянин был послан графом Рейнгольдом Лёвенвольде. И обер-гофмаршала, своего единственного союзника по внутри дворцовым интригам, Остерману игнорировать было не с руки. В конце концов, Андрею Ивановичу Остерману во многом благодаря Лёвенвольде всё ещё удается быть на вершине власти, несмотря на то, что граф Бирон спит и видит, как бы скинуть их обоих.

— Что у вас? — на выдохе, даже не скрывая своего пренебрежения, спрашивал Остерман.

Разговор, что удивительно, Андрей Иванович начал на русском языке. Это граф Бирон уже четвёртый год учит русский язык, да всё никак не отделается от жуткого акцента. Остерман же был более способным к языкам, да и ко всему остальному, кроме, может быть, к тому, чтобы получить доступ к телу императрицы.

Случись и такая оказия, и Остерман был бы еще и статным красавцем, то Россия познала бы, возможно, самого совершенного фаворита в своей истории, никем непотопляемого, никем не убиваемого. Но ко всему этому мудрого изворотливого — царя всех плутов.

— Можно говорить на немецком языке? — спрашивал вошедший, а Остерман жестом показал, что он не против. — Я находился у Петергофа, отслеживал тех, кто приезжал к государыне. По воле своего господина это делал. И появился весьма любопытный гвардеец.

Остерман сначала небрежно кивнул.

— Я знаю, что господин Бирон отлучался от матушки-государыни для встречи какого-то гвардейца. Весьма вероятно, что и не гвардейца вовсе, а тех реляций, что он везет. Герцог всегда старается перехватить хорошие новости… Немудрено… — теперь хозяин кабинета подобрался, понимая, что информация для него может быть важной. — Продолжайте!

Слуга Лёвенвольде рассказал, как уже давно подкупил одного из слуг Бирона, чтобы узнавать информацию. И этот информатор рассказал о гвардейце-измайловце, и что тот вез огромные сундуки с золотом.

Толь всячески набивал себе цену, раздувая щеки. Андрей Иванович же не мешал гостю пыжиться и важничать. Пусть рассказывает хоть в какой манере, главное — дело. Мало ли, и этот человек Лёвенвольде пригодится самому Остерману. И ведь ясно, почему так откровенничает Толь. Лёвенвольде все чаще чувствует недомогания, вот и ищет гость нового хозяина.

— Матушка-государыня в своей манере была? — уточнял Остерман, что-то начиная записывать на чистый лист бумаги.

— Да, но весьма благодушна к гвардейцу. Я не знаю, чем его одарили, попытался об этом расспросить самого гвардейца. Я предполагал его сопроводить в Петербург… — Толь замялся.

Он не хотел рассказывать о том, что в какой-то момент испытал даже страх перед гвардейцем. Порученец Лёвенвольде тогда почувствовал, что этот гвардеец не то что не испугался — он был готов действовать очень жёстко, к чему Толь не привык. Силовые методы были не для порученцев, чаще всего он занимался договорённостями, разговорами — и имел исполнителей в кровавых делах.

— И вы были вынуждены ему уступить. Вместо того, чтобы добром сопроводить этого гвардейца до места назначения, узнать, кто он, где и с кем проживает… Вы отдаёте себе отчёт, Толь, ведь императрица могла наградить его сразу и генеральским чином! С неё останется. И что интерес к герою со стороны Бирона — это и наш интерес! — отчитывал Остерман даже не своего человека, а порученца союзника.

Связка Остерман — Лёвенвольде была весьма сильна и при дворе, и за его пределами. Остерман знал, что возлагаемая Бироном надежда на Ягужинского, назначенного генерал-прокурором, как на человека, способного противостоять им, Лёвенвольде и Остерману, не оправдалась. Знал, что сейчас герцог Бирон ищет иных таких людей.

И вот, когда Ягужинский стал сильно сдавать по болезням, когда Бирон ещё не вытянул из небытия фигуру Артемия Волынского, появляется некий гвардеец Измайловского полка, который не так давно воевал под командованием Миниха и был им же послан в Петербург.

— Передайте своему господину, что я сильно обеспокоен тем, чтобы не произошёл союз между Минихом и Бироном. Этот гвардеец мог бы стать поводом для их сближения, — сказал Остерман с задумчивым видом.

— Но… примирить Миниха и Бирона невозможно! — с чувством воскликнул порученец.

На секунду повисла тишина, которую можно было бы даже счесть и оскорбительной.

— В этом мире нет ничего невозможного, когда на кону стоит власть! Нельзя исключать никаких вариантов развития событий, — поучал принесшего новости Андрей Иванович.

Быстро написав письмо своему союзнику графу Лёвенвольде, Остерман отпустил порученца. При этом, как и положено, наградил его сразу двадцатью рублями. Невесть что, но эта информация не стоила большего. Но она не стоила и меньшего. Тем более, прозвучали намёки, что если и дальше Толь будет приносить важные новости, то суммы вознаграждения могут увеличиваться.

Остермана нельзя было назвать самым богатым человеком России, впрочем, никто доподлинно и не знал, сколько у него денег. Да, Андрей Иванович не был таким скупердяем, как один из богатейших людей России кабинет-министр Головкин. Но и выпячивать своё богатство Остерман никогда не спешил.

Порученец графа Лёвенвольде ушёл, а Андрей Иванович вдумчивым, удивительно аккуратным движением порвал бумагу, на которой уже был набросан план на ближайшую неделю. Внутреннее чутьё одного из главных интриганов Российской империи говорило о том, что весьма непрост может быть этот визит гвардейца к императрице.